Буря страсти - Лаура Паркер

Кетлин ахнула, услышав это нелепое имя, а Квинлан заулыбался еще шире.

— Гермиона? — переспросил он. — Кажется, так звали королеву в «Зимней сказке» Шекспира?

— Правильно! — подтвердил Франкапелли, направляясь к своему месту во главе стола. — Герцог Девонширский предложил мне ее в качестве идеи для оперы, которую он мне заказал. Графиня переводит ее для меня. Вы знаете пьесу?

— Естественно, — спокойно ответил Квинлан. Он лихорадочно искал способ выяснить, кем приходится графу графиня — женой или любовницей. — Насколько я помню, пьеса написана на основе истории, называвшейся «Пандосто».

— Тогда вам известно, что благодаря фантазии вашего Шекспира Гермиона не умерла, как в оригинале.

Квинлан задумчиво взглянул на Кетлин.

— Она просто исчезает из королевства до тех пор, пока король не осознает, что он потерял.

— Этот вариант мне нравится больше. Я же неаполитанец. — Смех Франкапелли был таким же сдержанным и элегантным, как он сам. — Я считаю, такую страстную и отважную женщину не следует убивать.

Квинлан заметил, с какой нежностью граф посмотрел на свою Гермиону. Что соединяет их? Ласковые взгляды не вязались с хладнокровным эгоистом, который, как утверждали слухи, привел в свой дом незамужнюю беременную женщину только для того, чтобы она служила племенной кобылой, вынашивающей его будущего наследника. А может, сплетники ошибаются и Франкапелли намерен соблазнить свою гостью? При этой мысли Квинлан неожиданно для себя ощутил острый укол ревности.

Его внимание вновь обратилось на Кетлин.

— Кажется, ваши достоинства, графиня, произвели впечатление на графа. Хотя, готов поклясться, мистер Лонгстрит называл вас мисс Джеральдин из Ирландии.

— Мало ли что он вам сказал! — ответила Кетлин. Если он стремится опорочить ее в глазах графа, его ждет большое разочарование. — Вот вас, к примеру, он называл неуравновешенным литератором, который в последнюю вашу встречу пулей вылетел из конторы, оставив после себя клубы дыма и запах серы.

Губы Квинлана дрогнули. Она издевается над ним! Отлично! Окажись она такой, какой была вчера, когда упала в обморок, он бы не осмелился затронуть ее чувства. А теперь ему предстоит помериться силами с бесстрашной молодой женщиной, которая одурачила его в Лондоне.

— Вы должны поведать мне свое мнение об этом малом, о Лонгстрите. Я считаю его беспринципным и алчным человеком, способным опуститься до мошенничества.

— Какие жестокие слова, милорд. Удивительно, что вы вообще имеете дело с таким типом, — заявила Кетлин, заняв свое место за столом.

— Вовсе нет. Наш хозяин, уверен, согласится со мной: мир оперы похож на мир театра, который в большой степени напоминает поле боя.

Франкапелли в знак согласия наклонил голову и тоже сел.

— Во время битвы человек выбирает себе в товарищи тех, кто лучше экипирован, дабы одержать победу

— Верно. — Квинлан продолжал стоять рядом с Кетлин. — Люди вроде Лонгстрита имеют свое назначение. Но иногда их интересы перевешивают интересы остальных, тогда благородному человеку приходится опасаться удара в спину. Но позвольте. — Притворившись, будто поправляет стул Кетлин, он взялся за спинку и коснулся ее обнаженных плеч. — Кстати, недавно этот малый нанес мне один из своих ударов.

Кетлин проигнорировала его попытку направить беседу в важное для него русло. Ее гораздо больше интересовало, почему его руки сами, против его воли тянутся к ней.

Квинлан наклонился ближе. Его чувственные губы приоткрылись, словно он собирался поцеловать ее.

— Вам удобно?

— Да, благодарю. — Кетлин поспешно отвернулась от виконта. Она не доверяла ни себе, ни ему и подозревала, что под маской спокойствия в нем бушует ураган.

Квинлан сел между графом и Кетлин.

— Кажется, графиня, — продолжил он свое поддразнивание, — в последний раз, когда мы с вами встречались, вы переписывали какую-то пьесу для Лонгстрита. Как же звали автора?

— Не помню.

— Не помните? — Квинлан взял бокал с вином. Жаль. — Изучая вино на свет, он добавил: — Я бы с огромным удовольствием побеседовал с ним.

— Гм, действительно жаль, — напряженно проговорила Кетлин и принялась серебряным половником наливать себе суп из супницы, которую держал лакей. Итак, он намерен играть с ней в кошки-мышки? С каким удовольствием она бы огрела его половником по башке! Но вместо этого она уставилась в свою тарелку — видимо, поглощение супа из спаржи требовало полной сосредоточенности.

— Вы давно были в Лондоне, милорд? — неожиданно поинтересовался Франкапелли, чем вызвал удивленные взгляды обоих гостей.

— Недавно. — В глазах Квинлана промелькнуло подозрение. — А почему вы спрашиваете?

— Выражение лица графини напомнило мне о годе, проведенном в вашей стране. — Он улыбнулся. — Dio mio! Ужасная зима!

От смущения Кетлин бросило в жар.

— Уверена, существуют более приятные темы для разговора, чем английская зима.

— Действительно, существуют. — В глазах Квинлана отразился живейший интерес. — Я только что закончил новую пьесу.

— Замечательно! — сердечно воскликнул граф. — Расскажите нам о ней.

Улыбнувшись, Квинлан повернулся к Кетлин, которая настойчиво отказывалась смотреть на него.

— Это своего рода комедия, графиня. Сатира на войну и сторонников войны.

— Понятно, — тихо проговорила она, не удостоив его взглядом.

— Я назвал ее «Глупец удачи»

Она все же посмотрела на него, и ее взгляд был способен убить. Он знает все и явился сюда, чтобы разрушить ее с таким трудом налаженную жизнь!

— Расскажите нам еще, — попросил Франкапелли. От Квинлана не укрылся возросший интерес графа. Внезапно ему в голову пришла мысль, что Франкапелли, возможно, тоже замешан в этой истории. Допустим, Лонгстрит ни при чем. Но мисс Джеральдин не обошлась бы без сообщника. Кто может быть лучше, чем известный композитор и либреттист?

— Премьера состоялась в Лондоне в ноябре. Жаль, что вы пропустили ее, граф. Критики довольно красноречиво выражали свое мнение.

Кетлин вцепилась в ложку. Она с трудом удержалась, чтобы не спросить, каковы были отзывы — положительные или отрицательные.

— Надеюсь, актеры хорошо поработали для вас.

Квинлан резко повернул к ней голову:

— Я был… удивлен, графиня. Признаться, сидя в ложе и слушая, как актеры произносят монологи, я с трудом верил, что написал это. Видите ли, я намеревался сделать из пьесы драму. Историю об ужасах войны. Я чувствовал, что у меня хватит для этого материала, так как я сам сражался на поле боя в отрядах «серых». Однако актеры превратили ее в злую сатиру, сведя на нет все мои притязания на трагедию.