Смерть отца - Наоми Френкель

Знал строгий прокурор, что никогда не проникнет свет в один темный угол его души, тот угол, который отделяет его от абсолютной цельности с самим собой и с его окружением. И его острый ум, любящий комментарии и высшую силу закона, все то, что пришло к нему наследием от тех далеких раввинов, – именно этот ум вел его к толкованию существующих законов, на которых держится мир. Начал прокурор обвинять мир и стал одним из пламенных последователей Фердинанда Лассаля. И все дни пытался дать ясный ответ на его вопрос в духе Фердинанда Лассаля:

– К кому я принадлежу? К смуглым евреям по ту сторону границы, или к тем, что живут здесь?

– В нормальном, просвещенном обществе, не будет смысла в этом вопросе. Упадут все границы и завесы, – уверенно ответил отец.

Но тень, идущая рядом, сопровождала сына тем днем, когда он стоял с красавицей Маргарет у реки, и вместе с трепетной памятью о первой любви сохранилась в его душе колеблющаяся темная тень. «К кому ты принадлежишь? К черному человеку с мешком на плече, или к красавице Маргарет?»

На улицах симпатичного университетского городка южной Германии шатался Георг в одиночестве, ища ответ в духе Фердинанда Лассаля и остальных принципов, на которых зиждется мир. Александр шел за ним, пока не догонял, и между ними снова вспыхивал спор.

Стоит сейчас Александр на темной улице под светящимся окном Георга и улыбается про себя. Свистит условным свистом их молодости, но Георг не слышит. Светящееся окно остается закрытым. Идет Александр к воротам дома. Они тоже закрыты. Возвращается к светящемуся окну. Ему так хочется подняться к Георгу и поговорить о давних днях. Георг гуляет по кабинету, как обычно погруженный в решение трудной проблемы. Не чувствует и представить не может, что друг стоит сейчас под его окном.

«До чего я тогда был горяч, – опирается Александр спиной о столб бледного уличного фонаря, – ни Тора, ни доказательства не убедили Георга тогда идти за мной. Он был по-настоящему захвачен и прилип душой к идее, которая искрой вспыхнула в нем. Отсюда до научного обоснования идеи дорога была коротка». Печальная улыбка стынет на губах Александра, не стирая постоянного насмешливого выражения. «Как бурно я был настроен в те годы». И снова издает свист. Желание подняться туда и оторваться от одиночества до того переполняет его, что он усиливает свист, до боли растягивая мышцы рта. Но светящееся окно остается закрытым.

Снова возникает тень Георга в окне, и после этого гаснет свет. Теперь Александр стоит в полной темноте.

«Соглашусь на приглашение Габриеля сопровождать его в городок металлургов, к дяде Самуилу, которому исполнилось семьдесят пять лет, – вздыхает Александр, – меня ждет напряженная работа в ближайшие недели, позорное дело куплетиста…»

Александр отрывается от темного окна Георга, и фонарь посылает ему вдогонку свой бледный свет.

Глава пятнадцатая

Дорога в городок металлургов, что расположен между горами, далека. Габриель и Александр едут к дяде Самуилу. Габриэль ведет автомобиль. Широкое шоссе без конца петляет между городами и лесами, селами, заброшенными поместьями, редкими железнодорожными станциями. Мелькают мимо небольшие мельницы, заправочные станции, и множество придорожных питейных заведений. Медленно ползет автомобиль с хребта на хребет, между гигантскими скалами и высокими соснами.

Городки и села погружены в воскресный отдых. Несмотря на ранний час, они не одни на дороге. Грузовики заполняют петляющее шоссе. Внезапно появились на примыкающей дороге грузовики, полные людьми в форме штурмовиков, со знаменами. На главном шоссе они выстроились в длинную колонну, разрывающую сельскую тишину ревом песен и развевающимися знаменами. Дремлющие села пробуждаются. Окна распахиваются, руки машут поющим штурмовикам. В селах злобно воют псы, раздетые до пояса крестьяне уводят их и тоже приветствуют веселую колонну. На заправочных станциях работники закатывают рукава. На железнодорожной станции начальник приветствует их кивком. И все питейные заведения широко открывают свои ворота. От километра к километру повышается настроение мускулистых парней в коричневой форме. На шоссе, вне поселений и городков, они успокаиваются, перестают размахивать знаменами и петь песни, сидят на скамьях грузовиков, разговаривая между собой. Но как только кто-то возникает по пути, даже если это нищая старуха, собирающая в лесу хворост, они мгновенно вскакивают на ноги, и начинают реветь песню, от которой могут лопнуть барабанные перепонки.

– Народ един! Страна одна! Вождь один!

– И никто не протестует? – потрясен Александр. – Этот коричневый потоп зальет здесь все.

– Расскажи это дяде Самуилу.

– Он что, не знает?

– Ах, дядя – вздыхает Габриель, – и сейчас он упрямо не желает репатриироваться с нами, а Моника не может себе позволить оставить его одного. Давно бы мы уже были в стране Израиля, если бы не дядя.

– Он что, и сегодня такой же противник сионизма, каким был в дни нашей юности?

– Да, абсолютный противник. Но тем временем состарился, и желание его, как и каждого богобоязненного религиозного еврея, – умереть на Святой земле. Хочет он уехать с нами, если бы не книга…

– Книга?

– Ты забыл, что дядя Самуил пишет книгу, еще с тех пор. До завершения книги, говорит дядя, он не сможет уехать.

– И он близок к завершению?

– Ах, Александр, каждый год он начинает книгу сначала, – и оба начинают смеяться.

Остальную часть дороги они едут молча.

«Дядя Самуил пишет книгу». Эта фраза сопровождала дядю Самуила, окутывая его атмосферой тайны. Дядя не принадлежал к старожилам городка. Семья его не жила между горами. Прежде, чем дядя Самуил приехал сюда, от него пришло письмо в торговый дом Аарона Штерна, дяди Габриеля. Письмо было написано красивыми готическими буквами со всеми завитушками, в нем был вопрос к почтенному Аарону Штерну, есть ли у того возможность найти ему место чиновника в своей конторе. Аарон был весьма чувствителен к красивому почерку и считал, что красивый почерк является основой успеха в жизни. Поэтому, долго не размышляя, он пригласил дядю Самуила на работу, тем более, что торговый дом по продаже металла семьи Штерн рос со дня на день, и нуждался в работниках. Так приехал дядя Самуил из города Лиссау Познанской области в горный городок металлургов. Прибыл один, без семьи, и впервые вошел в контору Аарона Штерна во время дневной молитвы. Каждый день, в четыре часа дня, Аарон Штерн извлекал из кармана, висящие на цепочке золотые часы и объявлял чиновникам:

– Оставляем работу и приступаем к дневной молитве.

Точно так же, как его брат на латунном предприятии в далекой Пруссии. Эта традиция поддерживалась семьей Штерн в любом месте, где бы она ни селилась.

Войдя, дядя Самуил тут же встал у стены и присоединился к молитве, и с этого момента отношения между Аароном Штерном и дядей Самуилом были отличными. Выяснилось, что дядя Самуил не просто конторщик, что в еврейской духовной семинарии – ешиве – города Лиссау он был одаренным учеником и большим знатоком Священных книг. Так что дом Штерна только приобрел в лице дяди Самуила. Дядя Самуил еще был большим специалистом в деле приобщения новорожденных мальчиков к еврейству путем обрезания крайней плоти. Не было младенца во всей округе, который не прошел бы через его умелые руки. И делал он это не для получения какого-либо поощрения. Шесть тысяч еврейских детей были занесены у него в список. Несколько лет он жил в маленьком белом домике, который выделил ему его друг Аарон, и в один из дней вызвал к себе из Лиссау своего брата Берла. Берл, его младший брат, недавно овдовел, и приехал к старшему брату вместе с маленькой дочкой Моникой-Сарой. Берл торговал старой мебелью, Покупал ее у горожан и затем продавал крестьянам округи. Но не очень часто его замечали занятым делом. Довольствовался он малым. Как только в кошельке оказывалось немного денег, достаточных для существования, он прекращал торговлю, усаживался перед домиком брата, и затевал разговоры с каждым, кто проходил мимо. Берл обладал большими познаниями в семейных и общинных делах. Домик дяди Самуила находился между синагогой и иешивой. Движение там всегда было многолюдным, и Берл не уставал слушать и рассказывать. И потому, что торговля старой мебелью была ничтожной, а сидение у дома очень ему нравилось, сделал его Аарон, в конце концов, сторожем своего торгового дома. Вместе с тем, Берл продолжал быть активным в общине, – готовил детей из бедных семей к церемонии совершеннолетия – бар-мицвы, помогал способным ученикам в семинарии, следил за их здоровьем, вникал в их каждодневные мелкие заботы. В синагоге сидел рядом с братом на первой скамье, за спиной произносящего молитву, которую повторяли все остальные молящиеся. Нет сомнения, что приобщение двух братьев к общине городка металлургов оказалось весьма важным.