Хлопок одной ладонью - Василий Звягинцев

По-аггриански выпало тебе числиться координаторм третьего ранга или разряда, так и помри в этом качестве, невзирая на личные заслуги и положение, которое ухитрился занять в земном обществе. Если вдруг повысила тебя резидентка в разряде, так, во-первых, почти случайно, а во-вторых – с оговоркой. Временно, мол, а там еще посмотрим.

Обидно, понимаешь!

Зато теперь он здесь оказался единственным и автоматически самым главным. Может называть себя хоть генеральнейшим из генеральных, и никто не возразит. Но если так, то ведь и вести себя следует подобающе? Задачи-то, самой главной, никто не отменял? Дайяна так и сказала. Контроль над Землей должен сохраняться. Если больше некому – значит, только ему. С какой целью – тоже неважно.

Молодую овчарку впервые в жизни выпускают в поле, и она немедленно начинает сгонять овец в отару и, бегая кругами, искать волков, которые должны существовать по определению. Если их нет, надо найти.

Для начала Валентин нанял надежную строительную контору, чтобы в подвале пятигорского дома оборудовали ему подходящее помещение. Для лаборатории. Подводка индивидуального кабеля на 380 вольт, многоканальный телефонный провод, выделенная связь с окружным электронным информаторием. Зачем, почему, кому какое дело? Не Советская власть, слава богу.

Насчет радиодеталей и прочего – опять же никаких проблем. Только позвони – из любой точки света доставят, хоть россыпью, хоть готовыми блоками (но насчет блоков он опасался, вдруг кто-то задумается, просто из любопытства, или сам в ту же сторону соображать попытается?). Пришлось, конечно, наскоро пролистать десяток здешних книжек по электронике и радиоделу. Базовой подготовки, чтобы усвоить современные новации в этой отрасли, вполне хватило. Прогресс не такой, чтобы очень. Единственный прорыв – изобретение транзисторов и компактных источников питания. Ну еще, может, печатные платы. Остальное, как говорил Павлов: «Небывалая комбинация бывших впечатлений». А может, не Павлов, а Сеченов так говорил, биологию Лихарев знал не слишком хорошо. Не его профиль.

Поначалу он построил только детектор-пеленгатор, чтобы осмотреться в этом мире, сориентироваться, не живут ли и здесь близкие по духу товарищи. А там, по обстановке, можно будет или прятаться глубже, или выходить на связь.

Целых полгода ни малейших признаков излучения неземной аппаратуры, фона от работающих матриц личностей, «шаров» и блок-универсалов обнаружить не удалось. Лихарев одновременно успокоился и разочаровался. Опасаться нечего, но и бороться не с кем. Не с государственными же властями, которые проводили, судя по прессе и самоощущению граждан, вполне разумную политику. Несколько заинтересовал его феномен «местоблюстительства». Идея может оказаться перспективной, если к ней подойти с точки зрения здравого смысла.

Но все это потом. Для начала Лихарев взял и отправился в кругосветное путешествие. Без посредничества туристических агентств, без бронирования билетов и отелей, без предварительно намеченного маршрута даже – как выйдет, так и выйдет. Очень, между прочим, полезный и эффективный способ изучения жизни. В каждом конкретном случае и месте ты – абсолютно посторонний человек, ошибки которого простительны, а любопытство оправданно. А здешний порядок с визово-пограничным режимом, с абсолютной конвертируемостью валют любой страны цивилизованного сообщества очень напоминал благословенные времена начала двадцатого века. Даже любое оружие можешь носить хоть скрыто, хоть открыто, на улицах, в поездах, самолетах и на кораблях, если нет к тебе претензий властей за какие-то прошлые дела.

Пока он странствовал, избегая на первый случай посещать государства и территории, отмеченные как априорно опасные для туристов и вообще одиноких европеоидов, успел составить кое-какой предварительный план.

Однажды случился момент, когда Лихарев сидел за плетенным из ротанга столом в таком же плетеном кресле, в Латинском квартале около полуночи, в городе, в который так и не удалось выбраться ни в «старое» время, ни при советской власти. На столе – «Божоле» урожая этого года, в пальцах – сигара, напротив – сама собой подсевшая к нему девушка.

Не то чтобы выдающаяся красавица, но по здешним меркам вполне ничего. Каштановые волосы скобкой по сторонам приятного лица, незначительная грудь, не прикрытая ничем, кроме полупрозрачной блузки, ноги… Ноги да, тут природа постаралась, и длинные, и полненькие, где надо, не чета палкам от швабр, на которых передвигается большинство парижанок, а еще босоножки на высоченном каблуке и ремешками под колени, сильно прибавляющие шарма и соблазна.

И не проститутка, очевидно, просто захотелось ей по богемному обычаю непринужденно поболтать с показавшимся забавным иностранцем. Здесь так принято – подошел, поговорил, отошел… Или – нет. Поболтали, тем более что язык Валентина был совсем неплох, пусть даже и не знал он новомодных сленговых выражений. Но так девушке казалось даже интереснее, изысканнее.

– Вы что, из бывших колоний или из Квебека?

– Да нет, из России. Просто учился по старым учебникам…

Что еще и о чем они говорили – несущественно. Она несла, что в голову взбредет исходя из сегодняшних настроений, он – стараясь соответствовать давно читанным книгам и представлениям, как должен себя вести господин его возраста и положения в подобной ситуации, если ее перевернуть на 1920-й или 30-й год.

Девушку это откровенно веселило. Она думала, что специально для нее старается симпатичный русский.

В конце концов, как здесь тоже принято, непринужденно предложила, если нет других планов, пойти к нему или к ней, как хочется, и завершить вечер взаимоприятным образом.

А почему бы и нет?

И вот только лежа рядом с девушкой в постели, когда она уже заснула, до Лихарева, наконец, дошла крайне простая истина.

В отличие от всех его начальников, партнеров, врагов и случайных союзников, он сейчас единственный в мире человек, полностью свободный от всего! От служебного долга, от чьих бы то ни было интересов, от химеры, именуемой совестью.

Это не означало, конечно, что он мог бы вот прямо сейчас задушить, например, эту девушку, так безрассудно откинувшую на подушку голову, поддерживаемую длинной, хрупкой шеей. Или совершить еще что-нибудь, осуждаемое любой из существующих религий или этических учений.

Нет. Но вот считать себя не связанным ответственностью перед каким угодно «государством», «отечеством», «державой» или «присягой» он имел все основания. Ему также не нужно было заботиться о средствах для жизни, о семье, вообще о будущем в том смысле, как это принято.

Валентин, проехав от Москвы до Берлина, потом Лондона, посетив Бостон, Филадельфию, Сан-Франциско, из Токио через Калькутту, Дели, Бомбей перелетев в Рим, потом в Мадрид, и, наконец, тормознувшись в Париже, имел основания предполагать, что основную суть нынешнего мира он постиг. И эта суть ему не слишком понравилась.

Нынешний мир очевидным образом деградировал, при всех его непостижимых с точки зрения 1938 года технических изысках, при великолепном уровне жизни, роскоши жилищ и красоте женщин. Лихареву не приходилось бывать в Риме эпохи упадка, но хватало и теоретических знаний.

Человек не должен жить так хорошо, чтобы ему не захотелось оторвать свою задницу от мягкого кресла ради защиты отечества или собственного порога. Средневековые бароны, наверное, были грубые и некультурные ребята, но свой долг они осознавали. Год, два, три ты обдираешь своих подданных ради парчи для баронессы или бочек вина для друзей. Но когда нападает другой барон, или гунны там, неважно, ты обязан выйти во главе дружины с копьем и мечом, а вернуться «со щитом или на щите». Категорический императив «общественного договора».

В этом мире, когда придет роковой час, трудно поверить, что нынешние бароны наденут ржавые латы и взгромоздятся в седло. Не тот человеческий материал. И вообразить многомиллионные армии, солдаты которых не просто покорно, но с энтузиазмом штурмуют Верден или домик паромщика на Изере, тоже крайне трудно. Нет, действительно, Рим IV или V века нашей уже эры. И где Аэций[64], последний римлянин?

Но ведь именно в этом мире собирался Лихарев провести свои последние дни. Тысяч этак пятьдесят-семьдесят. И, как рачительный хозяин, приобретший имение, совсем не хотел, чтобы на его границах, а уж тем более – внутри, происходили какие-то беспорядки и нестроения.

Следовательно, уже не для высшего руководства на Таорэре и не для каких-то возвышенных целей вообще ему придется присматривать, чтобы местные жители не слишком распускались.

Чему, собственно, его и учили.

Накинув на плечи халат, он с сигарой вышел на балкон. В этот раз рассвет над Парижем вставал совершенно банальный, вроде бы как над провинциальным Кологривом. Не в том дело, что Кологрив заведомо хуже столицы Франции по свойствам атмосферы, а просто потому, что от города на Сене все ждут неких восторгов во всем абсолютно. А на самом-то деле…