Укрепить престол (СИ) - Старый Денис

Я понимал князя. Сложное решение. Может это такая ловушка? Как разобрать где свой, а где чужой? Возьмут и побегут все к воротам, тогда и крепость можно брать с парадного входа. Но такая хитрость? Это же еще коварнее иезуитства и византийства вместе взятых. Убить часть своих же воинов для спектакля?

— Не страшишься, что это ловушка? — задал я главный вопрос.

— Там проливают кровь те, кто желает нам помочь! Это те люди, что были с Воротынским! — казалось, что Пожарский убеждает сам себя.

Наступила пауза. Сложное решение. И я склонялся к тому, что нельзя отрицать вероятность ловушки.

— Головой будешь отвечать за то, что твоя задумка пройдет? — жестко спросил я.

— Буду! — решительно ответил Пожарский.

Теперь он и мне не оставлял вариантов. Если я стану настаивать, что нельзя помогать тем воинам, что сейчас обратили свои сабли против противника, то могу взрастить в будущем заговор. Ну и потерять человека, который мне нужен для многих свершений.

— Открывай ворота и готовь войска! — сказал я, вглядываясь в разворачивающиеся события.

Сражение заканчивалось, и те, кто решил бунтовать в стане врага, умирали. Лишь менее сотни человек в итоге побежали в сторону крепости, которая открывала свои единственные ворота внутри граней звезды.

Вновь наступила пауза. Противнику нужно было осознать, что произошло и, как минимум убрать тела погибших, иначе будут препятствия для конницы. Те же, кто прибежал в крепость, сами стали на колени и склонили головы. Да, это были люди, кто и ранее собирался развернуться против поляков. Узнали об этом после, пока же было не до того, чтобы вести расспросы. Прибежавших разоружили и отвели вглубь крепости.

Вдали все еще раздавались пушечные выстрелы. Значит, другие крепости держатся.

— Вода! — раздались крики. — И я сам увидел, как быстро расширяется русло Угры.

Теперь брод стал непроходимым. Не вовремя!

— Вперед! — прокричал Пожарский и повел в, казалось, не подготовленную атаку семь сотен рубак.

На нашей стороне реки оставались не менее пяти сотен пехоты и тысячи полторы конных. Казалось, что совершается ошибка, конница неприятеля, которая оцепила крепость, могла смять отряд защитников, но тут заработала артиллерия. Вражеская кавалерия была в зоне поражения, но по ней пока не стреляли. Как только из ворот с криками выбежали русские ратники, пушкари стали массово уничтожать конных, не щадя ни коней, ни, тем более, людей. Отсутствие огня артиллерии создало впечатление у врага, что его и не может быть.

— Дозвольте! — взмолился Тео Белланди, командир сводного гвардейского отряда.

— Дозволяю! — сказал я, отправляя гвардию в бой.

Я смотрел, как люди неистово рубят, колют, бьют, кусают друг друга. Не ты, значит тебя. Нет рыцарских законов, по которым воины разделились бы попарно и дрались. Это была свалка, где лучший вариант убить врага — это подкрасться сзади и рубануть исподтишка. Никто не будет думать о благородстве, только выжить самому и забрать жизнь у другого. В таких ситуациях часто выигрывает тот, кто сильнее духом, ну и умеет воевать в группах, в строе. Пока строя не было ни у нас, ни у противника. Но враг был частью деморализован. Часть польской пехоты оказалась в воде, некоторых смыло потоком.

— Тум-турум-тум, — раздавался барабанный бой и в колонах по пять человек, а больше между валами крепости не помещалось, стали выходить гвардейцы.

Я перестал смотреть на то, как развивается драка, где впереди всех сражался Пожарский, мощный мужик и саблей машет изрядно. Правда, более, как оглоблей, но, что было удивительным, эффективно. Теперь же все мое внимание было направлено на гвардейцев. Разница в тактике ведения боя была очевидной. И это радовало. Белланди командовал, его приказы дублировались свистками и барабанным боем и вот уже… каре? Все правильно, это я вначале не заметил, что часть конных неприятеля вырвалась из огненной ловушки и устремилась к более понятной цели — русским пешцам. На пути всадников уже встало первое в этом мире русское каре.

Раздались выстрелы из мушкетов, потом, по мере приближения конных, были разряжены и аркебузы. Первая линия сделала два шага назад и вперед вышли другие воины. Выстрел! Врага почти не осталось.

— Трубите отход! — скомандовал я, но…

Я увидел, что на другом берегу реки поднялась пыль на месте польского лагеря. Что-либо рассмотреть было невозможно. Но я догадывался о происходящем.

— Подмога! — кричали вокруг.

Это не был восторг от творящемуся в лагере поляков, а от того, что к нам пришли резервы. Сейчас бы выкатить пушки, да ударить по тем войскам, что сейчас на противоположном берегу. Часть вражин смыла вода при переправе, другие так и остались ждать своей очереди, чтобы перебраться на другую сторону реки. И теперь они стоят и ждут, пока в польском лагере идет избиение оккупантов. Не только в русской армии есть безынициативные командиры, в польской их оказывалось, может и больше. Тысячи полторы польской пехоты просто стояло и ждало.

Минут сорок продолжалось «стояние на Угре», когда войска нашей крепости смотрели на неприятельские отряды, что собирались переправиться на другой берег, но не успели этого сделать. А потом поляки стройными рядами пошли в сторону своего же лагеря. Там осела пыль, и стало ясно, что драка была жесткой. Я увидел множество коней, людей, как раненных, так и лишенных конечностей и не подающих признаков жизни. Разобрать где чьи было невозможно. С двух противоборствующих сторон бились на встречных гусары. Стоило рассчитывать на то, что удар русской конницы был неожиданным и русские всадники успели набрать скорость и динамику атаки, а в конном сражении чаще именно это играет решающую роль.

И только через еще три часа стало понятно, что победа осталась за нами, когда с нашего тыла показались конные отряды. Это Скопин-Шуйский переправился у крепости Опаков и пришел туда, где находился я, государь.

До того Скопин ударил по лагерю поляков и эта битва, казалось, была в ничью, вот только головному воеводе удалось практически уничтожить обоз. Теперь остаткам поляков придется голодать.

— Что думаете? — спросил я, когда собрался, до того не планируемый Военный Совет.

— Мы нынче не просто сравнялись числом с супостатом, нас стало больше. А еще пленные говорят, что у ляхов нет пороха, что многих коней побили. Часть вражеского пороха кто-то сжег! Теперь еще и спален обоз. Мы изничтожили во всех битвах более четырех тысяч польских пешцев, три тысячи конных… Уже завтра разобьем карлу Жигимонта! Тем паче, что две тысячи конных казаков короля так и не вступили в бой, а убежали, — воодушевленно говорил Пожарский.

— Я хочу переговоров! — тихо сказал я, и это звучало, как приговор.

— Шведа бить? — спросил Михаил Скопин-Шу йский и я аж вздрогнул.

Ох, не глуп боярин! Просчитал ситуацию.

— Я вижу, бояре, как вы желаете разбить ляхов. Они нынче ослабли. Знают они, что мы можем одним ударом изничтожить их войско. Более сражения нам давать не станут. Но что мы возьмем от слабой Польши? Сильную Швецию? Или крымские татары усилятся грабежами ляхов и так же усилятся от работорговли? Нужно бить крымцев и без ляхов это не сделать, — приводил я доводы, и не нужно быть психологом, чтобы понять, насколько мои слова неприятны присутствующим.

Когда враг уже лежит и осталось только топнуть ногой, чтобы уничтожить, соблазн велик. Закончить войну сейчас, без решительной победы — это скомканная слава.

— А коли не захочет Сигизмунд говорить? — спросил Ромодановский.

— Будем бить! — решительно ответил я.

— Государь, но они должны платить! Как иначе-то? — говорил Пожарский.

В князе прямо-таки читалась обида, что я забираю у него славную победу.

— Киев! Четыреста тысяч талеров, торговый договор, по которому они обяжутся пропускать наши товары без пошлин! — назвал я главные условия, которые хотел потребовать с Сигизмунда.

Вот тут задумались уже мои камрады. Было видно, что они стараются найти доводы в пользу моего решения, но близкий полный разгром неприятеля, как и проявленное ранее паном «Сиги», Сигизмундом, нежелание говорить, не позволяли рационализму взять вверх над эмоциями.