Смерть отца - Наоми Френкель

– Вот они, уважаемый доктор, представители партий, – провозглашает Шпац из Нюрнберга. Когда Александр видом своим выражает некоторое сомнение, лицо Шпаца краснеет, и рыжие его волосы, кажется, встают дыбом. – Доктор! Не подозревайте меня в глупости, что я здесь ставлю в один ряд все идеологии, и все мировоззрения. Упаси меня Бог, уважаемый доктор! Тут, на листе рисовал мой карандаш «аппаратчиков», как называют их русские писатели. Аппаратчики, доктор, это тип. Один тип во всех партиях. Уважаемый доктор не улавливает, что это такое – аппаратчики. Объясняю: люди партийного аппарата. Что я могу сделать, доктор, если мой карандаш всегда говорит правду. Со мной происходит странная вещь, когда я начинаю рисовать. Разрешите вам объяснить, вы не торопитесь?

– Нет, нет, я распологаю временем.

– Отлично, уважаемый доктор. Извините меня, если я немного удлиню свои объяснения. Прихожу я на предвыборное собрание, и со сцены человек ораторствует, и высокие слова трогают твою душу своей правдивостью. В эти вдохновенные минуты я вижу, но не слышу. И снова я не Вольдемар Шпац из вольного города Нюрнберга со своими ощущениями. Я чувствую какие-то скрытые и исчезающие вещи, которые никогда не смогу ясно выразить в словах. Но рука моя знает, рука рисует, рука моя чувствует ясно то, что смутно ощутимо в моей душе. Рука всегда говорит правду. Господин доктор, временами я замираю в потрясении перед тем, что открывает моя рука. Что же касается аппаратчиков, людей партийных аппаратов…

Александр уже давно не смотрит на шеренгу мужчин. Он уже перевернул страницу и с большим вниманием рассматривает Марго и офицера полиции Рифке.

– Рисунки ваши превосходны, господин Шпац, превосходны, – говорит он.

– Ах, – вздыхает молодой человек, – только господин адвокат говорит это.

Александр продолжает листать блокнот. Перед ним веселящаяся молодежь. Душная атмосфера, не продохнуть, ноги, руки, головы со всех сторон.

– Это тоже типы, которые вы нашли?

Лицо юноши сильно краснеет, он поднимается, чтоб подтянуть брюки.

– Уважаемый доктор, разрешите объяснить вам еще одну единственную вещь. Ведь вас никто не торопит?

– Нет, – отвечает Александр мягким голосом.

– Все дни и все ночи я шатаюсь по столице и делаю зарисовки. Но не это ищет моя душа, – указывает Шпац на суматошный рисунок веселящейся молодежи. – Господину доктору, несомненно, знакомы голландские художники. Сидят чистые тихие женщины около столов, занимаются домашними делами, и их спокойные глаза следят за чистенькими симпатичными детьми. И свет в комнате несколько темен, и атмосфера тишины, порядка и безопасности окутывает все предметы и фигуры. Я люблю эти картины. И сколько не хожу и не ищу, хотя бы один единственный раз, такую картину в жизни, я ее не нахожу. Рискую и рисую лишь всякое безумие, суматоху, хаос. Только это мой карандаш заносит на бумагу. А эти, – Шпац кладет руку на рисунок, – мои друзья. Я их зарисовал там, где мы постоянно встречаемся.

– И где это ваше постоянное место встречи, господин Шпац?

– В «Пламени Ада», уважаемый господин доктор. Это всеми нами любимый бар. Его каждый вечер посещал и Аполлон, и Марго там пела, и офицер Рифке там бывает.

– Полагаю, – перебивает его Александр, – что и мне надо посетить это место.

– Да, да, – загорается парень из Нюрнберга, – очень важно, уважаемый доктор, чтобы вы посетили «Пламя Ада». Там вы встретите Марго.

– Господин Шпац, хочу вам напомнить, что я еще не взял на себя защиту вашего друга.

– Уважаемый господин доктор, – художник не реагирует на слова Александра, – я готов повести вас в «Пламя Ада» даже сегодня вечером. И если господин доктор посидит спокойно несколько минут, я нарисую его портрет. В облике господина доктора, есть спокойствие, чистота, уверенность в себе, и даже некий свет, который я нахожу в полотнах голландских художников. Несколько минут, не более…

Александр встает и протягивает руку парню в очках.

– Время мое закончилось, господин Вольдемар. Прошу извинения.

– О, господин доктор, у вас время истекло. Очень жаль. Всегда те, которых я так хочу нарисовать, торопятся по своим делам. – На лице Шпаца написано огорчение, и он тоже встает. – Господин доктор, упаси меня, задержать вас. Итак, в восемь часов точно – у Бранденбургских ворот. Я буду вас там ждать.

– Уже сегодня вечером? До такой степени это срочно?

– Срочно, уважаемый господин доктор. Очень срочно. Все, что касается моего друга, сидящего за решеткой, срочно.

Дверь захлопывается столь же бурно, как была открыта гостем.

Над Бранденбургскими воротами несется в ночь колесница богини Победы – Виктории, дочери великана Фалеса, который был убит Минервой, богиней, мудрости. И она покрыла свое тело кожей этого великана. Виктория, дочь великана, была служанкой великого Юпитера. Ее сестры олицетворяли силу мужества. Здесь, над воротами, она держит в руке пальмовый скипетр. На острие скипетра – лавровый венок, из которого как бы вырастают крылья. Кони ее скачут поверх берлинских крыш, и бледный тонкий месяц стоит прямо над ее колесницей. Под аркой ворот – движение многочисленных ног и колес.

– Когда я гляжу на всю эту суматоху у ворот, – говорит Шпац Александру, – я должен закурить. – Он достает из кармана мятую пачку сигарет.

– Пошли, пошли, – торопит его стоящий рядом Александр, которому Шпац достает до плеча.

– Господин торопится? – с беспокойством воспринимает Шпац нервозность Александра.

– Нет, нет, – успокаивает его Александр суховатым голосом.

Улица Фридриха Великого кишит народом, мигает цветными огнями и оглушает пьяными криками, насмешливыми голосами женщин, аляповатыми предвыборными плакатами. Толпа давит и толкает. Шпац сжимает в руке тетрадь с рисунками. Александру трудно приспособить свой шаг к шагающей толпе. Никакая плотина не удержит рвущийся вдоль улицы людской поток.

– Здесь, господин доктор. Мы пришли.

Снаружи обычный дом, выделяющийся среди окружающих, сияющих огнями зданий, своим скучным видом. Длинный и темный коридор ведет в квадратный двор. Два фонаря освещают его красным светом. Высокая каменная стена соединяет с двух сторон двора два дома. В доме, стоящем сзади, окна темны, и только дверь подвала открыта. На стене подвала гаснут и вспыхивают красные буквы: «В «Пламени Ада»!

– Это ворота в «Ад», – объясняет Шпац, спускаясь по ступеням.

Множество запутанных коридоров в «Пламени Ада», подобных петляющим ходам лабиринта. С каждым порывом ветра или резкими звуками оркестра, позванивают мигающие китайские лампочки, освещая огромные картины с кричащим хаосом разных цветов, в которых нет ни облика, ни формы. У входа в каждый коридор стоит черная фигура картонного черта, вместо глаз у которого два маленьких фонарика пылают красным светом. Звуки музыки приводят Шпаца и Александра в большой слабо освещенный зал, в середине которого пылает огонь на камнях, огромных, как жернова. Это жертвенник Ада, пламя которого взметается под ритм ударника, звуки фортепьяно, завывание саксофона. Внезапно раздается тонкий стон скрипки, и тут же поглощается общим шумом. Развеваются волосы женщин, пляшет кисея пламени.

Александр сдвигает свою шляпу набок.

– Ду, ду, ватт ди, ду, ду, ватт ди! – гудит голос мужчины, аккомпанирующего самому себе на ударнике.

– Бум! Бум! Битти, битти, бум! Бум! – подпрыгивают женщины вокруг огня, кружатся и возвращаются в объятия мужчин.

– Биди, биди, биди, – соблазняет голос двигающего слегка бедрами мужчины со сцены.

– Лишь тебя я люблю! – движутся медленно фигуры в красной кисее пламени.

– Охо! Охо! Лишь тебя! Лишь тебя! – раздается вдруг вопль, заставляющий вздрагивать лампочки и тела. Ритм танца ускоряется, становится головокружительным, и стены подвала откликаются эхом.

Человек подбрасывает дрова в огонь под ритм ударника. Огонь вспыхивает. Ритмы ударника гремят, как барабаны дикарей. Танцоры подпрыгивают, кружение их ускоряется.

Шпац отбивает ногой ритм ударника. Александр чувствует, что мышцы его подрагивают. Пальцы одной руки танцуют в кармане пальто. Вдруг в один миг прекращается стук ударника, испуганные лица танцоров оглядываются вокруг, словно не могут понять, где они. Еще не остыв, отстраняются руки мужчин от женщин.

– Алло, Шпаци!

Мелькают мимо пары. Шпац тут знаком со всеми.

– Посидим здесь немного, господин доктор, – предлагает он Александру.

Стол стоит сбоку. Официанты, затянутые в черные костюмы мелких бесов, кружатся между столами и подливают напитки. Иногда раздается выстрел пробки из бутылки шампанского, и, обернувшись на звук, Александр озирает все общество в Аду: мужчины в черных вечерних костюмах, парни в рубашках с распахнутыми воротниками, женщины в вечерних платьях с большими вырезами, девицы в простых шерстяных юбках и спортивных белых майках. Головы в замысловатых прическах, разлохмаченные и коротко стриженные. Отблески огня уравнивают всех и делает их лица молодыми, мягкими и нежными.