Сатанинские стихи - Салман Рушди

Когда Саладин Чамча пробудился, память об этих словах наполнила его горьким ожесточением. Где Фаришта, думал он. Этот сукин сын: держу пари, с ним сейчас всё в порядке.

Это была мысль, которая вернула его к реальности, с экстраординарным результатом; через мгновение, однако, он принялся поджаривать другие идеи.

Я зло во плоти, подумал он. Он должен был столкнуться с этим. Так или иначе, это произошло, и это нельзя было отрицать. Я теперь не я, или — не только я. Я — воплощение несправедливости, ненависти, греха.

Почему? Почему я?

Какое зло он совершил — какую мерзость он может совершить?

За что он — он не смог избегнуть этого понятия — наказан? И, продолжив мысль, кем? (Я придержу язык.)

Разве не следовал он собственным идеям относительно добра, разве не стремился заслуживать восхищения, посвятив всю свою волю, граничащую с одержимостью, завоеванию Англии? Разве не упорно он трудился, разве не избегал проблем, разве не стремился стать новым? Усердие, чистоплотность, умеренность, самодостаточность, доверие к себе, честность, семейная жизнь: чем было всё это, если не моральным кодексом? Его ли виной было то, что они с Памелой были бездетны? В ответе ли он за генетику? Не могло ли быть, в эти перевёрнутые годы, что он преследовался — судьбой, так он согласился называть агента преследования — именно за его стремление к «добру»? Что теперь такое стремление считается заблуждением, даже злом? Тогда как же жестока эта судьба, чтобы добиваться его отвержения самым миром, о котором он так решительно заботился! Как безжалостна, чтобы вышвырнуть его за ворота города, давно, как он полагал, принявшего его! Какая скупая в этом недальновидность — швырнуть его обратно на грудь его народа, от которого он столь долго чувствовал свою оторванность!

Тут нахлынули мысли о Зини Вакиль, и он — виновато, невротично — смахнул их обратно.

Сердце колотило его всё яростнее, и он сел, задыхаясь, ловя воздух ртом. Успокойся, или — занавес. Не место для таких напряжённых размышлений: уже нет. Он перевёл дух; лёг обратно; освободил свой разум{715}. Предатель в груди возобновил нормальное обслуживание.

Больше нет, твёрдо сказал себе Саладин Чамча. Больше не мыслить себя злом. Внешность обманчива; обложка — не лучший показатель для книги. Дьявол, Козёл, Шайтан? Не я.

Не я: другой.

Кто?

Мишала и Анахита явились с завтраком на подносе и волнением на лицах. Чамча поглощал кукурузные хлопья и «Nescafe», пока девчонки, преодолев минутную застенчивость, не принялись тараторить, одновременно, без остановок.

— Да-а, ну и разворошил ты этот улей, я фигею!

— А по ночам ты бегаешь превращаться обратно, так ведь?

— Слышь, это ведь не фокус, да? Ну, в смысле, разве это не косметика или там театральный грим?

— В смысле, Нервин говорил, что ты — актёр, и я так подумала.

— В смысле… — и тут юная Анахита увяла, ибо Чамча, изрыгая попкорн, сердито взвыл:

— Косметика? Грим? Фокус?

— Не обижайтесь, — робко встала на защиту сестры Мишала. — Это мы только так думали, знаете, ну, в смысле, это даже хорошо, было бы просто ужасно, если бы это были не вы, но вы — это вы, так что всё окей, — торопливо закончила она, ибо Чамча снова впился в неё взглядом.

— Дело вот в чём, — продолжила Анахита, и затем, смутившись: — В смысле, ну, в общем, мы думаем, что это что-то великое.

— Вы, она имеет в виду, — поправила Мишала. — Мы думаем, что вы знаете, что вы такое.

— Блеск, — сказала Анахита Чамче с ослепительной улыбкой. — Волшебство. Вы знаете. Предел.

— Мы не спали всю ночь, — поведала Мишала. — У нас были кое-какие идеи.

— Вот что мы решили, — с трепетом в голосе рассказала Анахита. — Раз вы превратились — в то, во что вы превратились, — тогда, может статься, в общем, вероятно, фактически, даже если вы ещё не проверили, может быть, вы могли бы…

И старшая девушка закончила мысль:

— Вы можете обладать — знаете — могуществом.

— Во всяком случае, мы так думали, — осторожно добавила Анахита, видя тучами сгущающиеся брови Чамчи. И, подходя к двери, продолжила: — Но, наверное, мы неправы.

— Ага. Мы неправы, верно. Приятного аппетита.

Прежде, чем убежать, Мишала достала из кармана своей красно-чёрно-клетчатой куртки с осликом бутылочку, полную зелёной жидкости, поставила на порожек и взорвала мосты:

— О, простите меня, но мама говорит, что вам следует использовать это, эту жидкость для полоскания рта, для Вашего дыхания.

Эти Мишала и Анахита, восхищающиеся обезображенностью, которую он ненавидел всем своим сердцем, окончательно убедили Саладина, что «его народ» столь безумно заблуждается, как он и давно подозревал раньше. Так что две представительницы этого народа должны были ответить за его горечь — когда, на второе его чердачное утро, они принесли ему масала-доса[134] вместо пачки печенья с игрушечными серебряными космонавтиками и он воскликнул неблагодарно:

— Теперь, думаете, я захочу есть эту грязную иностранную жратву? — с выражением сочувствия, делающим вопрос ещё более злым.

— И правда говно, — согласилась Мишала. — Никаких сосисок тут, одна херня.

Чувствуя, что оскорбил их гостеприимство, он попытался объяснить, что думал о себе сейчас, как, ну, в общем, как о британце…

— А как насчёт нас? — поинтересовалась Анахита. — Кто мы, по-твоему?

И Мишала доверилась ему:

— Во мне нет ничего от Бангладеш. Только некое место, о котором продолжают скучать папа и мама.

И, наконец, Анахита:

— Бандоглушь{716}. — С удовлетворённым поклоном. — Вот как, во всяком случае, называю это я.

Но они не были британцами, хотел он сообщить им: не взаправду, ни в коем случае не мог он признать этого. И всё же прежняя уверенность на мгновение покинула его вместе с прежней жизнью…

— Где телефон? — потребовал он ответа. — Мне нужно кое-куда позвонить.

Телефон был в холле; Анахита, проверив свои сбережения, выделила ему монеты. Обернув голову чужим тюрбаном, скрыв своё тело чужими (Нервиновскими) брюками и ботинками Мишалы, Чамча набрал номер из своего прошлого.

— Чамча, — ответил ему голос Мими Мамульян. — Ты же мёртв.

Это случилось за время его отсутствия: Мими сгноила и потеряла зубы.

— Они были такими белыми, — сокрушалась она, говоря несколько резче обычного из-за проблем с челюстью. — В чём причина? Не спрашивай. Кто спрашивает о причинах в наше время? Какой у тебя номер? — поспешила добавить она, поскольку начались гудки{717}. — Я перезвоню тебе.

Но прошло ровно пять минут прежде, чем она сделала это.

— Я соображала. Какая причина в том, что ты жив? Почему воды расступились для тебя и второго парня, но закрылись перед остальными{718}? Не говори мне, что вы были достойнее. Сейчас никто не покупается на это, даже ты, Чамча. Я спускалась по Оксфорд-стрит в поисках ботинок из крокодиловой кожи, когда это случилось: я застыла на полном шагу и упала вперёд, словно дерево, прямо на подбородок, и все зубы высыпались на тротуар перед мужчиной-ищущим-леди. Людям следует быть внимательнее, Чамча. Когда я пришла в себя, мои зубы валялись небольшой кучкой у моего носа. Я открыла глаза и увидела маленьких ублюдков, уставившихся на меня, разве не мило? Первое, о чём я подумала — слава богу, у меня есть деньги. Я могу вставить их обратно, конфиденциально, разумеется; большая работа, лучше прежнего. Так что я взяла на некоторое время перерыв. Дела закадровых голосов сейчас плохи, позволь доложить, так что нам — тебе за свою смерть и мне за свои зубы — нет смысла нести за это ответственность. Стандарты понижены, Чамча. Включи ТВ, послушай радио, ты услышишь только банальные коммерческие трансляции о пицце, рекламу пива с германским акцентом на «Центральном Кастинге»{719}, марсиан, жрущих картофельный порошок и выглядящих так, словно с луны свалились. Они выперли нас из «Шоу Чужаков». Побыстрее выздоравливай. Кстати, можешь пожелать мне того же.

Так что он потерял работу точно так же, как жену, дом, контроль над жизнью.

— Да и не только с зубами всё не так, как надо, — снова заговорила Мими. — Грёбаные петарды пугают меня как дуру. Я продолжаю думать, что снова распылю старые кости по улице. Возраст, Чамча: от него все унижения. Ты рождаешься, ты бьёшься и расшибаешься всю свою жизнь, а потом ты ломаешься, и они сгребают тебя в урну. Всё равно, как бы усердно я ни трудилась, я всего лишь помру со всеми удобствами. Ты знаешь, что я теперь с Билли Баттутой? Верно, откуда бы, ты же путешествовал. Да, я перестала ждать тебя, но я решила похитить сердце одного из твоих соотечественников. Можешь воспринимать это как комплимент. А сейчас мне пора бежать. Приятно было поговорить с мертвецом, Чамча. В следующий раз ныряй с борта пониже. Бай-бай!