Битва за Дарданеллы - Владимир Шигин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Французская армия шла вперед столь стремительными маршами, на которые был способен разве что покойный Суворов.
14 октября в один и тот же день были полностью уничтожены сразу две прусские армии. При Иене это сделал сам Наполеон, при Ауэрштедте – маршал Даву. Ни личное присутствие короля, ни руководство войсками бывшего адъютанта Фридриха Великого, престарелого фельдмаршала Меллендорфа, ни наличие в армии сразу трех племянников знаменитого короля-полководца не спасли прусскую армию от сокрушительного разгрома.
– Наполеон дунул на Пруссию, и ее не стало! – так сказал о произошедшем саркастический Гейне.
27 октября Наполеон торжественно вступил в поверженный Берлин. Униженному прусскому королю он заявил:
– Франции контрибуцию в сто миллионов франков, а мне шпагу Фридриха Великого! И то и другое отослать в Париж!
Король согнулся в поклоне. Отныне от него уже ничего не зависело…
Здесь же, в Берлине, не откладывая дела в долгий ящик, Наполеон подписал декрет о начале континентальной блокады Англии. Сильного флота для покорения своего заклятого врага Франция после Трафальгара уже не имела. Но теперь, после разгрома Пруссии, она вполне могла затянуть на британском горле петлю торговой блокады. Отныне всем европейским государствам строжайше запрещались любые, даже почтовые, сношения с Туманным Альбионом. Росчерком пера французский император как бы вычеркивал Англию из бытия!
– Пусть эти негодяи захлебнутся собственной желчью! – сказал он, размашисто подписывая бумагу-приговор.
Спустя несколько дней к сбежавшему из Берлина Фридриху Вильгельму доставили послание российского императора. Александр Первый писал: «Для меня нет ни жертв, ни усилий, которых я не совершил бы, чтобы доказать вам всю мою преданность дорогим обязанностям…»
– Ах, он помнит нашу общую клятву у гроба Фридриха! – повеселел было король.
– Увы, для нас это уже не имеет никакого значения! – вернула его к действительности королева Луиза. – Для нас все кончено!
По раскисшим от дождей дорогам тянулись толпы пленных из-под Иены. Конвоиров почти не было. Дисциплинированные немцы сами строились в колонны и маршировали туда, куда им было велено. О побеге никто и не помышлял.
Столь оглушительно легкого завоевания великой державы, как уничтожение Пруссии Наполеоном, история мировых войн еще не знала… Теперь перед победоносными войсками французов оставался на всем континенте лишь один настоящий противник – Россия!
3 ноября навстречу французам из приграничных губерний дружно двинулись корпуса генералов Беннигсена и Буксгевдена. Александр долго не мог решить, кого назначить главнокомандующим. О Кутузове после Аустерлица он не хотел даже слышать, других своих генералов ставил еще ниже. Наконец, умные головы подсказали:
– Возьмите Михаилу Каменского, сей фельдмаршал во времена вашей бабки ревновал славой самого Суворова!
– А годы? – засомневался было осторожный император.
– Суворов в его лета и вовсе по горам альпийским лазал. Да и старик-то еще бравый!
– Хорошо! – повеселел Александр. – Ставлю во главе армии бравого!
Узнав о назначении фельдмаршала, Гавриил Державин тотчас разразился в его честь хвалебной одой:
…Оставший меч Екатерины,Булат, обдержанный в боях…
Оглохшего, полуслепого и почти выжившего из ума старика привезли из деревни в Петербург. Два дюжих адъютанта водили его всюду под руки.
– Ничего, что ножки слабые, – жалились дамы, на старичка глядючи. – Главное, что голова светлая!
– Ветеран с придурью! – так охарактеризовал нового главнокомандующего желчный Карл Нессельроде.
– Последний меч Екатерины, видать, слишком долго лежал в ножнах и оттого заржавел! – иронизировали столичные остряки.
Впрочем, большинство верило в талант и опыт Каменского, помня его былое соперничество с Суворовым. Император Александр с женой Елизаветой приняли главнокомандующего как спасителя Отечества и напутствовали на святое дело борьбы с Наполеоном.
Фельдмаршал, поводя мутным оком, долго что-то мычал в ответ, а затем прошепелявил, потрясая сухоньким кулачком:
– Я енту тварь, совестью сожженную, презрения достойную, изничтожу на корню!
И плюнул смачно на ковер. От столь яростной клятвы все были в неописуемом восторге. По российским церквям повсеместно возглашалась анафема Наполеону как самому настоящему антихристу. Нового главнокомандующего тем временем осторожно посадили в коляску и повезли к армии.
Всю дорогу Каменский спал, а просыпаясь, ел манные да рисовые каши, кефирами запивая. Прибывши к вверенным войскам, старец в несколько дней учинил столь сокрушительный хаос, что скоро никто не мог ничего понять.
– Если из ума наш фельдмаршал выжил уже давно, то теперь потерял и последние остатки памяти! – говорили меж собой издерганные нелепыми и противоречащими приказами адъютанты.
Как ни странно, но назначение Каменского весьма озадачило Наполеона. Ознакомившись с послужным списком фельдмаршала, император задумался:
– Этот вояка знает, как колотить горшки на соседских кухнях!
Над Каменским сиял нимб былых побед в турецких кампаниях. Торопясь хоть что-то успеть до приезда нового грозного противника, Наполеон, перечеркнув все свои старые планы, стремительным броском занял Варшаву.
– Здесь и будем ждать русских! – заявил он. – А они скоро навалятся. Этого Каменского не нам драться учить!
С прибытием же фельдмаршала к армии, французский император приуныл. Передвижения русских войск стало столь непонятно и странно, что французский штаб во главе с Бертье, ломая головы, ничего не мог понять. Все искали в действиях Каменского какой-то особый потайной смысл и, не находя такового, приходили в полное отчаяние. Наконец Наполеона осенило:
– Да ведь он полный идиот! Как же тяжело иметь дело на войне с идиотами, совершенно невозможно предугадать, что они выкинут в следующий момент! Впрочем, это рано или поздно поймет и император Александр, а поняв, заменит Каменского на кого-нибудь поумнее, с кем можно иметь дело!
Фельдмаршал Каменский прокомандовал армией ровно неделю. Затем, вспомнив о своих хворобах, да оставленном без присмотра хозяйстве, залез в коляску и… уехал домой.
– Ежели Бонапартий и есть всамделишний антихрист, то где уж мне сирому да убогому с такой скалапендрой тягаться! Пущай ноне молодые воюют! – сказал он своим штабным на прощание.
Уже с дороги фельдмаршал прислал в войска последний немногословный приказ: «Всем отступать, кто как может, в пределы России». Император Александр, узнав о самовольном отъезде фельдмаршала, спросил своих близких:
– Угадайте, господа, кто первым сбежал из армии? Никогда не угадаете!
Самому «спасителю» он отослал жесткий рескрипт: «Хотя и с прискорбием, но не обинуясь, если бы он сделан был кем-либо другим, надлежало бы предать строжайшему военному суду, коего неминуемым последствием было бы лишение живота. Александр».
Каменский на высочайший рескрипт никак не отозвался. Когда домашние зачитали старцу грозное царское послание, фельдмаршал лишь приподнял голову с подушки:
– Какой-такой Сашка? Не помню такого! У нас одна императрица – матушка Екатерина! Каменский пребывал уже в полнейшем маразме.
А на польских просторах тем временем все жарче разгорался костер новой русско-французской войны. Непролазная грязь лишила Наполеона его главного козыря – стремительного маневра, а потому борьба шла на равных. С бегством Каменского бесхозную армию возглавил старший из корпусных начальников генерал от кавалерии Леонтий Беннигсен. Первое серьезное столкновение произошло при местечке Пултуске. Там Беннигсен сразился с лучшим из наполеоновских маршалов Жаном Данном, имея, правда, при этом двукратное превосходство в силах.
Торопясь занять до подхода русской армии переправы через Вислу, Наполеон ошибся в расчетах и двинул свои главные силы на Голымин, тогда как наши расположились юго-восточнее. На главные силы Беннигсена нарвался, сам того не подозревая, корпус маршала Ланна. Французы атаковали с ходу в центре и на правом фланге. Справа им сопутствовал успех, и дивизия храброго Гюделя выбила из деревни Мошино отряд Барклая-де-Толли. Однако затем Беннигсен подкрепил Барклая артиллерией и бросил в контратаку всю остававшуюся у него в резерве пехоту. Полки шли, увязая в непролазной грязи сквозь падающий густой и мокрый снег, но с распущенными знаменами и под рокот барабанов.
Не приняв штыкового боя, французы откатились. И тогда в прорыв пошла уже русская кавалерия. Два десятка эскадронов: гусары и уланы, драгуны и кирасиры. Взметая копытами комья сырой глины, они на галопе прорвали неприятельские порядки.
Потеряв шесть тысяч человек, Ланн был отброшен. Попытка Наполеона выйти в тыл русской армии и отрезать ее от переправ через Нарев провалилась. Беннигсен, потеряв три тысячи, тоже покинул поле боя и продолжил свой отход на Кеннигсберг, таща из последних сил по раскисшим дорогам пушки и обозы. Пултускский бой, по существу, завершился вничью. Наши остались, впрочем, довольны. Синдром Аустерлица был преодолен.
