Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов

Не помню, чтоб меж родителями возникали серьезные ссоры, не считая мелочных нареканий с маминой стороны. Но один довольно комичный случай запомнился мне на всю жизнь. Как-то летом, ближе к вечеру, мама попросила дать ей бинокль, который она сроду в руки не брала. Бинокль был немецкий, трофейный, с цейсовской оптикой, привезенный с войны ее отцом и подаренный любимому внуку. Я же мог часами разглядывать с сеновала через маленькое окошко гуляющие в саду Ермака парочки, прохожих, птиц на деревьях. Совсем иное видение, когда совсем рядом с тобой видишь то, что не подвластно обычному наблюдателю.

Конечно, я удивился маминой просьбе, но бинокль без лишних вопросов покорно ей вручил. Она вышла на улицу и вскоре услышал, как она поднимается по лестнице на второй этаж. Снедаемый любопытством, заглянул в дверь, где начиналась лестница наверх, и увидел, что мама поднимается на чердак. Зачем? Ответа на этот вопрос у меня не было. А через каких-то пять минут мама уже спустилась обратно, вернула бинокль и вышла за ограду. Мне не было до того особого дела, и пользуясь тем, что никто не поручает мне очередную работу, достал из-под подушки очередную книгу и окунулся совсем в иной мир. Прошло минут двадцать, и вот на пороге появился папа под руку с мамой. Он время от времени улыбался и крутил головой, она же была насуплена и тут же ушла на кухню.

Может, этот эпизод так бы и канул в моей памяти, если бы не рассказы друзей отца уже после его гибели, которые, придя как-то к нам в гости, со смехом вспоминали, как мама выследила их с помощью бинокля, когда они расположились после работы, вечерком с запасом спиртного на склоне Панина бугра, что находился как раз через лог от нашего дома. Дальнейшее было ясно: мама незамедлительно отправилась туда и положила конец дружеской пирушке, сопроводив папу домой.

Тогда же они поведали мне и о другом аналогичном случае. В лаборатории института раз в квартал поступал для различных нужд чистый медицинский спирт в специальных бутылях. На что он использовался, сказать не могу, но в отчетах на списание этой опасной жидкости лаборанты обычно указывали: «употреблен для протирки оптических осей». И в бухгалтерии такой отчет раз за разом принимали, хотя любой мало-мальски смыслящий в физике человек знал, что эти самые «оптические оси» существуют как термин исключительно в нашем воображении. Но для занятых подсчетами финансов бухгалтеров эти тонкости были неведомы, и они, ничуть не сомневаясь, подписывали подобные документы, вызывая дружный смех физиков-лаборантов.

По давно сложившейся традиции в конце каждого квартала, накануне списания очередного спиртового запаса, когда весь основной институтский персонал расходился по домам, большинство мужчин факультета собирались вечером дружной компанией. Думаю, не стоит объяснять, для какой цели. Естественно, что их явка домой происходила со значительным опозданием. Но что сделаешь, традиция есть традиция.

И вот в один из таких вечеров моя мама, устав ждать возвращения отца со службы, отправилась прямиком в институт и увидела, что на входных дверях висит большой замок, но при этом одна из комнат третьего этажа ярко освещена и оттуда слышны веселые мужские голоса. Не зная, как попасть внутрь, она прошла на задний двор и увидела там пожарную лестницу, ведущую на крышу. Недолго думая, она взобралась по ней, через неприкрытое слуховое окно попала на чердак, а уже оттуда спустилась внутрь самого здания.

Представляю, каково было неподдельное удивление мирно сидевшего в тесной лаборатории мужского спаянного коллектива, когда на пороге явилась непонятно откуда взявшаяся супруга заведующего институтскими лабораториями и пригласила его в срочном порядке отправиться домой. Так что мою маму уважали и побаивались не только по месту ее службы, но и все сотрудники мужского пола серьезного высшего заведения, единственного в нашем городе.

Но хорошо помню и мамины слезы, когда ей за опоздание на десять минут на работу записали в специальную книгу учета второе замечание на этот счет. А третье замечание по Законам того времени грозило отправкой на принудительные работы, поскольку речной флот был приравнен к армии и малейшее нарушение трудовой дисциплины грозило весьма большими неприятностями.

Но папа, как всегда, нашел простой и оригинальный способ решения этого вопроса. Уже на другой день он привез домой роскошный дамский велосипед, эффектно обтянутый под седлом и на крыльях ажурной цветной сеточкой. Мама быстро научилась им управлять, и вопрос об опозданиях решился как бы сам собой.

Для закупки оборудования и других серьезных поручений отца часто командировали в Москву, откуда он без подарков никогда не возвращался. У нас появилась едва ли не первая в городе стиральная машина, прослужившая почти полвека, пылесос «Ракета», электропроигрыватель, роскошный радиоприемник «Балтика», через который папа по ночам слушал «вражеские голоса», что в дальнейшем передалось и мне после его гибели. Мне же он привозил обычно какой-нибудь радиоконструктор, набор частей для сборки часов-ходиков, модели различных кораблей-парусников, самолетов и пр. Но больше всего мне запомнился детский телефон на батарейках, который мы с другом, жившим по соседству, мигом собрали, натянули провода меж нашими домами и спокойно могли звонить и разговаривать друг с другом. Благодаря этим детским конструкторам, в которых использовались основные детали, служившие для сбора радиосхем, быстро освоил электро- и радиотехнику, а потом и сам начал паять простейшие схемы вплоть до детекторного приемника.

Друзья отца не раз рассказывали мне и о его природной силе, почему никто из местных драчунов не смел с ним связываться. Как-то один из наших знакомых видел отца, поднимающегося по Никольскому взвозу, ведя под уздцы лошадь, что тащила сани с огромным возом сена. На середине пути она выдохлась и встала. Тогда отец отстегнул одну оглоблю, положил ее себе на плечо и воз пошел, а те, кто шел мимо, стояли буквально с раскрытыми ртами, удивляясь его силище.

Встречался я и с пожилым речником, который вместе с моим отцом участвовал в перегоне трофейных немецких морских судов с Балтийского моря по Северному морскому пути вплоть до самого Тобольска. Тот речник спросил меня, почему мой отец так неважно плавал. Попытался пояснить, что детство он провел на Ямале, где научиться плаванию практически было невозможно. Это, судя по всему, и подвело его, когда лодка, на которой находился он и еще несколько человек, попала на Иртыше в сильнейший шторм. Как знать. Иртыш на этот счет не спросишь…

Молчит Иртыш-батюшка и зимой, скованный льдом, копит свои силы до поры до времени. Но придет весна, и он