Увиденное и услышанное - Элизабет Брандейдж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они вышли во двор и спустились с холма к ручью, где кто-то жарил зефирки на костре. Он чувствовал, как огонь греет ноги и руки. Это было приятно. Костры – так типично для сельской местности. Он почувствовал отсветы на лице и увидел, как они играют в глазах Джастин – ему подумалось, что дело заходит не совсем понятно куда. В голове мелькнуло слово «пушистый». Огонь потрескивал и шипел.
– А где Брэм?
– Дома, – сказала она, глядя в огонь, и больше не стала объяснять. Глядя на нее, он ощутил сильные узы любви и подумал – а она их тоже чувствует?
Сеанс проходил за круглым столом в столовой. Он старался не сидеть слишком близко к огню. В комнате пахло сыростью, оконные рамы сквозили. Свечи лихорадочно мерцали, отбрасывая силуэты гостей на стены, – карусель теней. Медиумом была темноволосая женщина с высоким лбом и акцентом, который он не смог определить. Может, венгерка или вроде того. Ногти у нее были выкрашены черным лаком. Он не слушал, что она говорила вначале, вместо этого разглядывал лица собравшихся, желтые и уродливые, как у огров.
– Давайте возьмемся за руки, – сказала она.
Ему, вообще говоря, не хотелось, но что поделать. С одной стороны сидела Джастин, с другой – ДеБирс. Ладони у них были потные, а у Джастин еще и холодные. У ДеБирса была здоровенная теплая лапища – он понял, что очень редко брал мужчин за руки, да и не только мужчин, кого угодно, кроме Фрэнни. Это что-то такое, из чего попросту вырастаешь, может, потому что взять кого-нибудь за руку – значит признать свою слабость и уязвимость. Он решил – это вроде как сдаться, или уступить, трудно сказать. Он не помнил, держал ли когда-либо за руку мать или отца. Сидел, думал об этом и вспомнил исключение – да, отец. Его взяли с собой в то место. Ему было лет девять или десять. Вроде бы больница, в городе. Он помнил, как они молча ехали туда из дома. Как смотрел в окно на небоскребы. Неудобную одежду – колючее шерстяное пальто. Он говорил с врачом, коренастым человеком с огромными руками, в очках с толстыми стеклами. Его оставили там на ночь. «За тобой просто понаблюдают», – сказал тогда отец, ведя его по длинному голубому коридору за руку. Странно, иногда такое вспоминается… а после этого он ничего не помнил. Может, лишь белый свет, отражающийся от скользких плиток пола.
– Среди нас кто-то есть, – сказала медиум. – Назови себя.
Комнату наполнил ветер. Такой бывает только на воде. Бумаги залетали по комнате белыми птицами. Стол тряхнуло. В дрожащем холоде он различил знакомое лицо.
Это был его кузен Анри, мокрый, бледный, стучащий зубами, синегубый. Джордж чувствовал, что в ботинки набралась вода, потом поднялась до колен, затекла в брюки.
– Назови себя, – скомандовала медиум.
Но видение лишь засмеялось.
– Я думал, ты меня любил, – сказало оно Джорджу и принялось повторять одно и то же. – Я думал, ты меня любил!
Он выскочил из-за стола и, шатаясь, пошел через дом Флойда к выходу. Ноги сминали острые травинки, он шел через большой луг к темному краю участка. Там его вырвало.
– Эй, – сказала Джастин, – вы в порядке?
Он почувствовал ее руку на спине, выпрямился и вытер рот.
– Грибы, – сказал он. – Побочный эффект.
– Говорите как знаток.
Она курила косяк.
– Вот, затянитесь, вам полегчает.
– Простите, – сказал он и взял косяк. Они спустились к ручью, потом остановились, глядя на воду.
– Что там только что произошло?
– Ничего, – сказала она. – Как по мне, чушь полнейшая.
– Вы что-нибудь видели? Почувствовали ветер?
– Нет, и ничего не видела. А вы?
– Меня что-то совсем растаращило.
– Гм.
– Я даже не знаю, кто я такой, – сказал он.
Они вышли в поле и оказались довольно далеко от дома. Они шли как солдаты, молча. Вдруг она упала на колени.
– Мне надо остановиться, – сказала она. – Нужно отдохнуть.
– Да, – сказал он. – Отдохнуть.
Они лежали рядом, будто упавшие с неба. Небо было широкое и ясное. Он закрыл глаза, в голове было как в могиле. Воздух буквально гудел – пандемониум[83] жизни, все громче звучащий в ушах.
А потом он сказал:
– Жизнь. – Он посмотрел на нее. Она смотрела на звезды.
– Нужно быть собой, – сказала она наконец. – В жизни. А иначе это все равно что не жить.
– Что?
– Не жить. Этак можно и…
– Думаю, вы красивая, – услышал он свой голос со стороны.
– Нет. – Она повернула голову и смотрела на него.
– Для меня – да.
– То есть я не красива на самом деле, но прямо сейчас – красива.
– Прямо сейчас, в этот самый момент, – повторил он, подтверждая что-то важное. Потом он протянул руку и положил ей на грудь.
Она помотала головой.
– Это не… не должно случиться, Джордж. Даже если бы я хотела.
– Ладно, – сказал он.
– Знаете почему?
Он кивнул, пусть и не понимал по-настоящему.
– Она моя подруга.
– Меня хорошо так вштырило.
– Не будем об этом говорить. – Она подняла его. Они вроде как качели, подумал он. Или нефтяные вышки в «Гиганте»[84]. Туда-сюда, туда-сюда.
Она стояла и смотрела на него.
– На что вы смотрите?
– На вас.
– Что вы видите?
– Вы меня пугаете, – сказала она. Макияж ее смазался, и кожа поблескивала на холоде.
– Я просто хотел поцеловать вас, – сказал он. – Не более.
Каким-то образом их рты встретились. У нее был теплый и липкий язык. Он не знал, как долго это продолжалось. Он чувствовал ее груди.
Они шли к дому, она – впереди. Ладно, она хотела командовать. Почему бы и нет. Но он услышал кого-то. Потом собак.
– Джастин, – позвал он.
Но она исчезла. Он был один. Один в лесу, среди берез, чьи белые стволы были как адепты культа подчинения. Луна светила, по земле метались тени.
Он услышал что-то еще.
Сначала он увидел длинные волосы, белые, и
