Представление должно продолжаться - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владимир в бане как всегда шкодничал и пугал впечатлительного Агафона. Агафон злился, боялся и от этого сочетания проигрывал вчистую. Потом все, стар и млад, неизвестно в который раз смотрели, как Владимир виляет хвостиком – отчего-то это занятие им никак не надоедало. Параллельно Филипп очень аргументировано объяснял собравшимся, что, несмотря на хвостатость, Володя именно его сын, а вовсе не сын лесной чертяки. Потом Филипп, разволновавшись, поскользнулся на мочалке и разбил локоть. Имея законный повод, безумец сел на пол и горько заплакал о своей покойной жене Тане, с которой первый раз соединился как раз в бане. Пока утешали Филиппа, на верхней полке забыли Фрола, который всегда отличался повышенной устойчивостью к банным утехам. Старый конюх задремал и проснулся только тогда, когда парная была уже полна голыми служанками. Некоторое время он наблюдал за происходящим, придерживая гудящую голову и искренне полагая, что умер и попал в ад за свои грехи. Потом несколько сориентировался и высунул из пара голые ноги и все, что к ним прилагалось. Бабы, отвизжавшись и обозвав Фрола вонючим козлом, вытолкали его в предбанник пинками, от которых старый конюх почувствовал себя неожиданно и забыто воодушевленным.
Люша уступила всем и со старшими девочками мылась последней. Она с детства не любила сильного пара, предпочитаемого большинством, – это все знали.
Александр в растрепанных чувствах, обращенных не то к княгине Бартеневой, не то к себе самому, ушел из дома, где все было как-то распарено-возбужденно, и бродил вокруг просыпающегося с весной сада и огородов.
На крыльце домика Акулины и Филимона уже разливали выгнанный из пшена самогон (Ваня смастерил аппарат, Кашпарек наладил устойчивый сбыт на железнодорожной станции в Алексеевке) и запевали частушки:
– Милый мой, нечистый дух,Что ж ты любишь сразу двух?
Над деревьями парка стояла едва приметная дымка: розово-золотистая над березами, голубоватая над вязами, зеленая над липами и каштанами.
«Вот пришла весна, – растеряно подумал Александр. – И что мне с того? Неужели уже ничего?»
Сделав круг, вернулся к бане, с сардонической ухмылкой на тонких губах, сам не зная зачем, подошел с изнанки, залез на кем-то предусмотрительно подставленную к стене колоду, заглянул в низкое прямоугольное окошко…
Люша стояла босиком, острыми пятками на чисто вымытых, горячих, красноватых досках, в мокрой, прилипшей к телу и оттого почти прозрачной белой рубашке. Чуть наклонившись в сторону, чесала водопад иссиня-черных волос. Оттуда, из водопада – ледяные глаза: каково?
Александр зажмурился, словно от внезапной боли. Спрыгнул с колоды, пошел, все ускоряя шаг, потом почти побежал.
В парке свернул с тропы, сразу промочил ноги и шел между деревьями, хлюпая водой в ботинках, сжимая кулаки, останавливаясь, сдирая ладонями шелковые лоскутки белой березовой коры. Жевал какой-то листок, потом ветку, незнакомый кисловатый вкус приносил почти мучительное наслаждение. «Я – кусок земли со всем на нем»? Волшебная девка Синеглазка, запертая в себе старой легендой, обреченная на одиночество…
Когда вернулся, в доме уже все успокоилось. Дети спали, женщины тихо беседовали у самовара в кухне.
– Алексан Васильич, об вас княгиня спрашивала. И не один раз, – с ноткой удивления сообщила Феклуша.
Заглянул к Капочке, около двери Юлии чуть задержался, но в конце концов прошел мимо едва ли не на цыпочках.
«Пришла весна, а я…» Всегда помогали книги. Особенно что-нибудь вечное, из античной истории.
В библиотеке на темно-коричневом диване примостилась светлая фигурка. Волосы сбегают по плечам золотистыми волнами, ноги в белых нитяных чулках поджаты, на столе свеча, в руках книга. Маленький ангел.
– Оля, что ты здесь делаешь?
– Вас жду, Александр Васильевич.
– Зачем же?
– Хотела с вами, если вы согласитесь, поговорить. Вы ведь здесь как бы не один-единственный, кому вся эта история с оборотнями и единорогами голову не заморочила. Я все думаю: сколько ж оно длиться может? И ведь чем дальше, тем хуже. Что ж, рано или поздно власти вовсе озлеют и тогда нас всех убьют. Или еще прежде крестьяне. Не лучше ли не дожидаясь того уехать куда подальше? Что вы думаете, не утаите? Я ведь вам одному верю…
Он смотрел на нее и понимал, что ее и даже его слова не имеют сейчас никакого значения, как если бы и вовсе не были сказаны. Понимает ли она это? Ни одного довода за, но почему-то казалось, что понимает… Вспомнились кисеты, платки и рубашки, которые Оля уже много лет исправно вышивала и дарила ему к рождеству и дню ангела.
Давний акробатический этюд ангела и черта в исполнении Оли и Кашпарека… Ее отроческая свежесть, удивительная гуттаперчевая гибкость и почти резиновая упругость. Наверное, она и сейчас на ощупь такая же, хотя они давно не показывают своих номеров…
– Ты теперь совсем не танцуешь?
– Вы про наши с Кашпаречком выступления? Нет, это прежде было…
– Ты можешь станцевать для меня? Здесь, сейчас?
– Так, как у Любовь Николаевны, у меня никогда не получится, – проницательно предупредила Оля.
– Люба никогда не танцевала для меня, – сквозь зубы сказал он и поправился. – Кроме одного раза.
Поневоле вспомнил ночь своей свадьбы. Люшин танец на берегу пруда – черный, колдовской, цыганский…
– Тогда я могу, – Оля радостно улыбнулась, светлой тенью вспорхнула с дивана и легко поплыла по комнате, как будто бы даже слегка светясь в темноте.
Отчего-то ему показалось, что библиотека наполнена розово-лиловым банным паром. «Книги и баня, мудрость веков и… да это уж кощунство, пожалуй,» – криво усмехнувшись, подумал Александр, протянул руки и они тут же наполнились.
На ощупь она оказалась именно такой, как он и предполагал. И гуттаперчевая гибкость никуда не делась… это было восхитительно, и весна как будто бы снова обретала для Алекса Кантакузина свой смысл…
* * *Глава 22,
В которой Валентин Рождественский переживает множество самых разнообразных чувств и событий – прощается с женой, работает на эпидемии холеры, теряет свою любовь, обретает и снова оставляет сына.
От большой квартиры Рождественских осталось три комнаты – кабинет, спальня и бывшая кухаркина, там устроили кухню. В кабинете все было почти так, как при хозяине – и он, вот удивительно, уже не казался складом мебели, а был той бочкой, в которой носило по морю царицу с царевичем, чтобы доставить на сказочный остров. Для этого имелось все необходимое: крепкая дверь и кораблик на стене, и большой кожаный диван, прочный, как бастион… И даже царевич – вот он, вернулся.
