Малахитовый Лес - Влада Ольховская

– О том, почему ты бесишься и устраиваешь одну диверсию детсадовского уровня за другой, – подсказал Роман.

Они не привыкли обсуждать такое. Лев всю жизнь прожил в положении истинного царя зверей, он сам одаривал своим вниманием, а не требовал чужого. Так что выходки вроде попыток управлять чьей-то жизнью были для него типичны, а вот простые признания – нет.

Но теперь что-то изменилось, последние дни измотали его сильнее, чем можно предположить. Лев опустился в кресло и окинул брата тяжелым взглядом:

– Получилось и правда тупо. Настолько, что, если я скажу тебе первоначальную цель, ты все равно не поверишь.

– А ты попробуй.

– Мне хотелось помочь тебе. Измена с Аллой требовалась для того, чтобы ты не женился на продажной гадюке. Но потом мне показалось, что ты ее действительно любил, а твоя соседка еще похуже будет, поэтому я попытался все исправить. Чем это закончилось – ты знаешь. Но основа всего простая, хоть и смешная для тебя: мне хотелось занять важное место в твоей жизни. И нет, у меня сейчас нет сил придумывать какую-нибудь шутку, при которой эти слова звучали бы менее пафосно.

Хотелось прекратить этот разговор прямо сейчас, потому что откровенность – это слабость. Роман такого просто не делал, никогда, прожив не самую короткую жизнь. Он и дальше не собирался, но оказалось, что в Малахитовом Лесу очень многое меняется. Большой город теряется где-то далеко, и остаешься только ты – наедине с собственной душой.

– Зачем я тебе вообще сдался? – устало поинтересовался Роман. – Только из-за того, что не стало родителей?

– Не только, это просто все обострило. Ты ведь понимаешь, что к тебе не подступиться? В детстве я, кстати, думал, что ты вылупился из камня, а не родился. Ты просто не видишь себя со стороны… Вечно серьезный, вечно во всем лучший, к тебе страшно подходить, потому что сразу чувствуешь себя неудачником. Ты даже не заметил, что я пытался.

Роман действительно не заметил, но он и не присматривался. У него всегда было четкое понимание того, кто он такой и чего должен добиться. Его родители казались вполне счастливыми, брат – тоже, и все это – без его участия. Так зачем что-то менять, если можно сосредоточиться на делах поважнее вроде образования и карьеры?

Попытки Льва добиться внимания Роман заметил только после смерти родителей – и решил, что это типичное поведение избалованного ребенка. С его младшего брата всю жизнь пылинки сдували. Когда не стало тех, кто это делал, Лев просто начал искать новую опору. Романа же раздражало то, что взрослому человеку в принципе требуется опора. Он ведь как-то справляется сам по себе! И всегда справлялся.

Но теперь, глядя на поникшего брата, Роман начинал подозревать, что в чем-то Ксения была права.

– Я тебе даже завидую, – с горечью признал Лев. – Я бы тоже так хотел: ни в ком не нуждаться, никого не любить, никого не подпускать слишком близко.

– Ты утрируешь.

– Разве?

– Если бы я предпочел полное одиночество, я бы не вляпался в эту историю с Аллой, – поморщился Роман.

– Но ты же ее не любил! Даже решение сблизиться с ней являлось продуманным и нужным. Ты ошибся только в том, что переоценил ее, не понял, что она мошенница другого уровня… Но разве тебе было больно ее терять? Нет. Ты вообще не теряешь, потому что никому ничего не отдаешь.

– На каком этапе этой дискуссии мы дойдем до того, что я бесчувственный робот, которому вообще ничего не нужно?

– А я не знаю, что тебе нужно. Думаю, что-то все-таки есть… Какая-то потребность любить. У всех же есть! Но… скажи мне честно: с годами ее становится меньше или больше?

Вот тут брат его подловил, спорить было сложно. Роман и сам замечал, что раньше подавлять желание подпустить кого-то поближе было труднее. А теперь… Он научился, словно иммунитет выработал. Где-то в глубине души то и дело вспыхивало вот это знакомое, теплое, требующее… Но он быстро напоминал себе, какими проблемами это чревато, и заливал огонь ледяной водой.

Теперь, прожив почти четыре десятка лет, он преуспел. Чувство вспыхивало все реже. И ему бы праздновать победу – а его не покидало ощущение, что он проиграл.

– Знаешь, мне кажется, маме и папе тоже хотелось получить от тебя больше, – заметил Лев.

– Не думаю.

– Опять же, ты на них не смотрел… ты больше никому ничего не отдавал. А они чувствовали свою ответственность, особенно мама. Она мне как-то призналась, что надеется на то… ну… что хотя бы ее смерть заставит тебя осознать любовь к ней. Ей бы это уже не было нужно – но это нужно тебе. А ты что же? Ты даже на ее похоронах не плакал!

– Так, хватит! – нахмурился Роман. – Это уже превращается в какой-то эмоциональный шантаж! Мол, люби меня, ты уже подвел мать.

– Нет… По крайней мере, такого не задумывалось. Ты прав, я не могу ничего от тебя ожидать. Но ты сам как-нибудь подумай на досуге, без меня и без шантажа: вдруг наступит тот момент, когда ты вообще не сможешь никому ничего отдать? Замкнешься в собственном мире, потому что одному реально проще, а быть с кем-то – трудно и страшно. И если ты вдруг захочешь, ты уже просто не сможешь.

Тут Роман осознал, что пьяный и тупо ухмыляющийся младший брат нравился ему больше, чем вот этот – с постаревшими глазами, снова и снова бьющий в цель.

Ты выбираешь одиночество, потому что это проще.

А потом ты не можешь выбрать ничего другого. Потому что добровольно избранное одиночество – это путь вниз с ледяной горы. Соскользнуть легко, быстро и даже весело. Вернуться и переиграть почти невозможно.

– Мне нужно идти, – вздохнул Роман. – Уже очень поздно. Завтра поговорим еще, и… я подумаю над тем, что ты сказал.

Сейчас Льву полагалось порадоваться тому, что он почти победил в споре – в кои-то веки! А он не радовался. Его взгляд оставался опустошенным.

– Эта твоя соседка… кто она тебе? – тихо спросил младший брат. – Я думал сначала, что мошенница очередная, да непохоже. Она ведь выбрала тебя, ты знаешь? Я пытался увести ее, как Аллу, а она почему-то не пошла…

– Я знаю.

– Откуда?..

– Видел.

– Все-то ты знаешь, – тихо рассмеялся Лев. – Так вот… Если она у тебя не очередной проект, а действительно тебе дорога, попробуй хоть раз любить без страха. А если тебя, монстра контроля, вдруг снова накроет, помни: она со