Новые русские - Михаил Рогожин

— Что с Глотовым? Где он?!

Темиров резко поворачивается:

— Женщина, ты по какому праву кричишь в моем доме?

Вера застывает с открытым ртом. Аслан выкатывается из-за ее спины и, не понимая причин недовольства Темирова, принимается объяснять:

— Дорогой Жаке, я передал твою просьбу срочно приехать сюда и выразил свои опасения по поводу пропажи «вольво», а об уважаемом Борисе Ананьевиче я сам ничего не знаю.

— А… — машет рукой Темиров. — Никаких известий не поступало. Чего вы, понимаешь, панику устраиваете? — Встает, подходит к Вере. — Здравствуй, айналайн. Как самочувствие? В твоем возрасте нужно беречь нервы. Садись, разговаривать будем.

Вера повинуется. Предчувствует что-то недоброе. Настроение у нее и без того подавленное. Под утро, когда выяснилось, что Туманову с Надей некуда деться, пришлось предложить им свою спальню. Только они улеглись, начались какие-то непонятные приступы у Али. Макс бегал без конца в ванную, таскал в тазу воду, менял простыни. Вера забилась в угол разложенного дивана и старалась не шевелиться. Ей было страшно и стыдно за происходящее. Помогать Максу она не отважилась. Около шести утра стоны Али прекратились. Макс остался дежурить в ее комнате. И Веру наконец сморил тяжелый сон. А утром, когда все еще спали или делали вид, что спят, в дверь позвонил Аслан. Вера поначалу даже слышать не хотела о просьбе Темирова, но, подумав о неприятных минутах, неизбежных, когда все проснутся, быстро оделась и последовала за Асланом. Уже в машине она твердо решила не уступать никаким сексуальным домогательствам Темирова. Чтобы не молчать, спросила у Аслана, куда девался Глотов. Тот промямлил что-то про несчастный случай… Зайдя в комнату с коврами на стенах и полу, увидев взнервленного Темирова и того самого высокого мужчину, приходившего по поводу Али к Максу, Вера немного успокаивается. По всему видно, ее пригласили не для оргий. Она опускается на подушку возле низкого столика.

Некоторое время все молчат. Вдруг в комнате возникает не то Юка, не то Кука, выяснить невозможно, потому что девушка в юбке. Подает Аслану трубку радиотелефона. Ему звонит всхлипывающая секретарша Валентина. Она сообщает, что в фонд приехали из уголовного розыска. Ранним утром муровцы провели операцию и накрыли банду, занимавшуюся угоном и перепродажей иномарок. Среди машин, оказавшихся во дворе, была и «вольво», принадлежащая фонду. Куда делся Глотов, уехавший на ней, — неизвестно. Домой он вчера не вернулся.

Аслан растерянно слушает сбивчивый рассказ Валентины, глубоко сочувственно вздыхает и, извиняясь, сообщает, что приехать не готов, потому что приболел. Выражает надежду увидеть Глотова живым и невредимым. Отдает трубку не то Юке, не то Куке, исчезающей за ковром.

— Его ищут, — кратко передает Аслан. — Машину уже нашли. Она в порядке.

Из глаз Темирова текут слезы. Он опускается на колени рядом с Верой.

— Да спасет его Аллах. Боке, мой друг… сколько лет я преклонялся перед этим человеком. Неужели с ним что-нибудь случилось? Как я мечтаю узнать, что он просто заночевал у какой-нибудь порядочной женщины! Слушай, Аслан, ведь нашли только машину? Зачем нам думать, будто он мертвый? Предлагаю выпить за него, за живого! Наливай.

Аслан подобострастно наливает всем коньяк. Вера в ужасе отказывается. Мужчины не замечают ее реакции. Темиров спрашивает Леву:

— Ты в этом лучше нас разбираешься. Как считаешь?

Иголочкин поднимается во весь свой гигантский рост:

— Я с вашим Глотовым не знаком, но думаю — обойдется. В крайнем случае, его где-нибудь выкинули из машины. Оклемается и вернется домой.

После этого они выпивают. Закусывают. Темиров жует, приказывает Аслану:

— Слушай, а? Проводи гостя, у него столько дел впереди, а мы уважаемого Леву задерживаем.

Аслан и Иголочкин, не прощаясь с Верой, поспешно выходят.

— Скажи, айналайн, у тебя внуки есть? — ни с того ни с сего спрашивает ее Темиров.

Вера теряется. Странный вопрос. Тем более ее мысли заняты историей с Глотовым. Он хоть и подлец, но многолетний знакомый, почти друг Макса. А тут вдруг ни с того ни с сего вопрос о внуках.

— Нету, — односложно отвечает она. И зачем-то добавляет: — У меня и детей нет. Своих.

— Внуков нет — хорошо. Не поверишь, в моей семье первая внучка появилась, когда жене было сорок лет. После этого мне пришлось перестать с ней спать. Понимаешь?

— Нет.

— Как нет? Скажи, разве возможно спать с бабушкой? Она о внуках думать должна. Невесток воспитывать, хозяйство поддерживать. Иначе неприлично получится. Я, когда вспоминаю свою бабушку, даже мысли не допускаю, чтобы с ней кто-нибудь спал. Понимаешь?

— Нет.

— Слушай, какая ты, а? — Жаке ложится на подушки, опираясь на локоть. Вера становится пунцовой от стыда. Ей неприятен этот глупый разговор. В ответ решает высказать в глаза, что думает:

— Простите меня, Жаке, я сама не знаю, как очутилась рядом с вами… Не сегодня, в прошлый раз. Это было ужасно. Со мной такого не случалось. Я не сумела правильно повести себя. Вернее, не ожидала, что вы, пожилой человек, дедушка, способны на такое…

Темиров вскакивает на колени:

— Кто пожилой? Я — пожилой?! Моя жена моложе меня на двадцать лет!

— Моему мужу тоже сорок исполнилось. Поэтому мне нет никакого смысла со стариками романы заводить… Я хочу извиниться.

Темиров не находит себе места. Встает. Мечется по комнате. Толстые ковры глушат его тяжелую поступь. Вера опасается, как бы он от злости не ударил ее. Но Жаке не смотрит в ее сторону. Его усики поднялись концами вверх, ощетинились. Впервые в жизни он слышит от женщины подобные речи. И от кого? От пожилой женщины, которая должна мыть ему ноги за то, что обратил на нее внимание.

Насилу останавливается возле сидящей на подушке Веры.

— Погоди, погоди. Ты не хочешь спать со мной, потому что я старый?

Вера смущена. Она ни с кем не разговаривала на эти темы. С каждой минутой становится сама себе все более отвратительна. То, что с ней здесь сделали, самый настоящий разврат. Даже Валентин в молодости ничего подобного себе не позволял. Хотя в его компании любили всякие сексуальные развлечения. Вера решает не отвечать на вопросы Темирова. Он вдруг резко опускается у ее ног. С неожиданно грустным выражением лица. Смотрит на нее глазами, полными скорби.

— Скажи, Вера, я что — действительно старый? — повторяет он не возмущенно, а почти жалобно. Видя, что она не хочет с ним разговаривать, продолжает сам: — Ты умная женщина. Тебе следует верить. Раньше мнение женщин обо мне меня не интересовало. Но в последнее время они все больше и больше восторгаются мной. Им нравятся мои восточные хитрости. Скажи, они, по-твоему, все врут? Или ты не такая? Равнодушная к мужчинам. Но я же сам видел, как, имея мужа, ты ночевала в постели Глотова. Значит, все женское в тебе реагирует. Неужели я хуже? Скажи. Хуже, потому что старый? Да, а? Получается, другие врут. Я им плачу деньги, и они врут. Чем больше плачу, тем с большим презрением врут. А тебе никакого подарка не дал, и ты сказала правду. Или обиделась. Скажи? — Он с жадностью заглядывает ей в глаза.

Вере ужасно стыдно. Ну какие глупости он говорит! Чтобы отвести от себя подозрения в корыстности, тихо отвечает:

— Ерунда, какие деньги? Подарки… В моем возрасте из-за денег смешно.

Темиров загорается:

— Скажи, я тебе просто понравился? А? По внешнему виду?

Вера выдавливает из себя:

— Очень представительный мужчина.

Жаке не верит. Подозрения, возникшие в нем, ищут подтверждения. Сам он давно чувствует, что сексуальные силы на исходе, но надеется умело скрывать внезапно накатывающуюся на него слабость. Он обнимает ноги Веры, не обращая внимания на мокрые грязные сапоги.

— Айналайн, неужели это все? Мне приходится покупать их вранье? Сейчас, при моих возможностях сделать любую женщину счастливой… Вот тебе жизнь. Схватишь одно, не удержишь другое. Вера, ты не уходи. Иначе я потеряю веру в себя. А без веры рушится любая жизнь. Понимаешь? Ты — красавица, умница, понимающая женщина, помоги мне. Сделай так, чтобы было не слишком больно падать в объятия старости. Будь со мной. Не долго, даже редко. Я постараюсь… царицей будешь. Ты же эколог, у тебя должно болеть сердце за все живое…

Темиров говорит искренне, взволнованно, его руки жадно блуждают по бедрам Веры.

— Понимаешь, они мне врут, а ты скажешь правду. Скажи, скажешь? Без твоей правды я перестану быть мужчиной.

У Веры не хватает сил выдерживать этот бред. А куда ей деваться? Домой? Там жутко. В фонд? Слушать домыслы о пропаже Глотова? Не стоит он того. Если разобраться, сейчас она нужна одному Темирову. По-собачьи пытающемуся дорваться до нее. Чтобы доказать. Кому? Конечно же себе. Пусть доказывает, устало решает Вера и ложится спиной на ковер. Шепчет: