Олимпийское спокойствие - Леонид Свердлов

Далёкая Австралия содрогнулась землетрясением, мощное цунами смыло несколько островов в Тихом океане. Но небо над Элладой оставалось светлым и безоблачным.

— Да, мне, пожалуй, этот орёл и самому надоел, — дружелюбно сказал Зевс. — А Прометея ты, значит, освободил?

— Конечно освободил, папа. Разве ж может такое быть, чтоб за помощь людям на цепь сажали?

— Ну, Прометей ослушался воли богов и за это был наказан. Нельзя же волю богов нарушать.

— Что ты, папа! — с жаром ответил Геракл. — Разве боги кому запрещают помогать людям? Людям помогать надо обязательно, а если боги против этого возражать будут, то гнать надо таких богов!

Где-то на краю света земля вновь содрогнулась, Азия отделилась от Америки, и образовался Берингов пролив. Над Элладой по-прежнему светило солнце.

— Да, сынок, боги порой бывают неправы. Мы ещё очень антропоморфны, сынок.

Геракл озадаченно почесал в затылке своей огромной дубиной. Непонятное слово немного смутило героя, но он не стал слишком глубоко над ним задумываться и продолжил:

— Так вот, задумал, значит, Эврисфей провести в Микенах выставку собак. И не хватало ему только собаки породы цербер. А такая, ты знаешь, только одна — у Аида. Ну, я и говорю: «Зачем тебе цербер-то? Собака страшенная же, ей только детей пугать. Болонка или пудель — другое дело», а он: «Нет, хочу цербера!» Ну ладно, пришёл я в Царство мёртвых, а там на всех покойников одна лодочка. Надо б всё-таки нормальную переправу построить, а то очередь, вместимости у лодки никакой, а перевозчик старый и от работы уже совсем надорвавшийся: я как к нему в лодку сел, так он сразу в истерику: «Нет! — кричит. — Опять!», а что опять? Я к нему в первый раз пришёл. «Едь, — говорю ему вежливо, — папаша. Что орёшь? Я ж тебе ещё ничего не сломал». Ну, приплываем мы к Аиду. «Одолжи, — говорю, — папаша, пёсика. Очень надо». А он вежливый такой, сразу видно, что бог культурный: присесть предложил, а я ему: «Некогда, — говорю, — рассиживаться. В Микены возвращаться надо». Он с кресла своего встать хотел, но я его обратно усадил, чтоб он не трудился. «Сиди, — говорю, — дедушка, я собачку и сам отвяжу». Ну, взял я того цербера за шкирку и обратно пошёл. Гляжу, а там, кто б ты думал? Тезей сидит к стулу привязанный. Я удивился, Тезей же не умер. «Как это тебя угораздило?» — спрашиваю. А он мне: «Это меня Аид к стулу приковал за то, что я другу помочь хотел». Представляешь, папа? Я-то этого Аида за приличного держал. А он, оказывается, беспредельщик: живых людей на цепь сажает!

— Понимаешь, сынок, Тезей хотел у Аида законную супругу увести. Разве так можно?

— Может, и нельзя! — с жаром ответил Геракл. — Только ведь и с ним же так поступали. Он ведь знаешь как Ариадну любил! Она ему из лабиринта выйти помогла, когда он воевал с Минотавром. А Дионис её себе забрал в жёны. И что получается: богу всё можно, а человеку ничего нельзя? Это разве по-людски? Разве по-божески? У человека тоже права быть должны!

Извержение вулкана Санторин разрушило остров Тира в Эгейском море, Атлантида затонула, накрытая огромной волной. Солнце над Олимпом светило так же ярко.

— Конечно, сынок, — ласково сказал Зевс, — даже у человека должны быть права.

— Ну вот, — продолжил Геракл, — освободил я, значит, Тезея, привожу цербера к Эврисфею, а он как заорёт. На дерево полез, «Убери это чудовище!» — кричит. Вот ведь смешной! Сам же просил цербера привести, а я-то его предупреждал, что собака эта совсем не симпатичная. А он мне: «Чтоб духу твоего здесь больше не было, идиот! Не нужны мне больше никакие подвиги! Ты уволен!» Дёрганый такой. Мог ведь спокойно сказать, что орать-то — так же можно голос сорвать, да и нервы жалко. Отвёл я цербера обратно к Аиду, а на обратном пути сюда завернул, тебя повидать. Я теперь человек свободный и безработный, куда хочу, туда и иду.

— А ты, сынок, оставайся на Олимпе, — предложил Зевс. — Я тебя богом сделаю. Афина рекомендацию напишет, я одобрю, общее собрание возражать не станет.

— Нет, батя, скучно тут у вас. На арфе я плохо играю — учителя музыки в детстве зашиб по неосторожности — они все хилые такие, эти музыканты, а потом времени упражняться не было, так что без опыта опозорюсь, от нектара у меня изжога, да и характер у меня не божественный: я чуть что, так сразу в глаз, в дипломатии вашей ничего не смыслю, меня тут половина богов за это психом считает, многие из них от меня уже схлопотали. Пойду лучше по свету справедливость устанавливать, а то тебе, я вижу, заниматься этим некогда — дел невпроворот, а у меня свободного времени теперь много. Так что прощай, папа, пошёл я.

Геракл взвалил на плечо дубину и лёгкой походкой счастливого и беззаботного человека пошёл вниз с Олимпа. Ему вслед светили солнце и нежный взгляд любящего отца.

— И зачем нужны боги, когда есть такие герои? — сказал присутствовавший при разговоре Гермес, когда герой скрылся из виду.

Олимп содрогнулся от громового раската, небо почернело грозовыми тучами, молнии сетью покрыли небо.

— Что ты хочешь этим сказать? — сурово вопросил Зевс.

— Бог с тобой, Кроныч! И не один, — невозмутимо ответил посланец богов. — Разве я вообще что-то сказал?

— Надеюсь, что нет.

— Он, дорогой братец, хотел сказать, — заговорила Гера, выходя из соседней комнаты, — что один сексуально невоздержанный бог не только наплодил богов без всякой меры, но ему этого показалось мало: он потоптал половину смертных женщин и произвёл на свет таких героев, что всем нам скоро придётся собирать пожитки и убираться отсюда. Да если бы у твоего любимого Геракла, кроме его непомерной физической силы, была бы ещё хоть капелька мозгов и хоть чуточка честолюбия, от Олимпа уже камня на камне не осталось бы. Я правильно передала твою мысль, застенчивый Гермес?

— О ужас! — воскликнул вместо ответа Гермес, подскочив как укушенный. — Моя рассеянность доведёт меня когда-нибудь до беды! Ведь через пять минут у меня назначена важнейшая встреча, а я совсем забыл об этом. Прости, Кроныч, извини, Кроновна, не могу с вами дольше беседовать. Бегу!

«Счастье — когда тебя понимают», — сказал древний философ. Ерунда! Счастье — когда с тобой соглашаются, а когда твою мысль понимают раньше, чем она успеет прийти тебе в голову, это худшее из несчастий. Впрочем, смертным это горе редко бывает доступно, ведь они почти никогда не понимают друг друга. Иное дело боги. Им с этим приходится жить постоянно, но и они не могут к этому привыкнуть.

8. Аполлон и Кассандра

Аполлон лежал на кушетке, лениво перебирая струны кифары, и рассеянно смотрел на Кассандру, дочь троянского царя Приама, которая стояла поодаль с закрытыми глазами. Бог солнца следил за чувствами, отражавшимися на лице девушки.

— Ну как, видишь что-нибудь? — спросил он наконец.

— Вижу, — взволнованно ответила Кассандра. — Вижу пылающую Трою, вижу кровь, текущую по улицам, вижу своего отца, лежащего мёртвым у алтаря, вижу убитых братьев, вижу себя в руках какого-то дикаря.

Аполлон на мгновение прикрыл глаза.

— Всё верно, — удовлетворённо сказал он. — Только почему же дикарь? Обычный грек, только очень взволнованный. Кстати, ты можешь разобрать рисунок у него на щите?

— Нет, — ответила Кассандра и зарыдала.

— Это не страшно, — успокоил её Аполлон, — для начала ты уже много рассмотрела. Я горжусь тобой: так быстро освоить ясновидение мало кому удаётся.

— Так это всё правда? — сквозь слёзы спросила Кассандра.

— Да, конечно. Я ж говорю: ты молодец.

— Это же ужасно!

— Что именно? А, ты про само видение! Ну да, впечатляюще. Ты что, расстроилась из-за этого? Не стоит: это же судьба, воля богов. Вы, смертные, так эмоционально на всё реагируете. Не стоит переживать из-за того, что невозможно изменить. Ты просто устала с непривычки. А я ведь предупреждал, что удовольствия от ясновидения немного. Есть вещи куда как более приятные. Расслабься, тебе надо отдохнуть.

Аполлон обнял Кассандру и повлёк на кушетку. Та вздрогнула, оторвала от себя его руки и поспешно отскочила. Слёзы на её лице мгновенно высохли.

— Ты что?! — испуганно спросила она.

— Ты что? — удивлённо спросил Аполлон.

Они с секунду помолчали, глядя друг на друга.

— Ты же сама сказала, что если я научу тебя ясновидению, ты дашь мне, что я захочу.

Гневливый румянец заиграл на щеках Кассандры.

— Я так сказала, но я не могла знать, что ты захочешь этого! Как ты мог такое обо мне подумать! Неужели ты считаешь меня…

Не договорив, она бросилась вон из храма.

Бог остался на месте. Он лежал на кушетке и думал, почему он, предвидя судьбы целых народов на века вперёд, не может предугадать, как поведёт себя через минуту одна девчонка. «Наверное, — думал он, — всё дело в количестве: ведь поведение стада легко предсказуемо, а как поведёт себя одна овца, не угадаешь».