Господа офицеры - Сергей Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, не только цветы были темой небольших картин, рисунков, набросков, эскизов, которые были во множестве развешаны по стенам комнаты. Вера вообще любила живопись и неплохо разбиралась в ней.
Она гордилась, что ей дарили свои работы такие признанные мастера, как Александр Бенуа и Мстислав Добужинский. Но более всего актриса любила небольшой этюд прерафаэлита Габриэля Росетти, женскую головку. Этот этюд висел над одним из ее туалетных столиков, и, хоть внешнего сходства с хозяйкой квартиры в женской головке не обнаруживалось, чем-то она неуловимо напоминала Веру. Гордым и загадочным взглядом, быть может?
Одно изображение вносило явный диссонанс в это художественное изобилие. Уже хотя бы потому, что это был фотопортрет, единственная фотография в комнате, ее актриса повесила над вторым туалетным столиком. Фотопортрет был выполнен в тоне сепия, с него смотрела сама Вера Холодная в одной из своих ролей. Актриса недаром любила этот портрет: фотографу удалось почти невозможное, он смог передать стремительное и текучее выражение ее прекрасного лица, поймать неуловимый момент перехода одного настроения в другое.
Поспать еще часок Вере так и не удалось — раздался осторожный стук, дверь открылась, и вошла горничная:
— К вам с визитом молодой мужчина, офицер. — Она протянула хозяйке серебряный подносик.
Актриса привстала, взяла с подносика визитную карточку: «Князь Сергей Михайлович Голицын, поручик Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка».
— Ах да! Я же сама… На половину двенадцатого… Просите!
Нет ничего удивительного в том, что Вера Холодная собиралась принять Голицына в спальне, лежа в постели. Это тоже было принято в ее кругу, представляло еще одну черту того же куртуазного, богемно-декадентского стиля.
Сергей вошел, коротко поклонился:
— Я всецело к вашим услугам, сударыня!
— Присаживайтесь, князь, — сейчас, полулежа, одетая лишь в пеньюар и укрытая атласным покрывалом, Вера Холодная была редкостно очаровательна. — Я очень признательна вам за визит.
Голицын уселся на пуфик, стоящий рядом с овальной кроватью. Его ноздрей коснулся тонкий аромат женской кожи и французских духов «Пуазон».
«Бог мой, но до чего же она хороша! — подумал Сергей. — Зачем же я ей понадобился?»
Ответ он получил немедленно:
— Князь, меня очень волнует судьба моего несчастного брата. Мы всегда были так близки с Андреем! И вот он в плену, я ничего не знаю о нем… Может быть, он тяжело страдает… Я подумала: вы ведь будете там же… Возможно, встретите Андрея, поможете ему…
— Простите, где «там же»? — недоуменно поинтересовался поручик Голицын. — В плен я не собираюсь! И, окажите любезность, называйте меня просто Сергей, ведь мы же не на официальном приеме.
Недоразумение быстро разъяснилось: просто Вера Холодная была бесконечно далека от военного дела и фронтовых реалий. Она наивно полагала, что русско-турецкий фронт представляет собой нечто вроде большого светского салона, где все друг друга знают. Актриса была наслышана о поручике Голицыне, героический ореол, окружавший князя, навел женщину на мысль, что Голицын, может быть, поспособствует освобождению штабс-капитана Левченко… Правда, механизм этого «способствования» Вера Холодная себе совершенно не представляла. Ну, совершит блистательный поручик очередной геройский подвиг, долго ли ему, и ее любимый брат окажется на свободе! Да, да — это было трогательно похоже на то, как представлял себе предприятие по вызволению штабс-капитана Левченко из плена влюбленный в Веру великий князь Николай.
Сергей только усмехнулся мысленно такой детской наивности, но разубеждать актрису в своей способности хоть луну с неба достать ему вовсе не хотелось! Эта женщина кружила ему голову, глядя на нее, он пьянел, точно от бокала «Ирруа». Теперь он хорошо понимал молодого великого князя Николеньку: ради такой в преисподнюю полезешь дьявола за рога дергать.
Сергей Голицын кем-кем, а монахом и аскетом не был! Он любил женщин и пользовался взаимностью, потому что был молод, хорош собой, редкостно обаятелен, остроумен и весел. Да к тому же тот самый героический ореол! Еще бы Голицыну не пользоваться успехом у женщин! У поручика было множество романов, но надо сказать, что ни в одном из них не было и следов пошлости. Нет, это всегда становилось прекрасным дуэтом во славу радости жизни и любви. И вот сейчас поручик явственно чувствовал, как его медленно, но верно затягивает воронка нового любовного омута.
Сопротивляться? А с какой бы стати?!
— Ведь вы обещаете, Сергей?
— Я постараюсь, — честно ответил поручик. — Но я очень постараюсь! Я сделаю все, что смогу, для спасения вашего брата, сударыня, — добавил он, подумав, что в самом деле совершит все возможное и невозможное ради того, чтобы добиться благосклонности этой прекрасной женщины.
— Сергей! — томным голосом произнесла актриса. — Я попрошу вас еще о двух одолжениях…
— Рад служить вам! — наклонил голову князь.
— Во-первых, вы тоже называйте меня просто Верой. Договорились? Вот и замечательно! А во-вторых… — она некоторое время молчала, а затем, вздохнув, продолжила: — Ах, эта проклятая война, будь она неладна! У меня есть личный оператор, он снимал три последних моих фильма. Владислав Юрьевич Дергунцов, вы, Сергей, возможно, видели Владислава на том приеме у графа Нащокина. Такой, с усиками. Он еще не отходил от меня. Я очень ценю этого человека, Сергей! Нет, нет, не как э-э… близкого друга, а как изумительного профессионала. Посмотрите: вон, над столиком мой фотопортрет. Это его работа. Превосходно, не правда ли?
— О да! Но в жизни вы еще прекрасней, Вера! — пылко воскликнул Голицын.
Королева кино потупила глаза:
— В самом деле? — Вера Холодная не сомневалась в искренности восхищения князя, она себе цену знала. — Так вот, хорошего оператора нелегко найти, а такого, как Владислав, почти невозможно. И что же? Дергунцов мобилизован! Никак не удалось освободить его от этого… Будет фронтовым корреспондентом. Он меня просил… Словом, не могли бы вы поспособствовать, чтобы Владислав был направлен именно в Турцию. Он считает, что там безопасней всего…
«Это очень зря он так считает! — мысленно усмехнулся Голицын. — Хотя, конечно, веселые кабачки Тифлиса и Эрзерума — это не гиблые болота Восточной Пруссии! Странная позиция для мужчины: стремиться туда, где опасность меньше… Впрочем, что с него, штафирки, взять! Замолвлю словечко, никакого труда мне это не составит».
— Сделаю все, что в моих силах! — пообещал Голицын. — Не думаю, что добиться этого будет слишком сложно.
— Я бесконечно признательна! — ее губы дрогнули в улыбке, щеки окрасил слабый румянец. — Но, возвращаясь к моей главной просьбе… Сейчас я покажу вам фотографию моего несчастного брата!
С этими словами Вера Холодная, откинув покрывало, встала с кровати и, как была, в пеньюаре, босиком, подошла к бюро красного дерева и открыла один из ящичков.
Голицын с восхищением глядел на стройную фигурку актрисы и ее маленькие босые ножки. Вера Холодная обладала изумительно пропорциональным сложением и двигалась грациозно, как профессиональная танцовщица. Сердце поручика билось все сильнее, во рту пересохло. Да, Вера была неописуемо хороша и желанна.
— Вот он, мой братик Андрюша! — женщина протянула Сергею фотографию кабинетного формата. При взгляде на нее Вера не смогла сдержать слез.
— Тому, кто спасет моего несчастного брата… я бы все на свете… до конца дней!.. — тихо сказала она.
В ее широко открытых глазах Сергей Голицын явственно прочитал: «Спаси моего брата, и я буду твоей!»
…Уже садясь в пролетку, поручик Голицын четко осознал: он пылко влюбился в эту роковую женщину! Сергей с замиранием сердца вспомнил, как на прощание Вера обвила руками его шею и нежно прикоснулась губами к щеке:
— Я буду молиться за вас, Сергей…
Он достал трогательный подарок Веры: медальон с ее портретом и прядью волос, посмотрел на него восхищенным взглядом и покачал головой.
«Ну и влипли вы, князь! — мысленно сказал Голицын, обращаясь к самому себе. — Просьба Фредерикса, да что там Фредерикса, самого государя императора! Обещание, данное блистательной Вере… Не очень-то ясно, как их совместить! А самое главное: воевать-то когда, разрази меня гром?! Уж, наверное, генерал Юденич передо мной свои задачи поставит…»
7
Казалось бы, Вильгельм фон Гюзе имел все основания быть довольным: уже сутки чудовищная гаубица исправно выпускала снаряд за снарядом. Изделие крупповских оружейников работало четко, как часы. Столь же четко работали сменяющие друг друга орудийные расчеты.
Но ни немец, ни его номинальный начальник, турецкий генерал Махмуд Киамиль-паша, до конца довольными не были. Сейчас оба они стояли в полукилометре от «Большой Берты» и наблюдали, как она изрыгает свои громадные снаряды, летящие в сторону русских позиций.
