Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма - Фаина Сонкина

Конечно, одиноко, телефон молчит, слова молвить не с кем. Мне долго казалось, что дело в том, что Виль болен, что у меня нет в старости настоящего дела, и многое всякое. Но уж если тебе одиноко, так мне просто надо замолчать и тихо нести жизнь до ведомого Ему предела. Если еще Федьку на лето и потом два раза в неделю возьмут на компьютерную работу, будет совсем хорошо.

Марина пока не работает, но не теряет надежды. Кроме общей безработицы, есть много всяких закавык бумажных, на которые так горазд Квебек. Но она явно поздоровела, стала бодрее, гонит книжку анекдотов. Письмо твое мы получили (представь, оно шло всего 7 дней!!), твои мысли ей интересны, но, кажется, чересчур теоретические для столь популярного издания. Впрочем, она какое-то предисловие уже накропала. Ей очень хочется ее «продать»; один славный человек, пастор Берри, берется редактировать английский текст и, кажется, искать издателя. А творческое сознание Марины, меж тем, занято только сценарием, который ей кажется не столь плохим – и не только ей, – но требует еще многих усилий и времени. Пока нет возможности ни для первого, ни для второго. <…>

Сама я, если не считать всяких старческих болей и быстрой утомляемости, чувствую себя неплохо. Бодро гнусь на аэробике, плаваю, читаю гнусные дешевые английские романы, лежу, когда неможется. <…>

Обнаружила прекрасного писателя – Фридриха Горенштейна. Правда, удалось прочитать в «Знамени» только один его роман «Койко-место». Вот это проза. Он живет, кажется, в Мюнхене. А вот перечитала «Москву – Петушки» В. Ерофеева, которыми мы так восхищались лет 15(?) назад, и уж совсем не то. Юрочка, я очень жду твоих книг. Надеюсь вскоре получить Тютчевский сборник, посланный тобою[433].

Ну, друг мой, обнимаю тебя, молюсь о тебе. От Марины поклон. Виль всегда справляется о тебе и желает тебе всего доброго.

13 июня 1991 года

13.6.91

Дорогой друг!

Собака – символ верности. Посылаю тебе собаку + память о Москве и письмо для Марины[434]. Меня очень зовут на конференцию в Италию, но я боюсь ездить, хотя первая пробная поездка в Швецию – Фин<ляндию> прошла хорошо.

Обнимаю тебя нежно.

Приветы всем твоим,

Твой Ю.

15 июля 1991 года

15.7.91

Фрина, дорогая!

Что ты? Где ты? Что с тобой? Писем нет давно – ужасно беспокоюсь!

Твой Ю.

20 июля 1991 года

20/VII-91

Дорогой мой друг, здравствуй!

Вот уже больше месяца от тебя нет писем. Я уговариваю себя, что это почта, или конвертов нет, или адрес написать некому – только не твое нездоровье. А может быть, ты в Италии? Только сейчас до меня дошла твоя статья в «Литературке» – выжимки из твоего доклада на Блоковской конференции. Марина газету выписывает, но этот выпуск почему-то мы не получили. А прислала мне ее копию Л. Краснощекова[435] из, представь, Японии, куда она на год приглашена из США работать, кажется в Саппоро. Понимаю, что это твое выступление в русле новых глобальных твоих замыслов, воплотившихся в книге, которой дай Бог выйти. Интересно, Юрочка, очень; даже несмотря на то, что чувствуется, как доклад урезан по живому. Живое твое дыхание, и как светится мысль, дорогой ты мой. И как это все ново!

Я здесь была 13 дней одна: Виль отдыхал за городом, недалеко. Жара 35°. Выйти на улицу мне просто страшно. Старушки же постарше меня ходят хоть бы что, даже автобус поджидают на солнце. Я же, как рассказывают о Шостаковиче[436], если умру, то от жары летом – не выношу, просто беда.

Так вот, будучи одна, я занялась, вопреки заветам Б. Пастернака, своим «архивом»: все письма твои перечитала, разложила по датам, пересмотрела все статьи в периодике, с грустью и смехом пересмотрела твои рисуночки на салфетках кафе Дома ученых, на программах разных конференций и совещаний. Целая жизнь прошла передо мною: и радость на даче, и вдруг какой-то черный козлик, которого выращивает Леша, и рождение внуков, и болезни, и горькие открытки 69–70 года – «болею, но живу», и Венгрия, осень («Войди в осенний лес…»), и 10 писем из Германии, в которой тяжелое настроение не покидало тебя долго, тоска по дому, невозможность работы. Больше всего писем в 81 году, когда Виль чуть не умер, и я вместе с ним от усталости – 17 писем.

В 83 году Вам поставили телефон, писем стало меньше, а всего их за 22 года – 132, включая три телеграммы. Правда, в это число не входят письма этого года, после гибели Зары, в Канаду; это особая статья, они и хранятся пока отдельно. Посчитала по своим записям и количество дней, что мы видались – 485, всего получается полтора года. Много это или мало? Если вспомнить, как всегда утекало время, то мало, если вспомнить, сколько эти встречи приносили радости, то много. Вот такая статистика, чтобы тебя повеселить. Скажу еще о том, сколько в письмах твоих утешений! особенно это пушкинское «будем живы, будем и веселы». Что же мы так мало веселы, Юрочка? Плохо радуемся солнцу и живой жизни? – Укатали нас крутые горки, особенно тебя. Ведь один из главных мотивов писем всех лет! – усталость, усталость, усталость. Помнишь образ пружины, которая уже не может стать на прежнее место? Трудно нести бремя, и телега жизни все тяжелее.

Пишу тебе, а в углу шумит кондиционер, мой спаситель. Правда, я еще не знаю, сколько он собирается сожрать денег за свои услуги… Марина в США, у церковников[437]. Она старается, но то, что они пишут, так ужасно, что это вынести трудно. Но пока никакой другой работы нет. Федька живет, кажется, неплохо у своего пуэрториканца (которого я в предыдущем письме ошибочно назвала пуэрто-американцем. Не хотелось распечатывать конверт)[438]. Работает, в ус не дует, от нас и от Марины, что грустно, все дальше. Но это здесь нормально. Марина тебе написала, получил ли ее письмо? Как ты себя чувствуешь, что рука, не слабеет ли, есть ли прогресс в чтении?

Про меня писать особенно нечего, все по-прежнему. Вот хожу одна, смотрю прекрасные старые фильмы, которых бы никогда дома увидеть не могла. Вчера «Приключение» (или может быть «Авантюра», не знаю, как в русском переводе называется этот фильм Антониони), очень понравился мне его кинематографический язык, так это все для меня ново. Посмотрела и «Смерть в Венеции» Висконти. Все это прошлый век кино, но мне впервые в кино интересно. Юрочка, как двигается твой трехтомник? А книжка о Тютчеве, которую ты так давно выслал, так и не пришла пока.

Еще раз пишу тебе, как радуюсь с тобою вместе удачному докладу Миши в Швеции. Доволен ли ты им вообще, довольны ли студенты? Ты всегда говорил, что у Миши хорошая голова. Дай ему Бог! А нам всем – пережить 91 год. В моей жизни все «первые» годы десятилетий, начиная с 31, когда я себя уже помню, были исключительно тяжелыми: болезни, смерти, война. Пусть «пронесет» 91!