Колонисты - Джек Кавано

— Я вернусь, чтобы быть с тобой, — сказал он.

— Для студента Гарварда ты порой бываешь глуповат!

Филип увидел, что лицо и шея Витамоо покраснели от гнева.

Он погрозил ей пальцем.

— Мне надоело, что здесь, в резервации, меня постоянно называют дураком! — закричал он. — И мне надоело, что ты все время попрекаешь меня моим образованием, словно я должен стыдиться этого! Если я говорю, что вернусь, ты должна мне верить!

— Не смей так со мной разговаривать! — Витамоо скрестила руки на груди и повернулась к молодому человеку спиной. — Вот что, Филип, или мы меняем тему, или я ухожу. Сейчас я не хочу это обсуждать.

— Ну и прекрасно!

— Что прекрасно? — переспросила она с обидой. — То, что я уйду?

— Нет, — Филип немного успокоился. — Я хотел сказать: прекрасно — давай сменим тему.

Повисла пауза. Решить сменить тему было куда проще, чем сделать это. Замолчав, молодые люди почувствовали себя неловко.

— Намумпум сегодня родила, — наконец выдавила из себя Витамоо.

— Правда? Я думал, она должна была родить месяц назад.

Витамоо кивнула. Она не оборачивалась.

— Она всегда ошибается. Видимо, неправильно считает месяцы. А может, ей и впрямь понадобилось больше времени, чем обычно. У нее родились близнецы!

— Близнецы?!

Витамоо с улыбкой взглянула через плечо на Филипа, кивнула и медленно повернулась к нему.

— Оба крупные и здоровые. Намумпум рада, что они наконец-то появились на свет. Ожидание далось ей нелегко, — и усмехнувшись девушка добавила: — Правда, основная работа только начинается.

Стоило Витамоо заговорить о детях — и ее лицо просияло от радости. Филип подумал, что когда-нибудь она станет прекрасной матерью.

— Что? — Витамоо с недоумением взглянула на Филипа.

— Ничего. Я просто задумался.

— О чем? Мне показалось, ты унесся мыслями куда-то далеко-далеко.

— Я и был далеко. В будущем.

— Расскажи мне, какое оно, будущее, — девушка умоляюще дотронулась до его руки. — Пожалуйста.

— Просто я обратил внимание на то, как изменилось твое лицо, когда ты заговорила о детях.

Филип взглянул на Витамоо и поспешно добавил:

— Но я не хотел сказать ничего такого! Честное слово! К тому же ты сама меня спросила!

Она убрала руку.

— Ну что ж, это правда, — призналась она, потупив глаза. — Мне было приятно говорить о детях.

Непоправимое свершилось. Витамоо дотронулась до Филипа. Словно от искры, упавшей на трут, от этого прикосновения где-то у него внутри вспыхнуло пламя, которое не находило себе выхода. Он должен был что-то сделать или сказать, иначе оно просто сожгло бы его дотла.

— Витамоо, нам надо поговорить, — начал он не без волнения. Посмотрев на девушку, Филип понял, что она вновь приготовилась к обороне, но он уже не мог остановиться. — Я испытываю к тебе глубокое чувство. Чувство, которое никогда не умрет. Я пытался делать вид, что равнодушен к тебе, но мне не удалось себя обмануть. Я действительно хочу вернуться в резервацию — поверь, я говорю это не ради красного словца! Я с радостью останусь здесь до конца своих дней! Витамоо, я люблю тебя!

— Не говори так! — индианка сделала шаг назад.

— У меня больше нет сил скрывать свою любовь! Нравится тебе это или нет, но я тебя люблю — и это правда!

— Нет, это неправда! — закричала Витамоо. Филип заметил на ее щеках дорожку от слез. — Ты вернешься в Гарвард и забудешь меня. Там тебя ждет Пенелопа. Ты уедешь навсегда! Я не верю тебе, Филип Морган! Я не верю тебе!

Витамоо заплакала и опрометью бросилась прочь. Она добежала до конца борозды, повернула и исчезла из виду.

Некоторое время Филип стоял сгорбившись и смотрел на звезды. Но это было секундной слабостью. Вспышка Витамоо не могла потушить в его сердце огня любви. Чем больше он думал о том, что случилось, тем ярче разгоралось это пламя; сердце молодого человека было готово выскочить из груди. Филип Морган потряс над головой кулаками и заорал во все горло:

— А-а-а!

Он в бешенстве пнул ногой кукурузный стебель, тот сломался. Филипу стало легче, и он сбил еще один стебель.

— Почему она так со мной поступает? — крикнул он стеблям. — И почему я позволяю ей это делать? Она сводит меня с ума!

Тяжело дыша, он метался взад-вперед по борозде, сбивая кукурузные стебли; постепенно его гнев начал угасать. К нему вернулась способность мыслить спокойно, и он замедлил шаг. Хотя пламя в его душе бушевало не так уж и долго, оно лишило его сил. Филип Морган закрыл глаза и в изнеможении опустился на колени.

— Боже милосердный, — обратился он к Всевышнему, — может, они правы. Может, я и впрямь не умнее высохшего кукурузного стебля: я ведь не знаю, как себя вести. Когда дело касается Витамоо, как бы я ни поступал — все не так! Что бы я ни сказал — все не так! Я мечтаю быть рядом с ней, но каждый раз, когда мы остаемся наедине, я умудряюсь ляпнуть что-нибудь не то, и она убегает прочь. Она не хочет, чтобы я говорил ей о своих чувствах. И я пытался скрывать их — о, как я старался, Господи, Тебе ли этого не знать! — но я не могу не думать о Витамоо. Я не могу не любить ее. Чем больше я боролся со своим чувством, тем сильнее оно разгоралось! Неужели я обречен до конца своих дней боготворить девушку, не отвечающую мне взаимностью? Как мне жить дальше? Должен ли я просить Тебя убить мои чувства к ней? Нет. Никогда. Я предпочту любить ее безответно. Господи, я глупец. Научи меня быть мудрым. Объясни, что делать. Если ради Витамоо я должен навсегда покинуть резервацию, я уеду. Дай мне понять это, Господи!

Филип открыл глаза. Легкий ветерок шелестел кукурузными стеблями; ярко мерцали звезды; пахло прелой листвой. Молодой человек сделал глубокий вдох и поднялся, отряхивая землю с брюк. Ему стало легче. Теперь он был не одинок. Он не сомневался: Господь ему поможет.

Филип не хотел сразу возвращаться в вигвам: наверняка Витамоо еще не спит, а Вампас попросит поговорить с ним по-латыни или станет задавать вопросы по другим предметам. Ну, не мог Филип сейчас отвечать на его вопросы! Дойдя до конца борозды, он повернул к озеру. И увидел Витамоо.

— Ты действительно чувствуешь то, о чем говорил? — спросила она.

— Ты слышала, как я молился?

— Да. Так это правда? — В ее черных глазах, мерцая, отражался лунный свет.

— Каждое слово — правда, — ответил он, глядя ей в глаза.

— О Филип! — Витамоо бросилась в объятья молодого человека так стремительно, что едва не сбила его с ног.

— Прошу тебя, прости меня… за то, что я причинила тебе боль… я… просто я… мне было страшно, — она осыпала его лицо быстрыми поцелуями.