Отвергнутый дар - Салли Боумен

Но Тэд орал на кого угодно, только не на нее. Никогда не высмеивал ее, не терял терпения, как с Ллойдом. Просто подходил и начинал говорить своим смешным тоненьким голосом, и все становилось понятно.

– Доверяй себе, – повторял он.

Доверять себе? Элен чуть не расхохоталась, когда впервые услышала это. Как же она может себе доверять? В первые дни съемки она чувствовала, что вообще не понимает, кто она такая. Робко, боясь услышать насмешку, Элен призналась в этом Тэду. Тот мягко улыбнулся, показав желтые, прокуренные зубы. Вид у него был довольный.

– Это не имеет значения. Так даже еще лучше. Ты не Хелен, а Анна.

Так звали героиню, и после этого разговора Элен полюбила ее. Анна дала ей свободу, позволила забыть о положении рук и ног, о месте перед камерой. Анна жила собственной независимой жизнью и с течением времени становилась все более близкой. Теперь, стоя в свете юпитеров, Элен не ощущала страха – наоборот, чудесную легкость и свободу. Говорила и двигалась не она, а Анна; Элен просто одалживала ей свое тело.

По мере того как героиня фильма развивалась, сама Элен сжималась. Она принимала это с радостью. Ей хотелось, чтобы побыстрее началась съемка очередной сцены и свершилось чудесное превращение. Во время работы все остальное переставало существовать. Элен забывала про Оранджберг, про Эдуарда, про ребенка. Не было ни боли, ни тревоги. Она умирала – оставалась только Анна. Элен с нетерпением ждала этих часов забытья; через месяц она поняла очевидную вещь, раньше не приходившую ей в голову: эта работа принадлежит ей одной. Ни высокопрофессиональная съемочная группа, ни талант Тэда не способны были бы вдохнуть в Анну жизнь. Это может сделать только она – и делает (как инстинктивно чувствовала Элен) хорошо.

Никогда не испытывала она ничего подобного. И воздействие происходящего было очень важным – Элен ощущала себя сильной.

Правда, не всегда. Иногда вновь обретенная уверенность исчезала, и она опять становилась прежней Элен – растерянной, слабой. Но это происходило только вдали от Тэда и камеры. Во время съемок уверенность не покидала Элен.

Вот и сейчас, когда шла сцена с Ллойдом Бейкером, Элен чувствовала себя отлично. Анна встретила ее как хорошую, старую подругу. Второй дубль, третий, четвертый.

Тэд вскочил на ноги и объявил: «Снято». Потом взглянул на Элен, сверкнув стеклами очков, и улыбнулся.

– О'кей, переходим к последнему эпизоду. Работаем втроем – я, Виктор и Хелен. Остальные свободны.

Тэд выглядел странно взволнованным, то и дело всплескивал своими розовыми ручками. Это оттого, что фильм почти закончен, подумала Элен, и ей стало очень грустно.

Льюис поручил банку «Чейз Манхэттен» перевести десять тысяч долларов в отделение «Банка Национале» на Виа Венето. Уже у самых дверей конторы он понял, что вышел из дому слишком рано – банк был еще закрыт.

Надо было как-то убить полчаса. Что ж, улица Виа Венето вполне для этого годилась. Он немного погулял, зашел в открытое кафе напротив отеля «Эксцельсиор». Заказал чашку эспрессо, закурил сигарету. Солнце пригревало совсем не по-ноябрьски, а по-летнему. Льюис откинулся на спинку стула и приготовился ждать. Ленивым взглядом он окинул соседние столики: там в основном сидели бизнесмены-итальянцы в темных костюмах и солнечных очках; по дороге на работу они присели на минутку выпить кофе и прочесть утреннюю газету. Льюис задрал лицо к солнцу и стал строить планы на будущее. Он и не заметил, что один из соседей не сводит с него глаз. Синклер думал о Хелен.

Если Тэд сегодня, как планировал, закончит съемку (очевидно, так и будет), то следующие шесть-восемь недель, до самого Рождества, ему предстоит заниматься монтажом. Работа будет вестись в Риме, в мастерской одного из друзей Тэда. Тот уже сказал Льюису, что он вполне может на это время устроить себе каникулы. С добродушной улыбкой Тэд прибавил, что хорошо было бы и Хелен взять с собой. «Мы же не хотим ее снова потерять», – пояснил он.

Элен слышала этот разговор, но ничего не сказала. На все попытки Льюиса добиться от нее согласия отвечала уклончиво. А Синклера буквально распирало от увлекательных идей. У него было несколько записных книжек, переполненных именами гостеприимных и щедрых знакомых его родителей, собственных его друзей. Все они были бы рады принять их с Хелен.

Льюис думал, что это будет выглядеть менее подозрительно, чем какой-нибудь отель. Отель ее только испугал бы. Совсем другое дело друзья, да еще живущие в таких чудесных местах: Тоскана или, скажем, Венеция, Ницца, Канны, Швейцарские Альпы, Гстаад. Нет, только не туда – он там устроил большой скандал. Лучше в Лондон. Перед Рождеством там весело, а про ту заварушку с полицией все уже давно забыли.

Можно махнуть и подальше. Например, в Мексику, в Акапулько. На Багамы. В Вест-Индию. Льюис мечтательно перебирал возможности. Ему было приятно думать, что он как бы предлагает Хелен весь мир.

Да они могут хоть в Бостон съездить. Он привезет Хелен к себе домой, на Бикон-Хилл. Ведь отец и мать во время нечастых телефонных разговоров все время зовут его вернуться. Хелен может понравиться этот аристократически неброский дом, уставленный английским антиквариатом, обслуживаемый незаметными, но расторопными слугами, каждый из которых прожил там по меньшей мере лет двадцать. Льюис представил, как Хелен сидит с его матерью у камина и пьет чай…

Нет, решил он. Что за дурацкая идея? Он же ненавидит Бостон и не собирался туда когда-либо возвращаться. Вот уже несколько лет пытается он убежать от этого города.

Льюис Синклер всегда, сколько себя помнил, пытался скрыться бегством. Семья расписала его грядущую жизнь вплоть до мельчайших деталей, и, когда он пытался предложить какие-то иные варианты, родители только отмалчивались.

Льюис прекрасно понимал их чувства, но легче от этого не делалось. Роберт и Эмили Синклер целых двадцать лет ждали рождения сына. Они, безусловно, любили своих четырех дочерей, но девочки – совсем не то. Дочь не может сохранить имя и традиции рода Синклеров, ей не под силу управлять банком. «Я была так счастлива, когда ты родился, Льюис, – любила повторять Эмили. – Даже заплакала». В детстве Льюис гордился этими словами; когда подрос, они стали его пугать.

Льюису с младенчества доставалось все только самое лучшее, и эта привилегия сопровождалась высокопарными родительскими лекциями. Синклеры-старшие полагали за величайший грех бездумное прожигание денег; богатство и высокое социальное положение, по их убеждению, обязывали человека неукоснительно исполнять свой общественный долг. Воспитание Льюиса было одновременно и мягким, и жестким. Его осыпали дорогими подарками – прекрасными книгами и умными игрушками вроде конструкторов, красок и рисовальных альбомов. Он до сих пор помнил разочарование своих детских праздников: как ему хотелось получить в подарок коньки, игрушечный пистолет, комиксы, доску на роликах. И еще надо было притворяться, что ты очень рад, когда тебе с милой улыбкой отказывают во всех этих сокровищах.