Костер и Саламандра. Книга вторая - Максим Андреевич Далин

— Нет! — Вильма мотнула головой. — Эти милые дамы прибудут по делу. Во-первых, они дадут выездные концерты в Лавандовых Полях и Западных Чащах.

Я свистнула:

— Ничего себе… Храбрые!

— И верные, — кивнула Вильма. — А во-вторых, мессиры Дельм из дома Дельфинов и Альтар из дома Зимней Радуги покажут два новейших изобретения, требующих одобрения этих дам. Первое — светописец, который снимает светокарточки не по одной, а лентой.

— Зачем? — удивилась я.

— Уверяют, что, пропуская эту ленту перед источником света, можно получить движущееся изображение, — сказала Вильма воодушевлённо. — А второе — механический звукописец.

— Ого! — завопила я. — Ничего себе!

— Да. Представь: движущееся изображение певицы и запись её голоса. Концерт даже там, куда она не сможет приехать. Или… моё изображение, дорогая сестричка. И запись моих слов. Или твоё изображение, или мессира Лиэра, Раша — кого угодно. Это гениальное изобретение. Очень полезное.

— Конечно, я приду смотреть, — сказала я. — Ужасно хочу посмотреть, как двигается изображение. Они ведь принесут оборудование?

— Обещали, — сказала Вильма. — Наши гостьи тоже хотят посмотреть. Предполагается, что мы на пробу сделаем светописный концерт для того, чтобы показывать его бойцам на фронте.

— И мне интересно, — сказала я.

Я хотела сказать ещё что-то, но тут закончилась наша пауза: на балкон, кутаясь в шаль, выглянула Друзелла.

— Мне жаль, прекрасная государыня, — сказала она, и по её тону я слышала, насколько ей впрямь жаль. — Вас ожидает мессир Броук со сводками, а леди Карлу просили срочно спуститься в лабораторию. Мессир Жейнар уверяет, что доставили что-то ценное.

— И мерзкое, — продолжила я в тон.

— Ох да, — грустно согласилась Друзелла. — Скорее всего, моя милая, мерзкое.

— Обнимаю, целую, — нежно и печально сказала Виллемина. — Иди, иди, дорогая. Я понимаю. И мне надо идти.

Я поцеловала её по-настоящему, в тёплую фарфоровую щёку. И убежала вниз.

Там уже все, кто мог, собрались, даже пришли Норвуд и Байр, которые теперь редко бывали в нашем каземате: они работали в госпитале во имя Лаола, где всегда были запарка и аврал. Но сейчас случай был особый.

Посреди нашей лаборатории стояли два больших ящика, от которых тянуло чем-то неописуемо мерзким. Настолько мерзким, что моя собака не пошла в лабораторию, а устроилась в гостиной у камина. Редкий случай.

— Вот, сопровождал с вокзала, — сказал Жейнар. — Подарок нам от части, где Квентин с его воронами. Ошмётки летунов, бр-р…

Как-то никто не дёрнулся открывать ящики. Я на них посмотрела — а у них был вид золотарей перед выгребной ямой, из которой вот-вот через край перельётся.

Чистоплюи, подумала я. Всегда мне… И сделала шаг вперёд.

И тут же Валор и Ольгер устыдились и выдали нестройным дуэтом:

— Не трогайте, леди!

— Деточка, позвольте мне!

— Ладно, — сказала я. — Мне всё равно не хочется.

Валор принялся взламывать заколоченную гвоздями крышку, а Ольгер грохнул на стол инструменты для вскрытий. А потом они достали летуна и плюхнули его на мрамор.

Он оказался просто огромным. Я не ожидала. Огромным и тяжеленным: не умещалось в голове, что эта здоровенная грузная тварь летала по небу. Головы у твари не было, её, видимо, оторвало взрывом, а туша с развороченной и закопчённой изнутри грудной клеткой казалась больше, чем человеческое тело. И выглядела уродливо: вместо рук приделали кости от ног, а на них нарастили два громадных крыла — как паруса. Развёрнутое крыло доставало от стола до стены, длиной примерно в два человеческих роста — и всё равно казалось, что тварь неуклюжа: непонятно, как сравнительно небольшие крылья поднимают эту тяжесть.

И ясно, что с драконом не спутаешь. Дракон — как живая птица: невесом, стремителен. Очень гармонично выглядит. Тварь, по-моему, должна была вызывать оторопь: летящий по небу труп… и явно несут его не слишком короткие и узкие крылья, а сила чего-то вселившегося.

Адская сила, разумеется.

Жейнар и Ольгер придвинули к столу для вскрытий верстак для наших инструментов, разложили летуна кое-как. Валор подтянул вверх рукава, надел перчатки и взял большой нож для продольных разрезов, но взглянул на труп — положил большой нож и взял скальпель.

— Я хотел, — заикнулся Ольгер.

— Простите, мой дорогой, — сказал Валор. — Это может быть небезопасно. Отойдите на шаг, пожалуйста. К вам, молодые люди, и к вам, деточка, это тоже относится. Я всё покажу.

Он уже полностью владел собой — и я успокоилась. Валор — самый опытный из нас. И — да, наименее уязвим.

— Башку ему оторвало? — спросил Байр.

— Не думаю, — Валор раздвинул скальпелем скользкие чёрные ткани трупа. — Это, очевидно, прозвучит безумно, но я полагаю, что головы в нашем с вами понимании у твари и не было. Взгляните! — и показал остриём. — Позвоночник здесь не сломан, а спилен. Кажется, даже оплавлен. И вот это… я бы сказал, это фрагменты рёбер.

— На шее⁈ — поразился Норвуд и подсунулся ближе.

Байр оттащил его назад.

— Они приклеены? — спросила я. — Такой вид, будто срослись с верхним позвонком… ну, уцелевшим.

— Их прирастили, — кивнул Валор. — Дорогой граф, подержите, пожалуйста, здесь. Благодарю. Смотрите, видимо, граната взорвалась прямо перед летуном. Это осколок. И вот это. И та конструкция, которая заменяла ему голову, частично уничтожена взрывом. Предположу, что это была некая… э… воронка. Из кожи и мышц, натянутых на приделанные к обрубку позвоночника рёбра. Из этой воронки извергалось собственно адское пламя.

— Он был слепой? — спросила я.

— Если и видел, то не так, как мы с вами, — сказал Валор.

— А говорят, пожирал трупы, — сказал Жейнар. — Но у него же и рта нет…

— Трупы он пожирал вот чем, — Валор положил скальпель и оттянул что-то в кровавом чёрном мясе ниже рёбер.

Распахнулась неожиданно громадная зубастая пасть. Челюсти принадлежали какой-то очень крупной зверюге, а зубы…

— Творец мой оплот, — пробормотал Ольгер у меня за плечом. — Это челюсти акулы?

— Да, акульи, — сказал Валор странно удовлетворённым тоном, будто подтверждались какие-то его теории. — Жрал непосредственно в желудок, если можно так сказать.

— Непонятно, как эти челюсти двигались, — сказала я. — К чему они приделаны. Такое чувство, что как-то прямо в