Истинный облик - Галина Дмитриевна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За хвост!
И то ему припомнят, и это, и что-нибудь сверху. Иоанн не задумается.
А пока пусть бегает, жирок нагуливает. Бустон вот догулялся.
Э-эх…
* * *
Вот не успела Мария прийти из сада, довольная и счастливая, как ребенок тут же опустил ее с небес на землю.
– Мама, а мы тут обедать будем?
– Эээээ? – озадачилась Мария.
– Мы раньше с папой обедали… а потом ты туда ходить перестала.
Твою отчетность!
Мария и ругаться не стала! Понятно же. Пока все было хорошо между венценосными супругами, надо полагать, они обедали вместе. А вот когда начало все разлаживаться, Мария и не стала присутствовать на королевской трапезе. И сдала еще одну позицию.
Вопрос в другом.
А Маше-то ее возвращать?
Или ну на фиг? Нужен ей тот король, тот двор и те трапезы? Она и колбаску на подоконнике погрызет, еще и приятнее будет?
Пару минут женщина размышляла над этим вопросом. А потом поманила к себе эрру Розабеллу.
– Эрра, прошу вас отправиться к моему супругу и узнать, угодно ли ему мое присутствие на трапезе?
Эрра закивала и умчалась.
Мария понадеялась, что обойдется. А вдруг? Совершенно ей не хочется никуда идти, ей и так жить хорошо.
* * *
– Рэн, ты вернулся?
Брата главнокомандующий Ишуро любил. Как мог, конечно.
Даром, что Рэн сын наложницы, а Ишуро от первой и законной супруги, а все ж таки…
Ишуро отца любил, а отец любил мать Рэна. Только вот так был устроен главнокомандующий, что не озлился на это, а порадовался за отца.
Когда он любит, когда его искренне любят, это счастье. Это и мать Ишуро понимала, потому и осталась и первой, и главной, и тоже любимой. Поди, любовь – не репка, чтобы ее поделить на маленькие кусочки, любовь иначе устроена. Ты ее отдаешь, а ее все прибавляется да прибавляется.
– Вернулся, Иро, – Рэн назвал брата старым прозвищем, и главнокомандующий улыбнулся.
– Рэн, у меня для тебя дело. Пожалуй, другому я его и не доверю. Ты возьмешь свой десяток и отправишься на материк.
– На материк?
– В Эрланд. Вот, возьми.
Разговор происходил в покоях Ишуро Тори, так что мужчина спокойно вытащил из ящика стола и алый камень, и старую, еще на шелке вышитую карту.
– Зачем? – Рэн был искренне удивлен происходящим.
– Сядь, брат, послушай. Со мной разговаривал император. Он узнал, что Многоликий явил людям свою милость, и в мире появилось новое чадо Многоликого.
Рэн где стоял, там и сел.
– Новое чадо?! Н-но…
– Ваше дело отыскать этого человека и привезти на Шагрен.
– На Шагрен? Но… зачем?!
Ишуро опустил глаза.
– Приказ императора.
Знает. Или догадывается. Но видимо, это что-то не слишком хорошее?
– Брат?
– Больше я сказать не могу. Не спрашивай, Рэн. Так надо.
Рэн спросил бы. Только вот зазвучал в его голове голос деда.
Надо, что тут поделаешь, надо… не потому, что это приказ императора, хотя это тоже важно. Еще и потому, что надо это для Шагрена.
И сам собой рот закрылся.
– Сделаю, брат. Или умру.
– Не умрешь. Нет у тебя такого права, Рэн, потому что второго такого камня на Шагрене нет. Смотри, если я держу его над картой, он показывает, куда идти. А когда вы окажетесь рядом с двуипостасным, камень нагреется, и вы сразу его узнаете. Уговаривайте, умоляйте, свяжите, силой увезите – что хотите делайте, но этот человек должен быть здесь! Ты понял?
– Да, брат.
– Во славу императора.
– Да погибнут его враги.
– Камень я отдам тебе перед отъездом. И карту тоже. Иди, собирайся, вы отправитесь завтра, на рассвете.
– Слушаюсь, брат.
Рэн ушел, а Ишуро долго думал, правильно он поступил или нет.
Брат…
Брата он любил, и возможность подняться в глазах императора он брату дал. Только вот…
Справится ли Рэн?
Сможет ли?
Себя Ишуро знал, он как клинок, и не согнешь, и не сломаешь, а вот Рэн – он более мягкий, более добрый. Не в том дело, что похитить или привезти человека надо. Но ведь… на смерть считай.
Если Рэн про то узнает… его это не сломает?
Но ведь приказ императора…
Но брат?
Ишуро оставалось только вздохнуть. И пойти молиться. Авось, и поможет Многоликий, когда в душе покоя нет? Ну, хоть как вразумит?
Ага, дождешься от богов! Молчат, как рыбы! Им что, они мир создали, а ты тут мучайся, переживай, мечись вправо и влево…
Многоликий, ну помоги ты! Или хоть успокоиться дай…
Нет! Лучше пойти и напиться. Хоть душа уляжется.
Ишуро терзало предчувствие беды. И откуда она придет, главнокомандующему было неведомо. Мучило, терзало, давило… точно – напиться. Лучше пусть похмелье, чем вот это самое…
* * *
Нет, не хорошо.
Замечательно. И чего она, дура, не ценила того, что у нее есть?
Так Мария и рассуждала, скользя по коридорам дворца в направлении трапезной. Анна держалась рядом. Мария подумала, да и взяла дочку за руку, сжала холодную ладошку. Не переживай, маленькая, мама тут всех по чисту полю размечет, если надо! Эрра Розабелла и эрра Виола следовали за ней. Меньше двух фрейлин никак нельзя.
Придворные кланялись.
Мария снова всех игнорировала. Фрейлины, кажется, что-то отвечали.
Неважно.
А вот трапезная зала порадовала. И здоровущим столом, который пять минут обходить надо по периметру, и Иоанном, который вальяжно сидел в своем кресле, и стулом, который оставлен для Марии – четко напротив, не доорешься, и рыжей дурехой, которая сидела рядом с королем и липла к нему, как репей.
Анна было зашипела, но Мария чуть сильнее сжала ее ладонь.
Не время ругаться! Надо немножко подождать, совсем чуть-чуть… так что Мария царственно опустилась на свое место, посадила рядом дочку, оглядела столовые приборы.
Средневековье тут было достаточно продвинутое. То есть и вилки, и ложки, и прочие поварешки тут были. И никто не считал вилы «дьявольским орудием». Классически. Нож справа, ложка справа, вилка слева. Салфетки тоже есть, из белой ткани, несколько бокалов стоит…
Мария поморщилась.
Еще алкоголя ей не хватало!
С недавних пор она его вообще не переносила, ни в каком виде! Воняло ей, неприятно, и вообще… гадость![43]
Пришлось подозвать слугу.
– Холодной колодезной воды.
– Да, ваше величество.
Рыжая девица подалась к Иоанну, что-то сказала, тот рассмеялся, благосклонно поглядывая на свою пассию и с интересом на Марию.
Ах ты… юный натуралист! Посмотреть решил? Что жена сделает?
Мария милейшим образом улыбнулась и положила себе на тарелку какое-то мясо.
– Мама?
