Дьявольская сила - Фриц Лейбер

Я спросил его, думает ли он, что в постели будет лежать утопленник, когда он снова вернется в этот мир, и он довольно спокойно подтвердил мои слова. Это заставило меня задать ему следующий вопрос: если его физическая оболочка исчезала из постели, когда он был в своих сновидениях, я мог бы посидеть в его комнате, чтобы удостовериться в этом. Он отказался наотрез. Он не объяснял причину, но подозрительно посмотрел на меня. Мне показалось, что он боится, что участие любого, постороннего человека, даже с хорошими намерениями, может быть опасным для него и может помешать ему «вернуться назад». Я не настаивал, так как видел, насколько накалилась ситуация. На следующий вечер я навестил Фарлоу, и он мне показался более спокойным и разумным. Ночь была спокойной, и он продолжил свои рассказы. Сны теперь начинались с того, что он лежит в полном сознании далеко на берегу, хорошо отдохнувший и высохший на солнце. Намного миль вокруг лежал песок, и он знал, что попал на Восток, в античный период. Солнце вставало все выше, и туман постепенно рассеивался, в солнечном свете легко шелестели волны, далеко на востоке у самой кромки берега различались очертания какого-то Города.

Находясь в состоянии этих видений, Фарлоу не имел представления, кто он, как он попал в море, что он делал на берегу. Там он всегда был одет в блузу и панталоны, а просыпался всегда в пижаме и сухой. Он еще не испытывал страха перед этими снами. И единственно, что он четко ощущал, это неизменно сохранявшееся соотношение между тремя часами сновидений и 10 минутами реальной жизни.

Обычно Фарлоу видел один сон в неделю, но были случаи, когда он видел два и даже больше. Они появлялись только когда он сильно уставал, из чего он сделал вывод, что в такие дни рушились каждодневные барьеры. Его друг, доктор, не мог помочь. И тогда он решил захватить что-нибудь из того мира, если это будет возможно. Я сидел в кабинете у Фарлоу поздно вечером, когда он рассказал мне об этом. И я видел, что ему стоило огромных усилий говорить об этом.

— Ну и как, успешно? — выдавил я из себя.

Он медленно кивнул. Фарлоу резко встал и подошел к письменному столу, он открыл один из ящиков, вытащил оттуда что-то, завернутое в белую материю и положил на стол передо мной.

— Взгляните, — сказал он, — не волнуйтесь, там нет ничего страшного.

Я должен признаться, что моя рука слегка дрожала, когда я разворачивал этот предмет. Возможно, я был разочарован, или на моем лице появилось любопытное выражение, но Фарлоу расслабился и мрачно улыбнулся. Передо мной лежал осколок красного камня шести дюймов в длину и трех в ширину, весивший около двух фунтов. Я тупо смотрел на него.

— Вы хотите сказать, что принесли это из вашего сна? — сказал я.

Нельзя было сказать ничего банальнее, но я был еще более удивлен, когда он кивнул.

— Да, — просто сказал он, — именно это я и имею в виду.

Я не знал, что сказать, чтобы это не звучало по-идиотски или не намекало на ненормальность Фарлоу. Я повертел камень в руках и сказал:

— Вы показывали кому-нибудь этот камень?

Фарлоу кивнул.

— Смитеру, самому лучшему геологу. Он страшно разволновался и был сильно озадачен, определив, что камень из времен Христа. Он не мог объяснить тот факт, что камень абсолютно не подвергся атмосферным воздействиям.

Мы с Фарлоу долго смотрели друг на друга. Я поднял бокал с виски. Сказать было нечего.

III

Вскоре после этого невероятного открытия Фарлоу я вынужден был уехать по делам, мы переписывались, а увидеться смогли лишь через три недели.

Несмотря на короткий срок, в его лице произошли большие изменения. Мне не понравились его глаза, в них затаился страх. Потребовался день или два, чтобы восстановить наши прежние доверительные отношения, и только спустя несколько вечеров он возобновил свои рассказы. Конечно, к моему возвращению он уже успел увидеть много снов.

События развивались. Фарлоу не вдавался в подробности, но было ясно, что характер снов принимал зловещий характер. Он сидел на берегу, полностью оправившись от тяжелых испытаний, которые выпали на его долю совсем недавно. Во сне он помнил о том, как барахтался в море, но ничего больше. Он все еще не знал, кто он и куда попал. Теперь там было намного светлее, туман почти полностью рассеялся. Башенки и шпили далекого города поблескивали сквозь серые клочья утреннего тумана, на сердце становилось легче.

В течение нескольких вечеров Фарлоу рассказал мне все свои сны, которые становились все напряженнее. В последних снах атмосфера накалилась до предела, и все было пронизано ужасом. Он не помнил, когда он в первый раз услышал, что город называется Эмиллион, но предполагал, что дней десять назад. Теперь он видел сны каждый день. Они начинались с того, что он сидел на берегу. Небо становилось все яснее, туман все больше рассеивался, очертания города становились все более четкими.

— Красота Эмиллиона была какой-то нереальной, — сказал Фарлоу, она наполнила его существо радостью. Он с каждым днем становился все сильнее и уже мог бегать по берегу и купаться в теплой воде. Он постоянно смотрел на далекий город, золотые башни которого поднимались из моря розового тумана.

Его можно было сравнить только с одним местом в реальном мире — с Монт Сент Мишелем ранним весенним утром, но красивым он был по земным стандартам, а в сравнении с Эмиллионом был жалким подобием сказочной красоты города его сновидений.

— Умножьте красоту Монт Сент Мишеля на сто, и вы получите Эмиллион, — просто сказал он, и его темное усталое лицо осветилось каким-то огнем изнутри.

Даже в дневные часы, когда он бодрствовал, название Эмиллион наполняло его душу радостью, и он проводил все свободное время за изучением старых карт и атласов, в основном средневекового периода, но все было безуспешно. Видимо, Эмиллион был из мира фантастики. Однажды, примерно за неделю до моего возвращения, сон стал меняться. Башенки и шпили Эмиллиона виднелись за песчаной косой в милю шириной, они сверкали золотом в лучах поднимающегося солнца, а мягкие волны разбивались о него. В городе жила женщина, которую, насколько я понял, Фарлоу любил.

Сам Фарлоу еще едва ли понимал это, но постепенно после серии удивительных снов, он ясно осознал свое чувство. Он не знал, как ее зовут, но точно знал, что любит, что девушка живет там, и он должен найти дорогу в Эмиллион. Но как это и бывает во сне, Фарлоу не мог ускорить события. Он не мог просто пойти в город, как мы это делаем в обычной жизни. События в сновидениях развивались вне времени, медленно от одной ночи к другой. Каждый раз Фарлоу приближался лишь на несколько шагов к кромке огромной пенистой косы, которая отделяла его от города. И однажды картинка резко изменилась.

Разглядывая башни Эмиллиона, он увидел что-то, напоминающее колышущуюся белую ткань примерно в полутора милях от стен города. Эта белая рыхлая масса колыхалась на месте, хотя казалось, что движется с огромной скоростью, и Фарлоу почувствовал смутное беспокойство. Холодный ветер разбросал последние клочья тумана, все еще висящего над поверхностью моря, и странный страх наполнил его сердце. Он остановился и стал рассматривать эту белую дымку, видимую вдалеке. Неописуемый ужас охватил его, на лбу выступил холодный пот.

Он боялся уснуть в следующую ночь, но сон снова окутал его. Он стоял на берегу, вглядываясь в дальний берег, где странное туманное облако двигалось с невероятной скоростью. Ему показалось, что оно было уже ближе. Холодный ветер дул Фарлоу в лицо, и он снова почувствовал тот же сильный страх, который уже не оставлял его. И он снова проснулся. Он увидел еще несколько снов и каждый раз было все то же. Каждую ночь Эмиллион светился над пенистой водой, но белое облако увеличивалось и уже можно было различить детали. Холодный ветер обдувал Фарлоу, и ему показалось, что ветер прошептал в небе: «Янычары из Эмиллиона».

Дико закричав, Фарлоу проснулся.

IV

— Что вы думаете об этом? — спросил меня Фарлоу в четвертый раз. Я зажег сигарету, рука тряслась.

— Янычары — это что-то типа мамлюков, не так ли? — наконец сказал я.

Фарлоу кивнул. Он достал с одной из полок толстый том.

— Мне не пришлось долго искать, — сказал он.

Он читал работу, лежащую перед ним. В ней говорилось, что янычары составляли турецкую пехоту в старые времена, которая была личной охраной Турецкого Султана. Эта охрана была упразднена в 1826 году. Там также было написано, что янычары — это личное орудие тирании, что это турецкие солдаты. Я старался сделать умное лицо, когда слушал Фарлоу.

— Как это связано с тем, что было две тысячи лет назад? И почему Восток? — быстро спросил я, прежде чем заговорил Фарлоу.

— Янычары — очень древняя сила, которая называлась по разному, — спокойно ответил Фарлоу. — Они были созданы на более раннем этапе и действовали на территории Турции. Особенно на востоке. Вы должны помнить, что Турция была Восточной Империей. И только после…