Таящийся ужас 3 - Владимир Гриньков

Я начинаю чувствовать, как во мне нарастает возбуждение. Усиливается напряжение, появляется характерная дрожь. Я действительно ощущаю, как вхожу в роль сумасшедшего, готовясь к решающему моменту. И вот бокал ударяется о зеркало, тело мое движется почти синхронно, в руке кочерга, и череп Мэри раскалывается как яичная скорлупа.

Вы можете подумать, что я и вправду рехнулся. Знаете, вся прелесть именно в этом и состоит — когда все так думают.

Дэвид Макардуэл

Зеленая пуповина

На берегу моря стоял громадный заброшенный дом. Сбоку к нему примыкал кирпичный гараж, над крышей которого притулилась небольшая постройка ровно на одну комнату — здесь и поселился Эндрю. Это была его студия.

Со времени исчезновения Маргарет прошло уже около четырех лет, но Эндрю даже не пытался хоть как-то оживить или изменить остальную часть необъятного строения, предпочитая скромно довольствоваться студией, в которую вел отдельный вход с территории, когда-то считавшейся садом его жены. Узкая извилистая тропинка проходила через густые заросли кустов роз — опять же бывших, поскольку за эти годы они разрослись настолько, что корням попросту не оставалось в земле места и они засохли. Здесь же росли кусты олеандра, но и они сейчас доживали свои последние дни.

Все вокруг было покрыто толстым слоем слежавшейся, пожухлой травы.

Но было там и еще кое-что. Во все стороны — вверх, по земле, вдоль стен дома, куда только простирался взгляд — всюду тянулись, стелились и искрились на солнце изумрудно-зеленые побеги плюща. Они поднимались по южной стене гаража, густо оплетали крышу студии и мягкими волнами опадали на землю с северной стороны. Громадные листья, намертво перехлестнувшиеся между собой, почти полностью скрывали камень постройки, делая ее похожей на фантастический замок лесного владыки. Отдельные стебли плюща были толщиной с человеческую руку. С восточной стороны побеги, достигнув старого деревянного крыльца, напрочь оторвали его от дома и приподняли вверх, и теперь оно висело, а точнее — лежало на широких листьях примерно в метре над землей.

Когда с моря дул ветерок, гараж и студия словно оживали, покрытые миллионами зеленых летучих мышей-вампиров, впившихся в тело своей каменной жертвы и плотоядно шевеливших роскошными, по-своему грациозными крыльями.

Эластичные жгуты перекинулись также через подоконник студии и настолько плотно укрыли его, что стало невозможно открыть окно; раму нельзя было сдвинуть с места, словно ее прибили толстенными гвоздями. А однажды летом они даже подтянулись к дымоходу находившегося в студии камина и уже через неделю стало ясно, что больше этим сооружением пользоваться не придется, поскольку для этого его пришлось бы предварительно разобрать по кирпичику и очистить от массы зеленых стеблей, прочно вгрызшихся во внутреннюю поверхность трубы.

С потолка студии свисало несколько побегов. Обычно спокойные и словно безжизненные, они время от времени приходили в движение — все разом, наполняя комнату тихим, успокаивающим шелестом своих листьев. В некоторых местах они подобрались и к мебели, забравшись на спинки кресел, обвив ножки кровати и почти поглотив настольную лампу. Вездесущие стебли царственно разлеглись на книжных полках, сдвинув на самый край немногие из стоявших там книг.

Лежа на кровати, Эндрю в который уже раз с интересом разглядывал зеленое убранство своей комнаты. Зрелище доставляло ему неподдельную радость. Ведь этот плющ принадлежал ему, только ему. Всегда принадлежал, с самого первого дня — того самого дня, когда он принес домой крошечный побег и поставил его в стакан с водой. Даже Маргарет не оспаривала его прав на плющ. Дом, машины, банковские счета — все это было ее, но плющ принадлежал одному Эндрю.

Сад со всеми деревьями и кустами также являлся ее личной собственностью и даже принес ей многочисленные призы и дипломы на всевозможных конкурсах и ярмарках, которые регулярно устраивались местными садоводами. Видимо считая себя незаурядным ботаником, она частенько подсмеивалась над «плющевыми симпатиями» Эндрю; когда же супруг пропускал эти насмешки мимо ушей, она переключалась уже на его личные особенности — как физические, так и интеллектуальные. Нравилось ей подтрунивать и над любимыми увлечениями мужа. Однажды она сказала ему, что, насколько ей подсказывает ее богатый опыт садовода, плющ его скорее всего должен засохнуть. На следующий день Эндрю застал жену в саду, когда она с увлечением посыпала солью основания стеблей плюща. Тогда он решил сделать вид, будто ничего не произошло, и лишь тщательно взрыхлил землю у корней своего детища, постаравшись удалить из нее как можно больше вредоносных кристаллов.

Как-то раз вечером они основательно повздорили по пустяковому поводу. В сущности, начало ссоры можно было с уверенностью отнести на несколько лет назад, к самым первым дням их супружеской жизни — Маргарет стукнула его палкой, когда он окучивал помидоры. Впервые в жизни Эндрю ответил ей тем же, забыв однако, что в руках у него был не тонкий прутик, а садовая лопата с довольно острыми краями…

Решив довести начатое дело до конца, он стал методично расчленять лежащее на земле тело, время от времени поглядывая на широко распахнутые, изредка вздрагивающие глаза жены. Впрочем, он с удовлетворением заметил, что подрагивали они не так уж и долго — вся работа заняла пять часов и тридцать две минуты. В принципе Эндрю мог бы уложиться и ровно в пять часов, но, основательно притомившись, он решил немного передохнуть, посмотреть по телевизору очередную серию «Звездных войн», а потом и вовсе задремал.

Отделив кости от мышц, он сложил твердый каркас тела в большой ящик, набросал туда камней покрупнее, крепко приколотил крышку гвоздями и, погрузив свою ношу на лодку, отплыл в море.

Домой он вернулся, разумеется, уже без ящика.

«Беф-а-ля-Маргарет» он закопал в саду буквально в двух шагах от того места, где рос плющ. И вот ведь что странно: плющ, росший до этого медленно и неровно, чахнувший буквально на глазах и, кажется готовый вот-вот окончательно погибнуть, за несколько дней стремительно набрал силу, приобрел невиданный доселе ярко-изумрудный оттенок и вообще заметно окреп. Не оставалось никаких сомнений — он рос, да еще как активно! За один-единственный день он дал с десяток новых отростков и на добрых полметра устремил ввысь свои тоненькие пальчики-щупальца. Через три дня вся южная стена гаража оказалась в его мощных, раскидистых объятиях.

Однако, где-то через год после начала одинокой жизни, Эндрю с тоской заметил, что рост плюща вновь замедлился, а потом и вовсе прекратился, часть листьев опала, а оставшиеся пожухли; стебли обмякли и стали походить на обтрепанные пеньковые канаты. Эндрю не на шутку встревожился. Он начал его поливать, сначала изредка, потом ежедневно, потом несколько раз в день. Он приобрел массу всевозможных технических приспособлений, даже купил новый культивационный агрегат и не жалел средств на самые дорогие удобрения. Ни одна мать не ухаживала за своим чадом с такой любовью и нежностью, как он за своим плющом.

Все было напрасно — плющ умирал на глазах.

Эндрю никогда не причислял себя к когорте ученых, но здесь и простак в науке мог бы понять, что к чему: растению были жизненно необходимы органические соединения, аналогичные тем, которые он с такой щедростью внес под корневую систему плюща год назад. Чтобы проверить свою догадку, он для начала воспользовался маленькой болонкой — нервной и шумливой соседской собачонкой, которая уже не раз своим резким, заливистым лаем будила его в предрассветные часы.

Плющ не замедлил отреагировать. Возможно, не так буйно и стремительно, как рассчитывал Эндрю, но все же результат был налицо. Растение ожило и вновь стало набирать вес — в прямом и переносном смысле этого слова.

Следующей была сиамская кошка. Плющу иностранка пришлась явно не по вкусу: стебли заметно обвисли, листья потеряли свою обычную упругость и глянцевитость. Эндрю грустил недолго и даже как-то не особенно обрадовался, заметив, что, как только у других соседей исчезла крупная овчарка, все эти неблагоприятные признаки болезни растения улетучились без малейшего следа.

Месяца через три почти все окрестные жители лишились своих домашних животных, и этот случай не ускользнул от внимания местной прессы. Плющ все это время чувствовал себя нормально, можно даже сказать превосходно, и все же его рост никак не удовлетворял также возраставших запросов и ожиданий Эндрю. Уныние и пассивность были не в его привычках, а потому он решил немедленно внести новые коррективы в свою агротехническую практику.

Тщательно обдумав сложившуюся ситуацию и изучив в газетах массу объявлений, публикуемых под рубрикой «Рождения. Женитьбы. Кончины», он посетил местное кладбище. Дело происходило ночью, да и ноша его оказалась не вполне удобной, однако, как бы там ни было, едва лишь солнце начало вставать из-за кромки горизонта, озаряя своими теплыми лучами океанскую гладь, плющ получил очередную порцию живительной подкормки.