Прерванная дружба - Этель Войнич

К вечеру неожиданно пришёл Феликс.

– Рене принёс вам акварели? – спросил он Маргариту. – Ах, вот они. Не правда ли, он очень хорошо передал перспективу? Если бы удалось победить его необычайную скромность, он бы написал немало вещей, гораздо лучше тех, что мы видим на выставках. У него все выходит так искренне и от души.

– Да, – еле слышно ответила Маргарита, не поднимая глаз.

Он посмотрел на неё с нежной заботливостью.

– Вы бледны. У вас болит голова? Мне, пожалуй, лучше уйти.

– Нет, нет, останьтесь, прошу вас. Я чувствую себя совсем хорошо.

Феликс стал просматривать наброски.

– Между прочим, один из них я отложил, чтобы вставить в рамку, – беззаботно продолжал он, – а теперь никак не могу его найти. Может быть, Рене прихватил и его? Нет, здесь его нет.

Маргарита отперла ящик своего стола.

– Вот он, – и протянула ему листок стороной, где были написаны карандашом стихи.

Феликс едва заметно вздрогнул.

– Вы прочли?

– Да, случайно. Рене решил, что это отрывок, который вы выбрали для рамки. Он не читал. Я дочитала почти до конца, прежде чем поняла, что это не для посторонних глаз. Простите меня.

Маргарита говорила тихо и неуверенно, по-прежнему не глядя на него. Феликс сразу овладел собой.

– О, какая ерунда. Не стоит обращать внимания. Конечно, я сам никогда бы не стал показывать такой в-вздор знакомым, но раз уж так случилось… Ведь это просто другой вариант нашей маленькой фрески во вкусе Беноццо Гоццоли. Вам никогда не приходило в голову, что почти все сказки имеют два смысла? Искусство жить и состоит в том, чтобы следовать тому, который приятен, и н-не думать о… Маргарита… Что с вами? Почему…

Девушка разрыдалась.

– Ах, как вы жестоки! Как жестоки! Я не имею права знать правду, но не рассказывайте мне сказки!

Феликс, растерявшись, смотрел на Маргариту. Слёзы душили её.

– Беноццо Гоццоли! И я, закрыв глаза, пыталась увидеть их… и шутила с вами… а в глубине скрывалось это! Ах. как вы только могли!

Феликс присел около Маргариты и стал нежно гладить её по голове.

– Но, дитя, не могу же я навязывать вам свои отвратительные фантазии? Их надо хранить для себя. Нашим друзьям принадлежит только хорошее. Не плачьте, дорогая, мне так больно, что я огорчил вас. Мне не следовало посылать вам этого глупого письма. Ну что вас так расстроило? Просто вы узнали, что я пишу плохие стихи. Но ведь у меня хватает самолюбия не печатать их.

Она поглядела ему прямо в лицо.

– Чем заслужила я это? Разве я когда-нибудь старалась узнать ваши секреты или докучала вам своей любовью? Зачем вы притворяетесь и лжёте мне, забавляете меня и рассказываете мне сказки, словно я ребёнок, который ушибся и хочет, чтоб его утешили? Вы и с Рене такой же? Но я не в силах… Как я могу заставить вас поверить, что вы мне дороги…

Собрав все силы, Маргарита взяла себя в руки.

– С моей стороны глупо сердиться – вы ведь иначе не можете. Это ваша болезнь.

– К-какая болезнь, дорогая? – смиренно спросил Феликс. – С-страсть к рифмоплётству? Это всего только дурная привычка, и я позволяю себе забавляться лишь на досуге. Зачем же так огорчаться?

Она обернулась и посмотрела ему в глаза.

– Я о другом. Вы всегда всех подозреваете, всех дурачите и не верите, что вас действительно любят. Неужели вы до самой смерти будете носить маску? И никогда никому больше не поверите только потому, что один человек вас предал?

Феликс вскочил и, отвернувшись от Маргариты, нагнулся над акварелями. Его пальцы нервно перебирали листы.

– А з-знаете, – наконец заговорил он нарочито лёгким тоном, – наш разговор напоминает мне английскую игру в перекрёстные вопросы и запутанные ответы. Мне очень жаль, что я настолько туп, но я не имею ни м-малейшего представления, о чём вы говорите.

– Конечно, не имеете, – с горечью ответила Маргарита. – Иначе разве стали бы вы обращаться со мной как с шестилетним ребёнком? – Она схватила Феликса за руку. – Но не в этом дело! Не всё ли равно, как вы обращаетесь со мной… Но что вы делаете с собой… я знаю, любимый…

Она снова разрыдалась. Феликс не двигался и продолжал смотреть в сторону. Она прижалась щекой к его руке.

– Я знаю, вы верили одному человеку… и он обманул вас. Я знаю, это разбило вашу молодость… уничтожило вашу веру в бога… Любимый мой…

Маргарита с криком откинулась. Феликс смеялся.

– Не надо! – вскрикнула она. – Не надо! Лучше бы вы меня убили – только не это.

Он продолжал тихонько смеяться.

Она упала лицом в подушки, а когда отняла от ушей пальцы, он всё ещё смеялся. Наконец смех умолк, и наступила тишина. Лёгкое движение, треск разрываемой бумаги, и звук осторожно закрытой двери.

Маргарита лежала не шевелясь. От стука наружной двери перед её глазами вспыхнул белый огонь. Она подняла голову и осмотрелась.

Она была одна, рядом с кушеткой валялась акварель со стихами, разорванная пополам.

Возвратившись из Амьена, Рене нашёл Маргариту как-то странно переменившейся, но не мог понять, в чём дело. Она уверяла, что совершенно здорова, но вид у неё был совсем больной. И за всё время его отсутствия она не написала ему ни строчки. Прежде этого не случалось. Рене решил, что, вероятно, она без него болела или перенесла тяжёлое потрясение, а теперь, не желая его огорчать, скрывает это. «Если что-нибудь случилось, Феликс должен знать об этом», – подумал он и решил зайти к нему в тот же вечер.

В окнах сиял яркий свет и по лестнице, впереди Рене, поднимались трое мужчин во фраках. Хозяйка с удивлением посмотрела на дорожное платье Рене.

– У господина Ривареса званый вечер.

– О, я и не знал. – Рене был озадачен. – Тогда я не буду входить. Попросите его, пожалуйста, выйти ко мне на минутку. Мне нужно поговорить с ним.

Феликс вышел улыбаясь, его глаза сверкали. И у Рене впервые промелькнула мысль, что Гийоме, пожалуй, был прав, утверждая, что он похож на пантеру в лесах Амазонки.

– К-какой приятный сюрприз! Я думал, вы ещё в Амьене.

– Я вернулся сегодня. Мне надо поговорить с вами всего одну минуту…

– Да входите же.

– Нет, нет, у вас гости.

– Т-так что же? Вы тоже будете гостем.

– Но я не могу, я же не одет.

– Чепуха! Вы всегда прекрасно одеты, всегда л-лучшс всех. Заходите, п-прошу вас, я хочу представить вас одному человеку.

Рене вошёл в полную гостей комнату.

– Т-такая удача, барон. Н-неожиданно вернулся мой друг, господин Мартель. Мой небольшой прощальный вечер без него был бы неполным. Господин Мартель – барон Розенберг.