Скворцы и Проклятые самоцветы - Оксана Керис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Весь день без нормальной еды, — вздохнула она, выкладывая булочки на тарелку.
— Можешь успокоить себя тем, что в бутерброде был огурец и помидор, — с улыбкой предложила Вася.
— Все равно — без горячего, — заметила Никольская, но тут же продолжила: — Хотя ладно, не смертельно. Главное — все сделали. Даже быстрее, чем я думала.
Вася разлила чай по кружкам, выбрала наугад булку и вздохнула, зацепившись взглядом за корзинку с очередным букетом от Макса. В этот раз — белые и голубые розы в сопровождении тех же васильков, только в меньшем количестве. Васильки были всегда. И письмо тоже всегда было. И Вася каждый раз говорила себе, что не нужно его читать… и все равно читала. А потом говорила себе — порви, сожги, выбрось… а сама отправляла письмо в шкатулку к остальным письмам. Зачем? У нее не было на это ответа.
— Что-то Кати долго нет, но вчера с Максом вы тоже долго гуляли, — задумчиво сказала Эля, вроде как невзначай.
— Ты просто мастер переводить тему, — обиженно ответила Вася.
— Переводить тему? — переспросила она. — Да ты смеешься? Одна корзинка сменяется другой, копятся письма, которые ты никому не показываешь, а Макс ходит за тобой с такой решимостью, какой позавидуют профессиональные спортсмены. И ты молчишь. Как партизан. Хоть какие-то мысли-то по этому поводу есть?
Вася рассеянно посмотрела на подругу — разом покрасневшую и жутко недовольную — и не смогла сдержать улыбки. Никольская тут же обиженно вздернула нос:
— Ну да, я до жути любопытна, — призналась она. — Но так-то ты тоже. Если бы на твоем месте была я, ты бы вокруг меня хороводы не водила, а спросила прямо.
Вася тут же обиженно надулась: в чем-то Эля была права. Вася, конечно, не все и не у всех спрашивала напрямую, но вот уж у подруги точно спросила бы. Поэтому, отложив в сторону булку и обхватив ладонями кружку, Вася спросила:
— А что рассказывать? Я не знаю. Я не знаю, что я чувствую. Я не знаю, что я должна чувствовать. И я не знаю, что делаю, потому что делаю, кажется, что-то не то. И не знаю, что вообще нужно делать. Да кого я обманываю? Даже если я сейчас пошлю его лесом, выращу оленьи рога и ослиный хвост, это ничего не изменит. Он… мои слова словно его вообще не задевают. Совсем. Вот что мне делать?
— Любить, — предложила Эля.
— Ага. И кормить вовремя, — сердито дополнила Вася. — Как будто любить — это так просто. Вот так — раз! — и любишь. А если не хочу?
— Он тебе не нравится? — наклонила голову Эля. — Не принято говорить о мужчинах так, но он уже не просто привлекателен — красив. Умен. Богат. И вы с ним нормально ладите. Что не так-то? Вот только не говори, что веришь в любовь с первого взгляда и выйдешь замуж только по сумасшедшей любви. Это вообще миф. Любить надо хорошего человека, и любить разумом… а не гормонами.
— Ты и правда иногда рассуждаешь как взрослая тетка с пятью мужьями в прошлом, — честно сказала ей Вася. — Ну или как психолог с магловского телевизора.
— Так умные вещи люди там говорят, — нисколько не обиделась Никольская.
Она подлила себе еще чаю, сделала маленький глоточек и уставилась на Васю, которая вертела в руках кружку и смотрела в никуда.
— Так что? Почему не Макс? Почему не даешь ему даже шанса? Попробовать-то нормально встречаться можно. Что ты все усложняешь?
Вася, казалось, втянула голову в плечи — вся сгорбилась, съежилась, погрустнела. Не выдержала пристального взгляда Никольской, отставила в сторону чашку, резко встала и сердито ответила:
— Потому что не могу. Только не Макс.
Эля за ее спиной устало потерла лоб, размышляя о странностях некоторых девиц. А Вася за это время подошла к окну, отодвинула в сторону тюль, хмыкнула и весело сказала:
— Все же быть нашей Катьке Волковой. Эти засранцы целуются. Это что, какое-то место для поцелуев у нас под окнами?
Эля вскочила со стула, подбежала к окну. Богдана легко узнать, есть в нем что-то примечательное, что нельзя описать словами. Заметно наклонившись, чтобы скрыть разницу в росте, он целовался с девушкой-блондинкой в изумрудном пальто.
— Бесстыдники! — засмеялась Эля. — И почему все целуются именно под нашими окнами?
— Там где-то есть табличка “место для поцелуев”? — смеясь предложила Вася.
Она уже опустила край тюля и вернулась к столу. На мгновение появилась дурацкая мысль разыграть влюбленность в какого-нибудь случайного парня, чтобы отвязаться от Макса… но мысль была тут же откинута — в школе эмпатов немало, даже Волков может считывать некоторые эмоции и определять ложь. Их не разыграешь, мигом выведут на чистую воду.
Глава 18. Праздничная горечь
В Магическом союзе не было государственных праздников в привычном для Кати понимании. Не было дней независимости, конституции, народного единства и всего в этом роде. Кроме праздников, привязанных к Колесу года, был только один праздник, связанный с самим государством. Это День Создания Магического Совета. Двенадцатое октября. Перед этим днем был еще один день, который условно называли праздником — День покаяния. Одиннадцатого представители великих родов просят прощения за Эпоху Селекции, а двенадцатого начинаются сами празднования. Все.
В этот раз все усложнялось еще тем, что полнолуние будет как раз в ночь с одиннадцатого на двенадцатое. Некоторые даже заранее жаловались — дескать, многие на праздник будут разбитые и не выспавшиеся. Эля заранее приготовила какой-то редкий травяной отвар, который восполнял недостаток сна, и сейчас бутылка с этим средством величественно стояла на полке в их гостиной. Собирались на День Покаяния. Сокращенный день — учились только до обеда. Катя уже сидела готовая и очень боялась вспотеть, а Вася все копалась, хотя такое случалось с ней редко.
— Идите без меня, — в очередной раз повторяла она.
— Подождем, — снова отвечала Эля.
Наконец, Рудецкая переоделась, зашнуровала свои высокие сапожки, замотала длинный кашемировый шарф и даже намазала губы бальзамом, которым пользовалась раз в неделю, и то на ночь. Казалось, что она отчаянно тянет время. Словно вообще идти не хочет.
— Ты прям сегодня совсем странная, — заметила Эля, когда они уже вышли на улицу. — Можно подумать, это тебе перед толпой прощения просить.
— Может, мне слушать неприятно? — спросила она в ответ.
— Это часть истории, —
