Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе - Александр Фурман

Юра по-мужски уважительно относился к независимому Марсу, жалел взбалмошного и дерганого Рекса и был по-настоящему влюблен в изящную, остроухую, быстро соображающую Эрну, которая исподволь верховодила в этой маленькой стае. Окрас у нее был ровный, но какого-то неопределенного цвета – то ли светло-бежевый, то ли слегка розоватый, а тонкая жесткая шерсть завивалась на концах, что воспринималось как чистое кокетство. «Эрнуся, лисичка, красавица моя!» – умиленно звал ее Юра. В ней и впрямь было что-то от хитрой лисы, хотя она была намного выше и не такая пушистая.

Так жизнь и пошла: бóльшую часть дня Юра с Фурманом проводили в бурно цветущем саду, а остальное «общество», которое туда не пускали, доучивалось в школе, занималось на предоставленной ему территории своими делами и не слишком досаждало странной парочке «собаководов».

Фурман ждал, что у него состоится серьезный разговор с Борисом Зиновьевичем, но тот все время был очень занят и как-то на ходу сказал Фурману, что теперь его врачом будет Людмила Ароновна. Фурмана это известие взволновало, поскольку Людмила Ароновна, являвшаяся вторым человеком в отделении после БЗ, была красивой женщиной средних лет с внимательными карими глазами, и, как он чувствовал, она могла бы лучше понять его, чем шеф с его пронизывающим твердым взглядом. Вскоре Людмила Ароновна вызвала Фурмана в свой кабинет для знакомства, однако этой единственной беседой все и ограничилось. Как позднее объяснил БЗ, у нее сложилось впечатление, что Фурман не был с ней откровенен, а без полного доверия пациента она не может работать. Так что он снова стал пациентом шефа, которому его огромный опыт, видимо, позволял обходиться тем доверием, какое есть. Фурман все же огорчился, подумав, что БЗ, возможно, просто не на кого было его скинуть – ведь врачей в отделении было только двое.

Через выходные закончился его испытательный срок, и ему разрешили поехать домой с ночевкой. Он с удовольствием наелся праздничной – в честь его появления – домашней еды, полежал в горячей ванне, заснул и проснулся в своей родной кровати, под родным ковром с оленями, грустно посидел с книгой на старом диване, подумал-подумал и… вернулся в отделение.

Для многих из тех, кто прожил в больнице год или больше и только что закончил здесь школу (аттестат о среднем образовании всем пациентам выдавали сразу, без экзаменов), предстоящая выписка была чрезвычайно волнующим событием, несравнимым по своей важности даже с выпускным вечером, – это был в буквальном смысле выход в страшный большой мир, из которого они когда-то «эвакуировались». Почти все старшие девчонки ходили с мокрыми глазами и, собираясь в кучки, нервно обсуждали что-то, заранее прощались и просто хором рыдали. Парни грубовато бодрились, но было заметно, что каждый из них пытается скрыть тревогу перед будущим. Кто-то собирался поступать в институт в Москве, кто-то готовился к отъезду в свои далекие города. Но большинство из них страшно, мучительно заикались, и было непонятно, как же они смогут жить среди «нормальных» людей.

Говоря с ними, Фурман изо всех сил старался показать, что в их жутких губных и горловых судорогах и закатываемых глазах для него нет ничего необычного, что он никуда не торопится и готов к пониманию и диалогу. От старания он вскоре и сам стал слегка заикаться, кстати, очень раздражив этим родителей, и без того обеспокоенных тем, что его пребывание в больнице затягивается. Он чувствовал, что сад каким-то странным образом влияет на него – упрощая, отдаляя от дома и как бы потихоньку втягивая в свою землю, словно он стал одним из деревьев и его место теперь должно быть только здесь… Впрочем, возможно, это было всего лишь следствием воздействия здоровой «казарменной» жизни вкупе с маленькими успокоительными таблеточками, которые всем пациентам приходилось глотать после завтрака.

По слухам, перед выпиской в отделении должен был состояться какой-то общий праздник со странным названием «Большой сеанс». Как объяснил Юра, для заикающихся, которые наряду с БЗ были главными действующими лицами праздника, это был кульминационный момент всего лечения. На «сеансе» с ними происходило что-то такое, после чего они, по идее, должны были вообще перестать заикаться. Конечно, успех не мог быть стопроцентным, но элемент непредсказуемости и риска лишь увеличивал общее напряжение, поскольку все присутствующие должны были изо всех сил «болеть» за тех, кто выходил на сцену, – а на «Большой сеанс» приглашались не только все обитатели отделения, но и их родственники, близкие друзья с «воли» (если у кого-то такие были) и даже бывшие пациенты. Однако раскрывать подробности происходившего Юра отказался: мол, это очень серьезное и тонкое дело, от которого зависит судьба людей, поэтому лучше поменьше болтать об этом и, если повезет, увидеть все своими глазами. Фурман спросил, надо ли ему звать своих родителей. Подумав, Юра сказал, что, наверное, они тоже могут прийти, если захотят, хотя к фурмановскому диагнозу все это имеет косвенное отношение и в любом случае надо спросить об этом у кого-нибудь из начальства. Явно переступая опасную грань, Фурман поинтересовался, какой же у него диагноз, и опытный Юра неохотно и с оговорками произнес слово «психопатия». Фурмана это почему-то поразило. «А что, очень заметно, что я псих?» – глупо спросил он. Юра отделался мизантропической шуткой.

На сеанс действительно собралось очень много гостей, некоторые приехали целыми семьями, захватив с собой празднично наряженных маленьких детей; то там то здесь возникали очаги радостного узнавания и «братания» повзрослевших бывших пациентов, кто-то уже плакал, детишки с воплями носились по двору, у сестер и нянечек были растроганные лица, повсюду театрально колыхались букеты цветов, – среди всего этого необычного столпотворения и мельтешения нынешние обитатели отделения бродили серыми завистливыми тенями, словно ночные существа, вдруг вытащенные на яркий дневной свет из своих тихих призрачных укрытий. Фурман несколько раз уходил в закрытый для других сад и отсиживался там, оберегая свою молоденькую кору от разрушительных разрядов чужих чувств.

Наконец вся толпа кое-как расселась в зале на втором этаже. Фурман заметил, что из нынешних пришли не все – самые нервные спрятались или, воспользовавшись выходными, поспешили разбежаться по домам.

На «сцену» вышел БЗ в белом халате и произнес небольшую речь, посвященную предстоящему событию. Многое Фурман уже слышал в Юрином пересказе, но его поразила интонация БЗ, который говорил очень резко и требовательно: несколько наших ребят приняли мужественное решение пройти через эту медицинскую процедуру после долгого и трудного процесса лечения. Вместе с врачами они честно проделали свою часть пути. Но теперь их окончательное выздоровление зависит от каждого из присутствующих и от общего неравнодушного настроя. БЗ предупредил всех, что сегодня они станут свидетелями довольно необычных явлений, и кому-то это может показаться странным и даже пугающим. Но, как ученый и врач с многолетним стажем, он твердо заверяет, что здесь не будет никаких чудес или колдовства. Все его действия научно и методически обоснованы, официально утверждены и служат только одной цели – помочь людям преодолеть жестокий и мучительный недуг, не дающий им жить полнокровной жизнью и развивать свои таланты. Об этом недуге большинство находящихся в зале знают не понаслышке, а некоторым он, к сожалению, успел сильно искорежить судьбу. Но мы научились бороться с этим врагом, и единственное, что сейчас необходимо нашим ребятам, – это наша общая убежденность в том, что их избавление от болезни не только возможно, но что оно уже близко, рядом. Это не просто слова. Все должны понять, что происходящее крайне серьезно. Поверьте, сказал БЗ, если бы мы могли обойтись без вашей помощи, никто не стал бы отрывать вас от ваших дел. Так и было на предыдущих этапах лечения, когда мы занимались своей работой и никого сюда не звали, поскольку в этом не было никакой нужды. Мы применили все необходимые средства и способы борьбы с болезнью, а теперь должны нанести ей последний, решающий удар. Сделать это можно, только объединив все наши отдельные воли в один кулак, которым мы разрушим своего врага. Но неверие в успех даже одного из нас будет ослаблять нашу общую волю и так или иначе может повредить ребятам. Поэтому тем, кто сомневается, лучше прямо сейчас, пока мы еще не приступили к работе, уйти из зала. В этом не должно быть никакой обиды, только трезвая оценка своих возможностей. БЗ дал всем минуту на то, чтобы подумать, и попросил остаться только тех, кто действительно хочет помочь.

В зале повисла тяжелая тишина. Наверное, сомневались многие, но все хотели помочь. Никто не вышел.

БЗ немножко расслабился и сказал, что для начала продемонстрирует несколько простых приемов внушения, в которых, помимо непосредственных участников сеанса, могут принять участие и добровольцы.