Страсть Исава. Гастрософский дневник - Курт Брахарц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5. Белый чай из «Фуджи-сан»,[55] вермут из сточной канавы, или 9 странных положений
Теплые волныЯ лежу в тине на берегу теплого моря, в мой рот вплывают мелкие твари; волна отхлынула, и они остались во рту, пойманные вершей моих зубов.
Металлические долиУ меня стальное тело, приводимое в движение батареями, состоящее из блоков, состыкованных из следующих друг за другом шайб из различных закаленных материалов.
Ледяные вершиныЖитель гор предлагает кубики из бараньего жира, способные обогатить энергией мою духовную жизнь, – однако мало-помалу червь сомнения угрызает меня, и я в конце концов проигрываю спор своему личному бесу-профанатору.
Влага хоботаСквозь левую ноздрю я вдыхаю из воздушного моря прану,[56] сквозь правую ноздрю – выдыхаю продукт обмена веществ; моя жизнь вся духовна и происходит выше талии.
Дивное благоразумиеВкушение необходимо!
Божественная идеяУниверсальная опорожняемость – как самоцель, без какого-либо принятия пищи.
Закаменевшие мозгиЯ не должен воспринимать свое тело как единую слитную массу без пустот и полостей, но все же – я запутан и неуязвим; если меня взрезать, из меня ничего не потечет (быть может, я – пирог?).
Замкнутый контурВсе трубы замыкаются в себя, все излияния заканчивают свой путь в сосуде, их извергшем, ничто не покинет поверхности, мировая пустыня с солнцем в средоточье, вечное возвращение подобия, немедленное самоубийство.
Больные почкиПревращение сока растений в тексты.
* * *В теперешнем отношении к материнскому молоку коренится древняя параноидальная идея о яде матери-действительности. Посредством отчетливого, глубоко укорененного в психике представления о молоке как о прототипе подарка этот пример как никогда ясно демонстрирует, насколько далеко продвинулось хроническое отравление нашего тела.
Заметки из КаринтииОтель «Музиль» в Клагенфурте (по поводу которого «Голь-Миллау»[57] провозглашает: «добрая старая кухня») упражняется в остроумии на своих счетах: «Мы ко всем нашим гостям относимся как к друзьям. Друзьям обычно счетов не выставляют. К сожалению, нынешние тяжелые времена вынуждают нас к неприятным для нас мерам. Мы надеемся, вы отнесетесь к этому с пониманием». Ха-ха-ха! Однако.
Недавно у них прошла неделя «императорской и королевской» кухни. Фазан, кстати, был весьма неплох.
В Клагенфурте я купил экземпляр Dionaea mus-cipula, или венериной мухоловки. За мухами она, однако, явно не поспевает.
Любопытно было бы проследить историю кухонной эволюции, причем начать можно было бы, подобно биологии, – с прасупа. Основой классификации стало бы разделение не между животными и растениями, а между жидким и твердым (или, может, между сырым и вареным?). Эта идея пришла ко мне, когда я сидел в «Музиле» над спагетти с сыром и попытался представить причудливую родословную пельменей. Эх, где же ты, высшая гастрософия, которую следовало бы изучать в высшей школе, по которой можно было бы защищать диссертации, которая стала бы работой жизни?
«Мертвый пес», род псевдопаэльи, без курицы или колбасы, но с японскими водорослями хицики. Я дал этому творению такое имя, потому что страшно воняющие йодом водоросли воскресили в моей памяти сентябрь 1978-го в Йесоло. Там на морском берегу вместе с разными моллюсками и рыбами гнил собачий труп, и никто не думал убирать его оттуда. Народ из кемпинга рядом с ним пускал фрисби. Правда, труп уже едва вонял, он к тому времени изрядно высох, однако именно он в моих глазах стал точкой над «i», закончившей картину запахов и вкусов «итальянского побережья в межсезонье» – картину, вызванную из моей памяти водорослями в обеде.
Заметки из ВеныМузей Класа Ольденбурга выставляет рядом с секс-протезами и китчем большое число всякого рода пластиковых продуктов, что лично я считал преимущественно английским фирменным зрелищем. Молоко в Вене лучше, чем здесь. Однажды заехал к приятелю А., мяснику, в Нижнюю Австрию. Когда я заметил, что он завтракает, обедает и ужинает мясом и колбасой, он рассказал, что ест мясо 364 дня в году, а на 365-й, на Страстную пятницу, мяса почему-то всякий раз не хватает.
Вполне достойное упоминания, можно сказать, почти идеальное среднее между неудержимой идиотической болтовней обычного пишущего о еде газетчика и веселой, но пустой сатирой «Калибана» на Берлинском ТВ (критик с «гамбургерофобией») – вот, по-моему, место для нашего австрийского юмора по тому же поводу. Наши «Беседы на придворной пивоварне» с Самуэлем Шнепфом по ТВ 17/81 нисколько не уступают «У Фабрицио» Вуди Аллена и «Босиком через кухню» Алена Дени.[58]
Заметки из ГерманииВ Кёльне и окрестностях можно отъесться вволю, и с немалым удовольствием. Однако для этого требуется немалая сообразительность, поскольку, например, за прелестным названием «Небеса и Ад» прячутся горы кровяной колбасы с картошкой, а за «Бравым петухом» вовсе не птица, а сыр. И вообще, чтобы там нормально прочитать меню, нужно знать кёльнский диалект. Кельнера там зовут не как-нибудь, а свинарем, и пиво он разносит, как это называется по-кёльнски, «на жестянке».
В Дюссельдорфе, в старом городе, я напрасно искал местный недорогой «Шперрис». В телефонной книге он был, а из жизни уже исчез. На его месте оказалась какая-то мерзкая забегаловка.
В Дуйсбургском зоопарке поймал себя на том, что, приближаясь к клетке, тут же начинаю размышлять про съедобность содержащегося в ней зверя. Сдерживать себя едва удавалось. Между прочим, в забегаловках немецкого «быстропита» ни с того ни с сего стали готовить «чили кон карне» (тушенное с перцем мясо с бобами).
В Мюнхене я кушал селезеночную колбасу. Кушал потому, что Самуэль Шнепф в «Калибане» сказал, что потерял бы к ней аппетит, пожалуй, только в том случае, если бы задождило дерьмом.
Очень хорошо я покушал, как обычно, во Фрайбурге. Там никому не приходит в голову называть кровяную колбасу «кёльнской икрой». Для такого этот город слишком зануден.
Последнюю неделю я хотел провести в разгульно-гастрономическом путешествии по провинциям Больцано, Венето и Беллуно, однако, как это часто случается, запланированное оказалось не по силам, и пришлось ограничиться парой дней в Каорле и Кортине-д'Ампеццо. В моем представлении, по-настоящему разгульное путешествие – это когда кушаешь самозабвенно, без всякой задней мысли, несмотря на калории и возможный ущерб для желудка. В первых рядах отведанного мною были разнообразнейшие дары моря: деликатнейший «морской чертик», «чикале» или «каноче»[59] – это такие креветки, разиньки, мидии, «морские гребешки» и моллюски поменьше, называемые «гарузи», сардины с луком – местное фирменное блюдо, и всякие прочие изысканности. Что касается местного вина, жутковатого «Мерло», оно оставляло желать много лучшего. От «морских пауков» я отказался из-за непомерной цены. У них такой панцирь, что платишь, по сути, исключительно за него, а мяса самой запрятавшейся под ним твари – самая малость. Мы как-то в Берлине захотели скушать одного. Купили его в «Ка-Де-Ве»,[60] начали вскрывать при помощи штуковины, похоже только что вынесенной с проходной автозавода (почти все нынешние кухонные приспособления напоминают такие), и, когда мы наконец пробились сквозь броню этой твари, оттуда на скатерть хлынул поток зловоннейшей жижи.
У ресторанов Каорле весьма обширные меню, но в наличии далеко не всё. Блудословие протестующих против массового туризма мне кажется смехотворным: море достаточно велико, чтобы всем хватило места, а что касается гигиены, обеспечения всем необходимым, информации о желательном и нежелательном в местах массового туризма – организованных туристов куда проще обеспечить качественной информацией и обслуживанием, чем независимых отпускников, вынужденных все проблемы подобного рода решать самостоятельно.
В Кортине были на удивление дешевые комнаты, а еда оказалась поразительно дорогой, причем преобладала дичь. В тамошнем магазине я обнаружил весьма похожий на лондонский набор поддельной еды, однако здесь это было преимущественно из воска и пригодно для использования в качестве свечей. Я взял с собой лимон, початок кукурузы, апельсины и – самая лучшая имитация – огрызок яблока. Имелись там и уголки сыра, винные бутылки, тыквы, бананы, целые яблоки, орехи и прочая фальшивая продуктовость.
Досадное происшествие по дороге домой: полдничали мы где-то в Пустертале, и ради улучшения пищеварения решили прогуляться по дорожке, выводящей наверх, на обрыв. Буквально на каждом метре нам попадались желтые грибы, большей частью очень свежие, превосходные экземпляры.
Ингрид захотела прихватить с собой несколько, но я воспротивился, говоря, что – ведь в определении этих грибов мы не слишком преуспели, – вполне возможно, они вовсе не съедобные и, может даже, очень ядовитые. В общем, грибов мы не собрали, а определение труда не составило, как только мы глянули в книгу: козлушки (Albatellus ovinus), согласно книге, вполне даже съедобные и превосходные на вкус. Мы б легко могли набрать килограмм. Плохо оказываться идиотом.