Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус

Прибыло несколько танков и самоходных пушек, но Венк почти не надеялся получить больше. Не осталось у него и иллюзий, что он получит обещанный состав дивизий, положенный по штату. Венк подозревал, что руководству просто нечего ему послать.

В одном только он был уверен: 12-я армия, узкой полоской растянувшаяся вдоль Эльбы перед Берлином, не сможет долго удерживать натиск любой силы. «Если американцы начнут масштабное наступление, они с легкостью разнесут наши позиции, — заметил он Рейхгельму. — А что их остановит после этого? Между нами и Берлином ничего нет».

Новости ошеломили Карла Виберга. Он недоверчиво уставился на своего босса — Хеннингса Иессен-Шмидта, руководителя берлинской группы Управления стратегических служб (УСС).

— Вы уверены? Вы абсолютно уверены?

Иессен-Шмидт кивнул:

— Именно такую информацию я получил, и у меня нет причин сомневаться.

Мужчины в молчании смотрели друг на друга. Уже несколько месяцев в них поддерживали убежденность в том, что войска Эйзенхауэра возьмут Берлин, однако новости, принесенные Вибергу Иессен-Шмидтом через весь город, разбили все их надежды. Курьер, только что прибывший из Швеции, привез известие особой важности из Лондона. Агентов предупредили, чтобы они не ждали англо-американцев.

Все те долгие месяцы, что Виберг вел в Берлине двойную жизнь, он рассматривал самые разные возможности, но только не эту. Даже сейчас он не мог до конца поверить услышанному. Изменение плана никак не влияло на их работу, по крайней мере на данный момент: они должны продолжать посылать информацию, а Виберг, как «кладовщик», все так же должен распределять снаряжение между агентами, когда и если придет приказ. Однако, насколько знал Виберг, пока очень мало квалифицированных специалистов и саботажников прибыло в город. Иессен-Шмидт несколько недель ждал единственного человека — радиотехника, который должен был собрать радиопередатчик и радиоприемник, все еще лежавший в куче угля в подвале Виберга. Виберг угрюмо спросил себя, прибудет ли кто-нибудь вообще и потребуется ли когда-нибудь их снаряжение, хранить которое с каждым днем становилось все опаснее. Немцы могли найти его. Хуже того, его могли найти русские. Виберг надеялся, что Лондон предупредил восточных союзников о маленькой группе шпионов в Берлине. Если нет, будет очень трудно объяснить существование такого большого запаса военного снаряжения и боеприпасов.

Для тревоги у Виберга была и личная причина. После долгих лет вдовства он недавно познакомился с молодой женщиной Инге Мюллер. После окончания войны они собирались пожениться. Теперь Виберг сомневался в безопасности Инге в случае прихода русских. Ему казалось, что маленькая группка заговорщиков обречена на гибель в адском котле, в который скоро превратится Берлин. Он пытался подавить свои страхи, но никогда прежде он не испытывал такого уныния. Их бросили на произвол судьбы.

Командующий 1-й гвардейской танковой армией генерал-полковник Михаил Катуков бросил трубку полевого телефона, резко развернулся и яростно пнул ногой дверь своего штаба. Он только что получил доклад офицера, руководившего наступлением 65-й танковой бригады на Зеловские высоты. Бригада не продвинулась ни на шаг. «Мы наступаем на пятки пехоте, — сообщил Катукову генерал Иван Ющук. — Мы увязли по горло!»

Несколько укротив гнев, Катуков повернулся к своим офицерам и, подбоченясь, недоверчиво покачал головой: «Эти гитлеровские дьяволы! За всю войну не встречал подобного сопротивления… Я сам выясню, что нас задерживает, черт побери».

Несмотря ни на что, он должен был взять высоты к утру, чтобы Жуков смог выйти на оперативный простор.

Войска маршала Конева прорвали немецкую оборону южнее по восемнадцатимильному фронту западнее Нейсе. Его армии стремительно форсировали реку. Они уже навели двадцать мостов, выдерживающих танки (некоторые мосты могли выдержать шестьдесят тонн), двадцать одну паромную переправу и семнадцать легких десантных мостов.

Бомбардировщики-штурмовики расчищали дорогу, и танкисты Конева углубились на десять миль за линию вражеского фронта менее чем за восемь часов сражения.

Теперь Коневу оставалась всего двадцать одна миля до Люббена, пункта, который Сталин определил как границу между его войсками и войсками Жукова. Там танкисты Конева повернут на северо-запад и направятся к главному шоссе, ведущему через Цоссен в Берлин. На картах это шоссе называлось «имперское шоссе 96» — шоссе, которое фельдмаршал Герд фон Рундштедт назвал «Der Weg zur Ewigkeit» — «Дорога в вечность».

Казалось, будто власти не в состоянии признать, что Берлину грозит опасность.

Хотя Красная армия стояла всего лишь в 32 милях от города, никто не подал сигнал тревоги, не сделал официального заявления. Берлинцы прекрасно знали, что русские начали наступление. Глухие артиллерийские раскаты были первым признаком, затем появились беженцы. Новости передавались по телефону, из уст в уста, но до сих пор они были обрывочными и противоречивыми и в отсутствие серьезной информации порождали дикие предположения и слухи. Некоторые говорили, что русские всего в десяти милях, даже ближе, другие слышали, что враг вышел на восточные окраины. Никто точно не знал, какова ситуация, однако большинство берлинцев теперь верило, что дни города сочтены, что началась его предсмертная агония.

И как ни поразительно, люди продолжали заниматься своими делами. Они нервничали, им было все труднее сохранять видимость нормальной жизни, но все старались.

На каждой остановке молочника Рихарда Погановска донимали вопросами. Его покупатели явно полагали, что он знает больше кого бы то ни было. Однако обычно бодрый Погановска не мог ничего ответить: он боялся, как и его клиенты. В гостиной дома высокопоставленного нациста из почтового ведомства все еще висел портрет Адольфа Гитлера, но даже это уже не утешало Рихарда.

Он обрадовался, увидев своего юного друга, тринадцатилетнюю Додо Маркардт, терпеливо поджидающую на углу во Фриденау. Она часто проезжала с ним пару кварталов и неизменно поднимала его настроение. Додо села рядом с его собачкой Полди и принялась весело болтать, но сегодня Рихарду трудно было сосредоточиться.

На стенах полуразрушенных зданий появились написанные краской призывы, и он без энтузиазма разглядывал их: «Берлин останется немецким», «Победа или рабство», «Вена снова будет немецкой» и «Кто верит в Гитлера, верит в победу». Погановска остановился там, где всегда оставлял Додо, и снял девочку с тележки. Она улыбнулась: «До завтра, господин молочник». — «До завтра, Додо». Рихард Погановска снова взобрался в тележку, тоскливо размышляя, сколько еще «завтра» у них осталось.

Пастор Артур Лекшейдт, проводивший панихиду на кладбище около разрушенной церкви, не думал, что можно страдать сильнее, чем сейчас. Казалось, прошла вечность с тех пор, как была разрушена его прекрасная Меланхтонская церковь. За прошедшие несколько недель столько людей было убито во время авианалетов, что служка, ведущий церковные книги, больше не регистрировал смерти. Лекшейдт стоял на краю братской могилы, в которую положили тела сорока жертв ночного налета. На заупокойной службе присутствовало лишь несколько человек. Когда пастор закончил, большинство удалились, осталась только одна девушка. Она сказала пастору, что среди погибших ее брат, и испуганно добавила: «Он был членом СС, он не был прихожанином этой церкви… Вы помолитесь за него?» Лекшейдт кивнул. Он не соглашался с нацистами и эсэсовцами, но, как сказал он девушке, «нельзя отказать умершему человеку в слове Божьем». Склонив голову, он произнес: «Господи, не прячь свое лицо от меня… мои дни прошли, как тень… моя жизнь ничто перед Тобой… мое время в Твоих руках…» На ближайшей стене кто-то ночью нацарапал слова: «Германия победит».

Мать-настоятельница Кунегундес с нетерпением ждала, чтобы все это наконец закончилось. Далемский дом — монастырь и роддом, — управляемый миссией сестер Пресвятого Сердца, в своем религиозном затворничестве представлял собой островок в Вильмерсдорфе, однако маленькая, кругленькая, энергичная мать-настоятельница имела внешние источники информации. Далемский пресс-клуб на вилле министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа прямо напротив монастыря закрылся лишь накануне ночью. От друзей-журналистов, которые пришли попрощаться, мать-настоятельница узнала, что конец близок и что битва за город разразится через несколько дней.

Решительная мать-настоятельница надеялась, что битва будет недолгой. Всего несколько дней назад сбитый самолет союзников упал в ее сад, пробив крышу монастыря. Опасность подобралась слишком близко. Давно пора закончиться этой глупой и ужасной войне. А пока матери-настоятельнице надо было заботиться о двухстах душах: 107 новорожденных (из которых 91 был незаконнорожденным), 32 матерях и 60 монахинях и послушницах).