Эстафета поколений: Статьи, очерки, выступления, письма - Всеволод Анисимович Кочетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Думали вместе уже не только комсомольцы, но и коммунисты, и директор завода, и секретари партийных организаций — заводской и цеховой, и завкомовцы. На всем коллективе подробно, во всех деталях, придирчиво обсуждали пункт за пунктом программу работы и жизни по-новому. Это была серьезная программа. Помимо вопросов морально-этического порядка, в ней говорилось и о том, что уже в 1959 году коллектив цеха должен будет увеличить выпуск продукции на тридцать процентов, что к 1962 году уже надо будет выйти на уровень плана 1965 года и, таким образом, семилетний план выполнить за четыре года. Для этого понадобится повысить производительность труда на пятьдесят процентов.
Собравшиеся инициаторы спросили: все ли готовы к выполнению таких задач, может быть, кого-либо пугают высокие обязательства, может быть, есть неуверенные в своих силах? Насильно никого нельзя заставить работать по-коммунистически, до этого надо дорасти сознанием. Может быть, походатайствовать перед дирекцией о переводе в другие цехи?
Сомневающиеся, может быть, и были, но испугавшихся не нашлось. 18 ноября 1958 года коллектив цеха начал свой большой поход за жизнь по-новому.
На большие размышления могут навести писателя жизнь и труд рабочих, служащих и инженерно-технических работников цеха № 46 химического завода в городе Дзержинске. Уже не о ростках нового придется говорить, а о том, что же здесь осталось от старого, от прошлого. Жизнь щедро раскрывает перед литератором свои богатства, богатства человеческих характеров и судеб. Можно ли пройти мимо них равнодушно? Можно ли сделать вид, будто бы ничего этого нет, а если где-то и есть, то писать о нем — удел хроникеров и очеркистов? Литература и искусство всегда стремились запечатлеть образ героя своего времени, своих дней. Наши дни — дни строительства коммунизма, и герой наших дней там, где живут и работают по-коммунистически.
1959
КОЕ-ЧТО ИЗ ПРАКТИКИ
(Из бесед в Литературном институте имени А. М. Горького)
В молодости, когда я только-только приступал к первым своим литературным опытам, мне очень нравились всяческие «встречи» с писателями, их беседы о том, как пишут они, умелые, все изведавшие; нравились их рассказы о творческих поисках, о так называемых «писательских кухнях». Автор более или менее известной и даже неизвестной книжки был в моих глазах великим хранителем тайн литературы, знающим любое необходимое для того, чтобы написать повесть, пьесу или роман. Я им завидовал, этим удивительным людям. Завидовал их знаниям, их умению, их тайнам. Они, и только они, полагал я, способны научить писать начинающего.
На самом же деле умение писать — это нечто сугубо индивидуальное, научить писать нельзя, писать можно только научиться, да и то, если для этого обладаешь определенными задатками. Очень трудно, если вообще это возможно, перенять что-либо у другого пишущего, и притом перенять так, чтобы не утратить самого себя, свою индивидуальность.
Можно у той или иной прославленной фирмы купить патент на производство швейных машин по ее чертежам, на изготовление железнодорожных тормозов или еще чего-нибудь такого индустриального или строительного. Но нельзя получить лицензию на право писать, хотя бы так, как писали Боборыкин или Кервуд. Надо искать свое, собственное — таков закон творчества, открывательства, сурово отличающийся от законов ремесленничества, где ловкость в повторении, в копировании, заимствовании истинный залог успеха.
Искать надо свое, непременно свое. А поиск этого своего, собственного следует начинать не с формы, к чему впопыхах зовут иные теоретики и практики, а с того, во имя которого отыскивается и соответствующая форма. Тысячу сто лет назад в Китае жил выдающийся мастер портретной живописи Чжоу Фан. Он еще не был знаменит и прославлен, когда его призвали написать портрет одного местного вельможи. Одновременно — для верности, очевидно, — над портретом этого человека работал и другой, уже известный художник Хань Гань.
Когда портреты были закончены, пригласили жену вельможи. Внимательно рассмотрев обе работы, женщина сказала: «У Хань Ганя сделано все очень хорошо, очень похоже, штрихи и краски положены правильно. Но рукою Чжоу Фана создан образ поистине моего мужа, передан весь его характер, показана вся его сущность. Удивляюсь, как мог художник так быстро увидеть и уловить все то, на познание чего у меня ушли годы».
Древнейший спор о форме и содержании время от времени, под тем или иным предлогом, возобновляется и в наши дни. Я, в частности, стою за го, чтобы прежде всего рождалось содержание, возникала мысль, идея, которую автор собрался нести читателю. Не зря же, поминая заботу о совершенстве формы, говоря о форме, Л. Н. Толстой обронил в раздумье: «Недаром она. Но недаром тогда, когда содержание доброе».
Сущая истина, что каждый из нас, пишущих, обязан совершенствовать свое умение писать. Но ведь это умение разве начинается с эпитетов или с метафор, а не с умения видеть жизнь, не с умения отбирать явления жизни?
Когда-то некоторые и ныне здравствующие «борцы за мастерство» объявляли роман «Как закалялась сталь» произведением малохудожественным и даже нехудожественным. С таких же позиций поносили они и фурмановского «Чапаева». Верхом художественности, литературного совершенства были для таких рассказы Бабеля.
Прошло время, Островский и Фурманов живут и живут, а Бабель, какими бы глубокомысленными предисловиями ни предварялись его сочинения, в народ не пошел, к широкому читателю не выбрался — не выдержал испытания временем.
Мало добиваться только формы, никакая форма не спасет произведение от читательского безразличия, от неизбежного забвения, если в произведении не будет народности, то есть в наше время великих социальных преобразований — страстной партийности, так отличавшей и роман «Как закалялась сталь», и «Чапаева», и десятки других книг, авторы которых сознательно и честно служили своим пером, всем своим талантом делу народа, партии.
Крик о несовершенстве формы того или иного произведения, о его
