Неаполь – город миллионеров - Эдуардо Де Филиппо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
АМАЛИЯ (вновь торопя мужа). Дженнаро, да скоро ты там?
АДЕЛАИДА. Дон Дженна, поскорее!
ДЖЕННАРО (медленно появляется. На нем длинная белая ночная рубашка; большой белый платок, свернутый несколько раз наискось и завязанный двойным узлом на затылке, поддерживает подбородок, он надевает белые нитяные перчатки и подходит к кровати). Вот видите, что приходится делать, чтобы не умереть с голоду. (С отчаянием, Амалии и отчасти всем присутствующим, которые жестами торопят его.) А все ваше упрямство… все упрямство!
АДЕЛАИДА. Дон Дженна, сейчас не время…
АМАЛИЯ. Иди же скорее, ложись!
ДЖЕННАРО. Ух, я бы тебе разукрасил физиономию! (Показывоет, как бы она распухла от пощечин. Подходит к кровати и в смиренной позе ждет, когда завершат маскарад.)
Амалия пуховкой обильно пудрит ему лицо, затем помогает ему лечь в постель, а Мария Розария снимает со святого, что стоит на шифоньере, цветы и разбрасывает их по покрывалу над телом отца. Каждый занимает свое место, словно это было уже прорепетировано. Создается самая трагическая и безутешная картина. Амедео закрывает застекленную входную дверь и деревянные ставни, приводит в беспорядок волосы и бросается в драматической позе к изголовью кровати. Мария становится на колени рядом с матерью, слева, на переднем плане, прислонясь к кулисе. Аделаида остается справа в том же положении. Она сжимает в руках четки. Эррико без пиджака с платком в руках сидит в глубине сцены справа около входной двери. Дженнаро сидит в постели, в ожидании подмигивает присутствующим. Долгая пауза.
ДЖЕННАРО (озабоченно). Может, это ложная тревога?
АМЕДЕО. Ну да еще!
Пауза.
ДЖЕННАРО. Вот увидишь, приготовили мы все это представление, а никто не придет!
АМЕДЕО (отвергая предположение отца). Ведь он… закурил трубку!
ДЖЕННАРО (допуская возможную ошибку Мышиного Хвоста, по вине которого, очевидно, он и раньше оказывался жертвой). Я на прошлой неделе полтора часа пролежал в кровати…
Все делают жест, как бы говоря: «Ну что ж поделаешь». Пауза.
АДЕЛАИДА (видя, что ожидание затянулось, начинает разговаривать). Я уже говорила, донна Ама…
Вдруг слышатся удары во входную дверь. Все взволнованы.
АМЕДЕО (едва слышно). Это они!
ДЖЕННАРО (в крайнем испуге, Амалии). У — у, шпионка проклятая!
АМАЛИЯ. Ложись!
Дженнаро вытягивается под покрывалом, как покойник. Аделаида начинает читать молитвы, устремив глаза в небо. Паскуалино — маляр и Поп бормочут какие-то нелепые слова, которые должны означать заупокойные молитвы. Остальные тихо плачут. Удары снаружи становятся все настойчивее. Эррико открывает дверь. Появляется бригадир Чаппа, за ним — два агента в штатском.
ЧАППА (как бы обращаясь к другим агентам, оставшимся на улице). Вы ожидайте на улице.
Чаппа — человек лет пятидесяти, в волосах у него седина, поступь тяжелая, взгляд острый. Он знает свое дело, жизнь и служба закалили его душу. Он прекрасно понимает, что в определенных случаях, особенно в Неаполе, нужно сделать вид, что «кое — чего» не замечаешь. Он входит, осматривается и, не снимая фуражки, говорит почти про себя, слегка усмехаясь.
Что это, а? (Поглаживает усы и, оглядевшись по сторонам, иронически.) Да это прямо эпидемия! Вчера — три покойника на Матердеи, два — в Фурчелле. А сегодня — пять в Поджореале… (Всем, как бы предлагая им прекратить маскарад.) Да не на кладбище в Поджореале… а в тюрьме Поджореале. (Официальным тоном.) Ну, хватит, ребята, я зла никому не желаю. (Ударяет сильно рукой по столу.) Но, проклятье Иуде, я не хочу, чтобы меня дурачили. (Затем к «покойнику».) Эй ты, Лазарь, воскресни, а не то я надену тебе наручники!
АМАЛИЯ (тоном убитого горем человека). Бригадир, ради святой мадонны… Это мой муж, он умер этой ночью в два часа тридцать пять минут…
ЧАППА. Ты и пять минут не забыла!
АМЕДЕО (плача в голос с сестрой). Папа, пала!
Обе «монахини» бормочут молитвы, которые похожи на ругательства.
АДЕЛАИДА (читает свои молитвы). Господь бог, господь бог, Допусти его в свой чертог…
Чаппа, прищурившись, присматривается к ней.
ЭРРИКО (при взгляде бригадира встает и указывает на кровать, как бы желая смягчить Чаппу). А человек-то был какой…
ЧАППА (покачивая головой). Человек-то был?.. (Неожиданно.) Прекратите наконец этот спектакль! (С отвращением.) Ну что за народ? Да вы что, за деревенских дураков считаете нас?
АДЕЛАИДА (настойчиво). Господь бог, господь бог, Допусти его в свой чертог…
ЧАППА (решительно). Ну хорошо! Тут лежит покойник. А я буду могильщиком. Подниму тебя сейчас с кровати! (Решительно идет к Дженнаро.)
АМАЛИЯ (останавливает его, с жестом отчаяния). Нет, бригадир! (Обнимает его колени, душераздирающе рыдает. В этот момент артистка должна достичь необыкновенного драматизма, без всякого намека на карикатуру, во — первых, потому, что наш народ умеет притворяться, а во — вторых, потому, что опасность на самом деле велика.) К чему такие подозрения! Мой муж действительно умер! Мы не такие люди! Кто вам наговорил на нас, тот желает нам зла! (Встает и, становясь хозяйкой положения, широким жестом показывает Чаппе печальную картину.) Разве вы не видите горе этой семьи? Вам не жаль этих двоих детей, которые потеряли отца? (Пылко, с презрением.) Если вам не жаль их, если вы не сочувствуете несчастью, поразившему мой дом, подойдите, убедитесь, потрогайте покойника, если у вас хватит смелости! (Почти вызывающим тоном.) Совершите это святотатство, если вас не страшит отлучение от церкви! (Теперь она уже подталкивает бригадира к кровати, заметив, что Чаппа, поддавшись впечатлению, не решается шагнуть.) Подойдите… ну, идите же…
ЧАППА (пораженный как драматичностью сцены, так и великолепной выдержкой Дженнаро). Зачем мне подходить? Если он действительно умер, кто его тронет? Я ничего не знаю!
МАРИЯ РОЗАРИЯ (плача). Он умер, бригадир… Папа умер…
АДЕЛАИДА (видя, что Чаппа почти сдается, дерзко продолжает). Господь бог, господь бог, Допусти его в свой чертог…
Чаппа снова, прищурившись, оглядываете в нее, затем смотрит на Эррико, который встает, показывая на «умершего».
ЭРРИКО. А какой был человек…
ЧАППА. Да, черт побери, чего они тут голову морочат! (Не может смириться с мыслью, что его дурачат, и решает бросить вызов присутствующим, включившись в их игру.) Ну ладно, вы говорите, что он умер, я вам верю. И верю настолько, что мне захотелось немножко утешить вас. Я сяду, составлю вам компанию и уйду только тогда, когда унесут покойника! (С вызовом берет стул и садится в центре сцены у стола.)
АДЕЛАИДА (зло, с плохо скрываемой ненавистью смотрит на Чаппу). Господь бог, господь бог, Допусти его в свой чертог…
«Монахини» громче читают свои странные молитвы, остальные действующие лица продолжают игру, изредка переглядываясь украдкой, однако общее замешательство налицо. Слышится медленное причитание Аделаиды.
Кавалер креста,
Услышь наши голоса…
Ради твоего мучения
Подай знак освобождения…
Подай знак освобождения…
Последнюю строчку произносит подчеркнуто, ибо она соответствует обстановке.
Издали раздается мрачный и тревожный сигнал сирены, за которым следуют обычные в таких случаях беготня и крики в переулке. Все растерянно и вопросительно смотрят друг на друга. Каждый ждет от другого решения, что делать. «Монахини» «молятся». Шум снаружи растет. Слышатся отдельные голоса: «Наннина, неси детей!», «Не толкайтесь», «Спокойнее, спокойнее», «Бутылку с водой…», «Скорее!», «Откройте убежище!», «Где же хозяин дома?», «Чего вам? Вот я», «Синьор, не берите с собой собаку, сколько раз вам говорили». Между тем положенное число сигналов сирены прозвучало.
