Роман с куклой - Татьяна Тронина

«К населению России, от 18 ноября 1918 года. Всероссийское Временное Правительство распалось. Совет Министров принял всю полноту власти и передал ее мне, адмиралу русского флота Александру Колчаку. Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю: я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии для победы над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру. Призываю вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, труду и жертвам…»

Четырнадцатого ноября Омск пал.

На башне бывшего здания Совета министров взвился красный флаг.

Белые войска отступали на восток, надеясь там найти для себя спасение – туда шла вереница из эшелонов. Служащие военных и гражданских учреждений, военные – все двигались в одном направлении. Этой же дорогой бежали иностранные войска – чехословацкие, румынские, польские… Огромная, растянувшаяся на сотни километров масса объятых страхом людей убегала, а за ней неумолимо, словно рок, двигалось войско красных.

На одном из перегонов вагон, в котором ехал Митя, обстреляли. Он был ранен – легко, в руку, и поначалу весьма наплевательски относился к «какой-то там царапине».

Тем более что небольшому отряду приближенных к Верховному правителю людей (в том числе и ему, Мите) была поручена некая миссия.

Они выгрузились на одном из полустанков, где стояло уже несколько саней, запряженных лошадьми. И далее обоз направился своим путем, неизвестным тем, кто остался вместе с основной частью беженцев. Лишь Александр Васильевич, продолжавший свой путь в Иркутск, был в курсе происходящего – куда и зачем двигался отделившийся обоз.

Хотя зима в этом году началась поздно и довольно долго сибирские реки не замерзали, холода стояли до тридцати градусов.

Во время остановок Митя пытался писать на клочках бумаги – по сложившейся у него уже давно привычке.

Он описывал Соне Венедиктовой каждый свой шаг, тем самым поддерживая иллюзию непрерывного с ней общения. Митя не мог не делать этого – иначе у него пропало бы всякое желание жить.

Обоз полз вперед, оставляя за собой мертвых – тех, кто не выдержал этого перехода.

Но не мороз, который Митя так не любил, а нечто другое стало угрожать его жизни.

– Слушай, Макс, – однажды он обратился к своему товарищу, когда они тряслись на санях по снежной дороге. – Кажется, у меня началось заражение крови…

– Ты шутишь? – мрачно спросил Макс, похожий на Деда Мороза – борода на его лице заиндевела. С начала отступления Макс Эрден решительно перестал бриться.

– Делать мне больше нечего… Я не знаю, может, и обойдется, – тихо ответил Митя. – Но, во всяком случае, я должен сделать кое-какие распоряжения.

– Какие еще распоряжения?! – пришел в бешенство Макс. – Алиханов, скотина, только попробуй у меня сдохнуть! Сейчас будет привал, костер разведем, чай… Мы уже почти на месте – выполним задание, а назад возвратимся налегке.

– Макс, не надо! – выдохнул Митя, и белый парок от его дыхания растворился в морозном прозрачном воздухе. – Лучше выслушай меня. Вот эти бумаги, что у меня в планшете, – это письма Соне. Их сожги, особенно последние. Там я много чего лишнего понаписал, не дай бог они попадут в чужие руки…

– Митя! – с тоской заныл Эрден.

– Молчи, – с мрачным упрямством перебил его тот. – Все плохо, все катится к черту – разве ты это не понимаешь?.. Письма ты сожги, но… – Он замолчал, мучительно пытаясь собраться с мыслями. – …Я в это не верю, но если когда-нибудь тебе удастся свидеться с Соней, скажи ей… В общем, скажи ей, что мои последние мысли были только о ней. И о том, как было бы хорошо, если бы…

Митя не стал договаривать, но Макс прекрасно его понял. Как было бы хорошо, если бы не было этой войны, расколовшей страну на два лагеря.

– Помнишь, мы ходили с тобой на охоту – тогда, на предпоследнем курсе? – вдруг улыбнулся Митя. – И гадалка нагадала мне, что будет у меня только один счастливый день… Помнишь? Так вот, все оказалось правдой. Но я не жалею. Он стоил того…

Эрден отвернулся.

– Слушай, Макс… – толкнул его Митя здоровой рукой. – А тут, наверное, хорошо летом. Красиво. Лес, Байкал вон вдали…

– Наверное, – угрюмо буркнул Макс, продолжая глядеть в сторону.

– Я убивал, и теперь настала моя очередь умереть.

– Да замолчи ты! И так тошно…

Остаток дороги они молчали, а к вечеру, когда обоз уже прибыл к конечной цели своего путешествия, Митя Алиханов окончательно убедился, что обратно он не вернется.

…Тем временем эшелон, в котором ехали остатки Белой гвардии с союзниками, подъезжал к Иркутску.

Колчак не знал, что город был уже фактически во власти большевиков. Не знал он также и того, что союзники (в основном французы и чехи), желая спасти свою жизнь и спокойно выехать из страны, договорились с большевиками о его выдаче.

Уже на подъезде к Иркутску в адмиральский вагон под видом охраны спокойно сел небольшой отряд красных. Командир его, Буров, держал в кармане листок с ультиматумом следующего содержания, предназначавшийся для союзников: «Господа интервенты! Мы, красные партизаны, шахтеры, истинные хозяева Восточной Сибири, вас предупреждаем:

1) Если с вашей стороны в момент ареста Колчака и его свиты и конфискации «русского золотого запаса» будет оказана защита Колчака и последует вооруженное сопротивление, то у нас хватит силы и средств, чтобы призвать господ интервентов к порядку…

2) Шахтеры Черембасса за нарушение нейтралитета не дадут вам ни фунта угля, будут взорваны железнодорожные мосты на реках Сибирской Оке, Унге, Сибирской Белой и Китой.

3) …Чехи, поляки, японцы, британцы, итальянцы и французы будут объявлены нами от имени РСФСР вне закона и не получат угля для следования в своих эшелонах к берегам Великого океана, и всеми средствами мы воспрепятствуем продвижению на Восток ваших эшелонов…»

Окружавшие Колчака люди, его личный конвой, сбежали к большевикам – адмирал остался один. Бежать он не захотел, молча покорился судьбе.

В Иркутске Колчака, нескольких оставшихся офицеров его армии и Анну Тимиреву, добровольно решившую остаться с адмиралом, арестовало революционное правительство города, и все они были отправлены в тюрьму.

До начала февраля Чрезвычайная Следственная Комиссия вела допросы, а шестого февраля Колчака расстреляли – за пределами города, у устья реки Ушаковка, при впадении ее в Ангару. Тело Колчака спустили в прорубь. Так адмирал ушел в свое последнее плавание…