Вельяминовы. Начало пути. Книга 3 - Нелли Шульман

Дмитрий потер глаза и, зевнув, сказал: «Я пойду на пир, дорогая». Он сладко потянулся, и, наклонив голову, посмотрев на стройные ноги жены, — встал с постели. Марина почувствовала, как мех падает с ее плеч. Дмитрий огляделся, и, пригнув ее голову к изукрашенному резьбой из рыбьего зуба, деревянному сундуку, шепнул: «Ноги разведи».

Марина глядела на ковер, что свешивался со стены, вдыхая запах пыли, чувствуя руки мужа на острых, маленьких сосках. В конце он наклонился, и, укусив ее за плечо, — больно, — рассмеявшись, сказал: «Одевайся, тебя ждут подданные, дорогая моя государыня».

Когда за ним захлопнулась дверь, девушка прошла в нужной чулан, и, подмывшись из серебряного кувшина, зло сказала: «Подданные! Вон, подметные листки по всему городу разбросаны, уж открыто говорят, что Шуйский с боярами в набат ударят, а этот все французское вино пьет, и наемникам золото обещает».

— Так у него и золота нет, — раздался ленивый голос с порога.

Марина застыла с кувшином в руках. Высокий, чернобородый мужчина усмехнулся, и, за руку притянул к себе обнаженную девушку.

— Государыня, — почти ласково сказал Болотников, опуская вниз длинные пальцы, — давно не виделись. Как ваше девство поживает, в Самборе-то вы его хранили, как помню.

Марина еле слышно застонала, обняв его, и ответила: «Я ведь замужем, пан Иван, повенчана уже».

— Слышал, — протянул Болотников, не оставляя своего занятия. «Так как, пани Марина, вы на спину хотите лечь, али на четвереньки вас поставить? Я же вам обещал, что встретимся, так я свои обещания — держу».

— Как вам угодно, пан Иван, — выдохнула девушка, опускаясь на колени. Она на мгновение вспомнила грязную, подвальную комнату в Самборе, и, задрожав, открыла рот.

— Хорошо, — Болотников намотал на руку ее растрепавшиеся волосы. «Хорошо, пани Марина, не забыли, вижу, что мне нравится. А пана я Теодора нашел, — он улыбнулся, и, подавшись вперед, с удовольствием услышал, как закашляла девушка.

— Где? — только и спросила она, отстранившись.

— Потом расскажу, — пообещал Болотников, притягивая ее к себе.

Она металась, царапая его спину, закусив губы, а потом, когда он перевернул ее и прижал к постели — грязно выругалась по-польски, и приказала: «Еще, еще!». Болотников шепнул в нежное ухо: «Сейчас будет больно, пани Марина, ну да вам сие нравится, как я вижу». Она зарыдала, выгнувшись, притянув к себе кружевную подушку, и шепотом крикнула: «Да! Да!».

Потом он грубо вытер шелковым ручником у нее между ног и рассмеялся:

— Горячая вы баба, государыня, повезет пану Теодору. Через три дня он тут будет, вместе с Шуйским, мужа вашего убивать. Знаете, небось, на рассвете в субботу в набат зазвонят. Так что ждите, явится сюда, — Болотников провел губами по ее соскам, и, вдохнув запах мускуса, подумал:

— И, где пани Эльжбета, я тоже знаю, проследил за тем гонцом, что грамотцу к ней вез.

Ничего, недолго осталось, потерплю. А все почему — потому что сынка его, Петра этого, я еще в Самборе запомнил. Он-то меня к отцу и привел, на Чертольскую улицу, как я его в Китай-городе увидел, с другими мальчишками.

— А вы не будете моего мужа защищать, пан Иван? — томно спросила Марина, взяв его руку, поведя вниз.

Мужчина расхохотался. «У меня пять тысяч людей с оружием в селе Коломенском стоят, пани Марина. Коли я захочу, от Шуйского, с его заговорщиками, одни кишки останутся.

Только вот я не хочу, — он резко рванул ее к себе и добавил: «Давай, сучка».

Марина раздвинула ноги, и, еще успела спросить: «А чего вы хотите, пан Иван?»

— А это уж мое дело, пани Марина, — он хлестнул ее с размаха по щеке и велел: «Ноги задери».

— Только ее и хочу, — подумал мужчина, кусая белую, пахнущую мускусом шею, слушая стоны девушки. «Только ее, пани Эльжбету, навсегда, до самой смерти моей — никого больше.

Надо будет — хоть всю Москву ради этого сожгу».

Когда он ушел, Марина оправила постель, и, позвав прислужниц, велела нести одеваться — в серое, бархатное, расшитое алмазами и жемчугом, западного покроя платье. Музыка внизу играла еще громче, и Марина, спускаясь по лестнице, вдруг, на мгновение, остановилась у ставень — воронье кружилось над Троицкой церковью, каркая, пронзительно-черное в голубом, ясном, весеннем небе.

— Так, — сказал хмуро Федор, оглядев сына — тринадцатилетний Петя казался взрослым мужчиной, — что там Степан, видел ты его?

— А как же, — ухмыльнулся подросток, — он сейчас эти, как их там…

— Фрески, — помог отец.

— Ну да, — Петя откусил от калача, и с набитым ртом добавил, — их рисует. В Андрониковом монастыре, с помоста не слезает. Я ему строго-настрого велел даже носа на улицу не показывать, как вы и говорили, батюшка. А гонец от матушки вернулся, все в порядке у них с Марьей, ну, я вам грамотцу приносил.

— Ну, хорошо, — Федор поскреб в бороде, — вы, где ночуете сейчас с мальчишками, на Яузе?

Сын кивнул и осторожно спросил: «На Красную площадь-то можно прийти, ну, в субботу?»

— Даже и не думайте, — отрезал Федор. «Сидите у себя в Китай-городе, как все закончится, на Воздвиженке встретимся. Ну, иди, сейчас тут люди будут».

Петя тоскливо взглянул на отца и тот на мгновение привлек к себе подростка. «Да повоюем еще, — рассмеялся Федор, — ты думаешь, этот Болотников просто так из-под Москвы уйдет?

Все, беги, — он нагнулся и, поцеловав рыжий затылок, подтолкнул сына к двери.

— Болотников — пробормотал мужчина. «Вот же сука, неизвестно на чью сторону он переметнется. Тысячи человек там у него, в Коломенском, если они через реку перевалят — не видать Василию Ивановичу престола. Послать бы туда кого-то, да вот кого? Хоша бы узнать, — что он делать собирается. Ну, ничего, за Роберта он мне заплатит, я и Джону тако же сказал».

Федор задернул занавеску и, достав из-под лавки прикрытый тряпками альбом, потянулся за угольком. «Ах, Ксения, Ксения, — он рисовал по памяти, с полузакрытыми глазами. Ну что ж нам с тобой делать, а?» Закончив, Федор взглянул на бумагу — она смотрела, чуть отвернувшись, черные косы струились по спине, и глаза ее — темные, прозрачные, — были полны тоски.

Он вырвал лист, и, скомкав его, поднес к пламени свечи. В дверь три раза, быстро, постучали, и мужчина, подняв засов, впустил Шуйского и Татищева.

— Я там велел, — сказал князь Василий Иванович, — водки нам принести, пирогов тако же.

— Угу, — Федор развернул план Москвы. «На Ильинке в набат забьют с самого рассвета, Михаил Никитич там будет со своими людьми, все сделает».

Татищев кивнул, и, потянувшись, открыл дверь Дуне, что внесла холодную, запотевшую бутылку водки, и блюдо пирогов. Шуйский поймал девушку за руку и что-то ей шепнул, кивнув в сторону соседней каморки. Та опустила ресницы и тихо сказала: «Я тогда там вас ждать буду, ваша милость».