Хаос на пороге (сборник) - Антология

– Мне, пожалуйста, космополитен, – обратилась Сара Грейс к бармену. – Водкой не увлекайтесь, лучше положите лишний кусочек лайма.

Она села рядом, и мы принялись делиться новостями за день.

– Я только что скорректировала всю семью, – сообщила Сара, потягивая коктейль. – Муж покупал наборы для самоубийства в каком-то левом фургоне. Они собирались умереть все вместе: мама, папа, две дочери, сын, даже собака и кошка! Взяться за руки, помолиться и уйти в мир иной – в таком духе.

– И что было дальше?

– Я проводила их до дома. А потом всех скорректировала. Даже собаку с кошкой. Интересно, куда в Судный день попадут собаки.

– Перестань употреблять это название.

– Извини, я машинально: привычка из библейской школы. Скоро совещание в главном офисе, ты в курсе? – Она взглянула на изящные наручные часы и выразительно кивнула на мой полный стакан.

– В курсе, в курсе. Допиваю.

Я залпом осушила стакан.

Главный офис располагался на складе в районе Ред-Хук. Двадцать тысяч квадратных футов бетона, высоченные потолки с широкими зазорами и, как следствие, отвратительная акустика. Здесь проходили совещания Группы коррекции Бруклинского подразделения, на которых начальство оглашало цифры и оценивало наши результаты. Ну и, конечно, толкало речи о важности нашей работы по обеспечению плавного и безболезненного перехода к концу света.

На одной стене висела доска, исписанная лозунгами и показателями эффективности. На противоположной – часы с обратным отсчетом времени.

Подразделение насчитывало несколько тысяч человек. Зал был до отказа набит сопящими, галдящими и потеющими корректорами. Все по очереди смотрели то на сцену, то на часы, которые наглядно демонстрировали, что начинаем мы с большим опозданием.

Наконец совещание объявили открытым.

– Показатели падают! – заорал шеф. Нервничал он не зря: неэффективные руководители рано или поздно оказывались не с той стороны бластера. – Мы отстаем от Манхеттена, отстаем от Квинса. Продолжать?

В зале поднялся недовольный гул.

– Это никого не волнует! Отныне оправдания не принимаются, – рявкнул шеф. – Мы почти у цели. Еще три дня – и мы в раю. Семь юных девственниц, облака, арфы, бесплатное пиво, золотые унитазы или о чем там вы мечтаете – все будет! Главное – повысить эти клятые показатели! Итак, теперь мы будем отчитываться каждый час. Если к началу каждого часа у вас не будет ни одной коррекции, готовьтесь к серьезному разговору. Три дня, – продолжал он. – Несчастных три дня, и все будет позади. А теперь по домам – передохнуть перед финальным рывком. Завтра жду отчетов ровно в девять утра.

Мы с Сарой прошлись до метро вместе.

– Зайдешь чего-нибудь выпить? – спросила я. – Похоже, стаканчик тебе не помешает. Мне так уж точно.

– Спасибо, – вздохнула она. – Не стоит мне пить. Хочу поспать немного. Увидимся завтра?

– Конечно, как скажешь. Увидимся.

В ту ночь я не сомкнула глаз – все думала о Саре. Столько лет я держала свои чувства в узде и вдруг влипла по уши. И, как назло, времени оставалось в обрез.

Обычно пришельцев называли Странниками, а мне они представлялись подростками из «Клуба Микки-Мауса» – за то, что выбирали в качестве рупоров знаменитостей-однодневок. От их имени говорили дети-актеры и звезды реалити-шоу, одинаково смазливые и безликие: идеальные оболочки для ретрансляции чужих мыслей.

Вероятно, какие-то физиологические особенности пришельцев могли вызывать у людей омерзение. Лично я ни одного не встречала, зато историй наслушалась самых невероятных. Если подытожить все слухи, пришельцы походили не то на чешуйчатых морских коньков, не то на жирных рогатых жаб.

Но никто не видел их в телесном воплощении, по крайней мере, по телевизору. Пришельцы как будто специально окружили себя ореолом таинственности. Их технологии мы даже приблизительно не могли осмыслить. Универсальный переводчик, бластер, космический корабль, эмпатические мысленные связи. Словом, инопланетные гости держали дистанцию и не желали общаться напрямую. И пусть даже все эти актеры чувствовали себя не в своей тарелке без закадрового смеха, свою функцию они выполняли безупречно.

Разумеется, правительство развернуло полномасштабную пропаганду. Только вместо Садов Победы центральной темой стали гражданские патрули.

И, конечно, корректоры.

Наутро я проснулась с темными кругами под глазами: всю ночь проворочалась в постели, одержимая фантазиями о Саре Грейс, и ломала голову над тем, как быть дальше. Так и не придумала.

Я приняла душ, кое-как привела себя в божеский вид и направилась в кафе поблизости, где мы с Сарой обычно завтракали. Клиентов в последнее время поубавилось, так что обслуживали тут быстро, а нам и вовсе подавали горячие вафли бесплатно.

Сара опаздывала. Наверное, у нее тоже была непростая ночь.

Пока я пила кофе, на пороге появился незнакомый тип. Высокий и угловатый, в тесных джинсах, ковбойских сапогах и повидавшей виды кожаной куртке. Растрепанной шевелюры давно не касались ножницы. Тип уселся в свободной кабинке и заказал блюдо номер пять.

До отчета оставалось тридцать две минуты, а у меня еще не было ни одной коррекции, так что я направилась следом.

– Не возражаете?

– Ни в коем случае, – пробасил он.

Я села напротив. От типа несло крепким табаком и долгой дорогой.

– Каким ветром вас сюда занесло? – лениво спросила я, высыпая его пакетик сахара в свой кофе.

Он раскатисто засмеялся. Посетители стали украдкой поглядывать в нашу сторону.

– Я так сильно выделяюсь? Сразу видно, что нездешний?

Я уклончиво повела плечами.

– Наверное, у вас в городе я бы тоже выделялась.

– Это уж точно, – согласился он. – Вообще забавно вышло. Я сам родом из Оклахомы – из местечка под названием Маскоджи. Вы небось о таком и не слышали. Почти всю жизнь я проработал на складе – ящики грузил. Женился, развелся. Снова женился, снова развелся. Завел парочку детишек. То одно, то другое. Как-то в молодости мы с приятелями решили попутешествовать, но вскоре Сюзи, моя первая жена, объявила, что беременна. А потом… я просто плыл по течению. В общем, когда по всем каналам объявили о конце света, я решил – сейчас или никогда! Бросил работу, купил «Харли» и рванул куда глаза глядят.

Интересно, как ему удалось так далеко забраться, подумала я. Похоже, в Маскоджи кто-то недорабатывает.

Я внимательно выслушала его рассказ о путешествии. Он с горящими глазами живописал величие Большого каньона, сногсшибательную красоту Великих равнин Небраски. Арку в Сент-Луисе – Врата на Запад. Призрачную мглу над Смоуки-Маунтинс и узкий серпантин, поднимающийся от подножья. Просторы Каролины, где солнце, словно яркий мандарин, всходит над мерцающим океаном и Внешними отмелями.

– Моя жизнь изменилась навсегда, – признался он. – И знаете что? Мне жаль, что так мало осталось.

– Думаю, нам всем жаль.

Я подождала, пока мой собеседник закончит завтракать и оплатит счет. Он и так немало успел, а у меня оставалось пару минут до первого отчета. Больше я ничем не могла ему помочь.

Выходя из кафе, я его скорректировала.

– Грандиозное путешествие? – спросила Сара Грейс. Мы научились улавливать подобное без слов, каким-то шестым чувством.

– Ага.

– Я всегда мечтала побывать на Ньюфаундленде. Увидеть китов. Голубого кита. Представляешь? Он такой огромный и величественный. И ты – такая крошечная на его фоне. И в то же время очень важная – как часть этого мира.

– Ага. Вот это я понимаю, путешествие.

Мы позвонили в офис с отчетом. Сара скорректировала кого-то по дороге в кафе, так что беспокоиться было не о чем.

– Слушай, – сказала Сара, – я тут подумала… Разве не странно, что мы, по сути, убираем всех, кто задает вопросы? Кто не подчиняется указаниям? Кто способен, как говорится… жить своим умом?

– Боремся с инакомыслием.

– Именно.

– Да, пожалуй, странновато, – согласилась я. – Сара Грейс? Ты же ходила в библейскую школу и зубрила всю эту религиозную хрень?

– И ты тоже.

Это правда: каждое воскресенье меня таскали на службу. Я сидела на жесткой скамейке, зажатая между моей матерью и бабушкой, которая до сих пор пилит меня, что я забросила церковь.

– И когда тебе впервые пришло в голову, что вся эта история с Богом – развод? И может, никакого рая нет, и ада тоже, кроме тех, которые мы успешно организуем себе на земле?

– Не знаю, – занервничала она. – Не могу точно сказать.

Думаю, отчасти она продолжала верить во всю эту дребедень: младенца Иисуса, добро и зло, искупление и веру.

А главное, она продолжала верить, что любой долгий взгляд или нервный смешок, любая искра, проскочившая между нами – чистая случайность. В тяжелейшие для человечества времена нам выпала самая незавидная роль, вот мы и сбрасываем напряжение.

Потому что ее так воспитывали. Не исключено, что правильно.