Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Столыпин понял, что Александр Васильевич, увидев, как они углубились в свои разговоры, хотел посмеяться, – неожиданным и нелепым вопросом смутить его.
Вывернулся!
Суворов был весел, шутил, ухаживал за графиней, уговорил ее выпить рюмку малаги. И много ел.
Прошка подошел к Суворову и бесцеремонно потянул у него из рук тарелку с рисовой кашей:
– Позвольте, ваше сиятельство!
– Куда ты?
– Позвольте!
– Я еще не съел!
– Позвольте. Довольно!
– Как довольно? Я есть хочу, Прошенька!
– Не приказано.
– Кто не приказал?
– Фитьмаршал.
– А, фельдмаршал… Его надобно слушать, помилуй Бог!
И он позволил Прошке убрать тарелку: Суворову запрещено было много есть.
– Александр Васильевич, вас здесь обижают, не дают и покушать. Приходите ко мне обедать, – смеялась графиня.
– Благодарствую. Но этот человек найдет меня и у вас. У него я за столом точно Санчо Панса во время губернаторства на острове Баратария…
Когда встали из-за стола, товарищи окружили Столыпина.
– Саша, откуда ты взял, что полы чистят нашатырем? – смеялись они.
– Сболтнул, что пришло в голову.
– Молодец!
К Столыпину протискался и генерал-поручик Киселев. Он крепко пожал ему руку:
– Спасибо, дружок! Почему ты узнал, что мне будет такой прием?
– Он Александра Васильевича хорошо знает, – ответил за друга Уткин.
– Вы помедлили являться, он и узнал, что вы чувствуете свою вину, не знаете, как показаться на глаза…
Выходили из залы.
Суворов, провожая графиню, кончал какой-то разговор:
– Вы говорите, что фортуна, как и купидон, слепая? Не верьте, графинюшка, этому мальчишке. Он играет в жмурки, а из-под повязки плутовски подглядывает. Иначе он не догнал бы своей душеньки…
Проводив графиню до лестницы, Суворов ушел отдыхать.
Все разошлись.
Прошка и тот ушел на квартиру к своей жене. Денщиков Столыпин отпустил в местечко.
Столыпину уходить никуда было нельзя – сегодня он дежурил у фельдмаршала. Он сел в приемной на диван и от скуки взял со стола истрепанный том журнала «Дело от безделья» за 1792 год, принесенный кем-то из адъютантов для препровождения времени.
Перелистывал, читал:
«Ежели захотим мы рассматривать человека надлежащим образом во всех окрестностях его, тогда неминуемо долженствует разобрать и то, в каких отношениях находится он ко всем вещам, вне его сущим…»
Переворотил еще. Глянул стихи:Песнь в честь храбрых
Российских войск на юге
Несведом Россам страх,
Не таковы их души,
На море и на суше
Разят врагов как прах.
Все о нем, о Суворове. Тысячу раз это читывал. Полистал еще. Вот песня – это интереснее:
Поля, леса густые,
Спокойствия предел,
Где дни текли златые,
Где я драгую зрел!
Прочел все семь строф. Зевнул.
Спать хочется до смерти. Швырнул журнал. Отстегнул шпагу, прилег.
…Его разбудил Прошка.
– Вставай, уже за полдень! А он спит! – громко, во весь голос орал Прошка.
Столыпин вскочил:
– Тише! Фельдмаршал спит!
– Какое там спит. Ляксандры Васильича нету.
– Неужто проспал? Не слыхал? Срамота!
Столыпин осторожно приоткрыл дверь в фельдмаршальскую спальню. На сене – никого.
Кинулся в переднюю к вестовому:
– Куда ушел фельдмаршал?
– Сюдой не проходил, ваше лагородие!
– Куда же он девался?
– Да что, впервой, не знаешь? В окно ушел, – подсказал Прошка, убирая постель Александра Васильевича. – Ишь, гуляет, цветочки рвет.
Столыпин глянул в окно. Суворов шел по саду.
Он пристегнул шпагу и тоже вылез в окно. Быстрыми шагами стал догонять фельдмаршала.
Суворов, не оборачиваясь, тоже прибавил шагу.
Столыпин побежал. Суворов побежал тоже.
Но Столыпин все-таки настиг его.
Суворов круто обернулся. Весело спросил:
– Что, отдохнул, ваше благородие?
– Отдохнул.
– Ну, пойдем еще поработаем. А я цветочков набрал – вишь какая прелесть! – показал он на пышный букет розовых, фиолетовых и белых астр.
Потом вынул из кармана черепаховую, отделанную золотом табакерку с портретом Екатерины – подарок императрицы – и посыпал нюхательным табаком цветы. Понюхал. Покачал от удовольствия головой:
– Приятно! На, понюхай!
Столыпин понюхал, чихнул и, улыбаясь, пошел вслед за фельдмаршалом к дому.
Вечером, умываясь на ночь, Суворов позвал Столыпина:
– Мальчик!
– Чего изволите?
– Завтра – суббота?
– Так точно, суббота!
– Пушки не боялись бы лошадей!
– Слушаю-с!
Больше спрашивать невозможно: нужно сообразить самому.
Столыпин в раздумье вышел из спальни: как бы не напутать, правильно отдать приказ.
Когда фельдмаршал говорил: «Патроны не мочить!» – это значило, что будет ученье на реке – переходить реку. Но «пушки не боялись бы лошадей»? Столыпин послал вестового за дежурными подполковниками – Каменевым по кавалерии и Тихановским по пехоте.
Через некоторое время подполковники явились. Столыпин передал им слово в слово приказ фельдмаршала. Стали думать сообща: что бы это могло значить? Предполагали, строили разные догадки.
Наконец Столыпин сказал:
– Вспомните, господа, первое ученье колоннами. Пехота училась против кавалерии. Потом артиллерия против пехоты. Но кавалерия против артиллерии еще не училась. Я думаю, так и должно: ученье артиллерии против кавалерии.
– Похоже, – согласились подполковники.
– Как пушки запалят, я взойду в спальню, будто бы за чем-либо. Ежели мы ошиблись, Александр Васильевич тотчас же спросит: что за пальба? Ежели мы поняли верно, он станет продолжать свою работу.
На том и порешили.
На следующий день, как только загремели пушки, Столыпин с тревогой вошел к фельдмаршалу.
Тот сидел у стола – что-то писал. Увидев вошедшего адъютанта, Суворов приставил два пальца к губам – это был знак: все правильно, все хорошо!IV
Фельдмаршал Суворов кончал подписывать бумаги, собираясь ехать к войскам.
– Ваше сиятельство, вас дожидаются, – доложил адъютант Столыпин.
– Кто?
– Из Петербурга.
– Фельдъегерь от царицы?
– Никак нет. Фазан, – улыбнулся Столыпин.
Суворов, поморщился: опять какой-либо родовитый шалопай прискакал выслуживаться при штабе фельдмаршала. Благо войны нет.
– Красив?
– Не приведи Бог! Весь в атласах и шелках. И завит, как пудель…
– Добро! Я ж его возьму с собою на ученье!
Суворов бросил перо, встал, надел каску, вышел.
В приемной его ждало что-то цветистое.
Зеленый атласный кафтан, коричневый шелковый камзол, желтые шелковые чулки, башмаки с золочеными пряжками, с красными каблучками.
«Фазан. Настоящий фазан!»
А из нарядной чужеземной рамки гляделось обыкновенное русское лицо – широкие скулы, нос пуговкой. Глаза голубые, упрямые.
«Вроде как не из глупых…»
Увидев Суворова, франт вскочил, взмахнул красной шляпой, низко склонился. С головы на пол посыпалась пудра.
– Как звать?
– Алексис Мещерский.
– Из каких Мещерских? Покойного князя Ивана сын?
– Да.
– А, очень рад. Отец был моим командиром. Достойный человек. Очень рад!
Суворов обнял его. Потом, не выпуская из объятий, чуть откинулся назад, разглядывая в упор:
– Каким фасоном повязан галстук?
– Эпикурейским.
– А сколько фасонов знаешь?
– Сорок..
– Пудра-то – заграничная?
– Парижская.
– Давно вернулся?
– Месяц назад.
– Кто посылал?
– Дядя Митрофан.
Суворов отпустил его. Прошелся по комнате.
– Помилуй Бог, этот может. Отец – вояка, дядя – гуляка! – Остановился, смерил еще раз с головы до ног: – Служить?
– Хотел бы.
– При штабе?
– При вас.
– Начнем с пехоты. Ступай переоденься, Алешенька!
Фазан удивленно поднял брови: что, он разве плохо одет?
– Я одет. Я готов…
– А готов, так идем! Только чур – не отставать. Каждая минута дорога!
И Суворов вышел.
– Александр Васильевич фазанчика пошел крестить, – хихикали штабные, глядя им вслед.
День был жаркий. На дороге пыль – как перина.
Суворов в сапогах быстро шел по самой середине улицы. Фазан едва поспевал за ним на своих красных каблучках. Недоумевал: куда же так далеко ведет?
А фельдмаршал шел, все время поучая:
– Военный шаг – аршин. В захождении – полтора аршина!
И припечатывал, как на церемониальном марше. Пыль летела во все стороны.
Фазан чихал, сморкался от пыли, но терпел. Пот тек по лицу, по затылку. Пробовал вытереть – больше размазал: пыль смешалась с пудрой. Башмаки посерели, золоченые пряжки потускнели.
А Суворов без устали шагал и без устали говорил:
– Возьми себе в образец героя древних времен. Наблюдай его, иди за ним вслед. Поравняйся, обгони – слава тебе!..
Поравняться со старым фельдмаршалом – где там! Алексис старался хоть не отставать: ковылял на высоких каблуках, придерживал ерзавшую на голове шляпу, поглядывал по сторонам – куда идут? Скоро ли конец?
Но конца не предвиделось.
Давно прошли все улицы. Шли по дороге, по полям, напрямки. Прыгали через канавы, перелезали через плетни.
