Быстрые сны - Зиновий Юрьев

– Спасибо, Баумгартнер. Потолкую с ней сам. Где она?

Баумгартнер подвел Милича к двери, постучал и, не ожидая ответа, вошел.

– Миссис Ставрос, это лейтенант Милич. Если бы вы могли еще раз рассказать…

– Конечно, конечно, – сказала густым, прокуренным басом толстая огромная старуха с желто-седыми волосами, небрежно заплетенными в косу, и густыми черными бровями. На ней был суконный черный халат, надетый поверх пижамы. – Вы не возражаете, если я закурю? – спросила старуха.

Она была возбуждена, и ее руки все время двигались, хватаясь то за пуговицы халата, то за подлокотник кресла, то за пачку сигарет, которая лежала на столе. Наконец она заняла руки сигаретой и спичками и посмотрела на Милича маленькими черными глазками:

– Рассказывать все по порядку или вы будете сами задавать вопросы?

– Вы расскажите, миссис Ставрос, что сможете, а я потом, если мне что-то будет неясно, еще спрошу. Хорошо?

– Конечно, конечно. – Старуха выпятила губы, выпустила струю дыма и посмотрела на потолок, словно именно там начиналась история убийства ее хозяйки. – Валерия позвонила мне днем, что приедет вечером. Она сейчас работает где-то около Буэнас-Вистас. Точно я не знаю…

– Это неважно, я в курсе дела, миссис Ставрос.

Старуха обиженно посмотрела на Милича. Это было покушение на ее монополию. Она знала. Только она.

– Конечно, конечно. – Она поджала губы. («Точно так же, как когда-то поджимала их мать, – подумал Милич. – И в сегодняшнем сне».) – Значит, она позвонила, что приедет. Она приезжает раз или два в неделю. Голос у нее был веселый такой. Она назвала меня не миссис Ставрос, как обычно, а Ксения. Она меня всегда называет Ксения, когда у нее хорошее настроение.

«Всегда называет», – подумал Милич. Как людям трудно перейти с настоящего на прошлое время. Понять, что не называет, а называла. И никогда больше не назовет. Грамматика смерти.

– Приехала она часов в восемь вечера. И правда – все улыбалась. Я, конечно, не стала спрашивать. Не люблю я лезть в душу с расспросами. Захочет – сама расскажет. Я ведь помню, что не у себя на старости лет живу, а у людей. – Старуха снова неодобрительно поджала губы и покачала головой. – Да, у людей. Хотя мне на мисс Басс грех жаловаться. А после того как она со своим последним мужем – это с доктором – развелась, так мы и вовсе спокойно зажили. Да, значит, пришла она веселая, улыбчивая такая, чмокнула меня в щечку… Да, вы не смотрите так, она ко мне иногда прямо как к матери… – Старуха одновременно всхлипнула, затянулась, пошарила в кармане и вытерла сухие глаза рукавом халата. – Чмокнула меня – и шмыг в ванную. Она, знаете, как тюлень какой, – часами в воде сидеть может. Ну, поплескалась она, наверное, не меньше часа. И что меня поразило, даже пела там. Сроду такого с ней не было. Что-то такое там мурлыкала про любовь. А потом вылезла и спрашивает, какая у меня вера. Я даже сразу и не сообразила, что она в виду имеет. «В бога в какого вы веруете?» – спрашивает. А я говорю: «Как – в какого? В господа нашего и спасителя, в Иисуса Христа». – «Да нет, говорит, к какой церкви вы принадлежите, Ксения?» – «А, говорю, я и не поняла сначала. К Греческой православной, хотя не так я часто хожу в храм божий, как следовало бы». – «А к Синтетической церкви как вы относитесь? – спрашивает она и поясняет: – Это новая религия такая, вы слышали, наверное». Слышать-то я слышала, конечно, да что я о ней знаю? И родители мои, которые в десятом году сюда, в Шервуд, из Салоник приехали, и я – мы всегда были в Греческой православной церкви. И к чему, думаю, она меня про синтов спрашивает? Потом какое-то время прошло, я накормила Валерию, подала на стол кофе – она, знаете, так кофе любит, что даже на ночь пьет, – она вдруг и говорит: «А знаете, Ксения, я выхожу замуж». И смеется. Весело так. Как дитя. – Старуха снова покопалась в кармане, в котором раз уже не нашла платка, и снова вытерла сухие глаза рукавом халата. – «Ну, – я говорю, – поздравляю вас, дорогая Валерия. А кто же он?» – «О, говорит, очень солидный человек. Необыкновенный человек. Только он синт».

– Что? – вскрикнул лейтенант. – Синт?

– Я никогда не вру, – снова поджала губы миссис Ставрос. – Она так и сказала: синт. Я Валерии и говорю: «Какая разница, баптист ли, католик, иудей – лишь бы человек был хороший. Хотя я, если честно говорить, пошла бы только за православного». Ну, поговорили мы немножко. Она мне объяснила, что он там какой-то пост высокий у себя в церкви занимает и должен согласовать брак со своими старейшинами или как там у них называется. А Валерия прямо так и светится, мне рассказывает. И у меня глаза на мокром месте, потому что последнее время она мрачнее тучи ходила.

Ну, легла она спать. Только легла – телефонный звонок. Я почему обратила внимание – так-то ей полно звонят. Но все знают, что ее нет. Вот никто и не звонит. А тут уже часов двенадцать, наверное, может, чуть меньше, – и телефон. Я слышу, она там что-то поговорила, пришла ко мне в комнату и говорит, что к ней должны заехать, чтобы я не вставала, она сама откроет.

И действительно, наверное, через полчасика раздается звонок. Я понимаю, дело, конечно, не в том, что вдруг такая заботливая стала. Просто, видно, не хотела она, чтоб я видела, кто к ней пришел. Только что про брак разговоры вела… Да я ее не осуждаю. У нынешних-то свои понятия… Ну, она впустила его – и сразу к себе в комнату. А я, конечно, не сплю. Только что название, что я ей чужая, а сама я к ней как к родной. Ну, понятно, и беспокойно мне как-то и любопытно. Встала я тихонечко, вышла в прихожую. Смотрю – куртка висит. Странный, думаю, у нее посетитель.

– Почему странный? – спросил Милич.

– Куртка такая коричневая, нейлоновая. Грязноватая такая… и рукав рваный.

– Ну и что?

– Как вам объяснить? Валерия ведь не девчонка. Тридцать два года. Ну и… думаешь… посолиднее должны у нее знакомые быть… А тут – рваная куртка… И на полу глина.

– Что?

– Глина, говорю. У нас у входа коврик. Так вот и коврик в глине – видно, тер он ноги, – и пол испачкан. Понимаете теперь, почему я говорю – несолидный человек? Солидный человек не придет к даме за полночь да еще в рваной куртке и ботинки в глине.

– Вы не слышали, о чем они говорили?

– Так, если честно сказать, подошла я к двери…

– Ну, и что?

– Ничего не слышно было. Думаю, может быть…

– Что «может быть»?

– Думаю, может быть, спят. И тут слышу шаги. Вроде бы как к двери. Я быстренько в свою комнату. И уже оттуда слышу, как выходят из комнаты Валерии в прихожую. И шаги не ее. И тут же дверь захлопнулась. Знаете, ночью, когда лежишь и не спишь, все слышишь. Проходит полчаса, час. Все тихо. А мне как-то беспокойно на душе. Прямо места себе не нахожу – ворочаюсь и ворочаюсь, и сердце болит. Не знаю, чего именно, а болит и болит. Ну, встала я наконец, подошла к ее двери. А там свет горит. Ни звука. Постучала. Сама не знаю чего – но постучала. Не отвечает. Может, думаю, спит. Забыла свет погасить. Отошла от двери – и обратно. Открыла тихонечко дверь – и как закричу! Валерия на полу, и около головы лужица темная. Я все сразу поняла. Я как куртку эту увидела – сразу почувствовала: что-то тут не так.