Маски Тутанхамона - Жеральд Мессадье

— Хватит! — закричал Ай.

— …Для пробы сил момент был выбран плохо, — продолжил Нахтмин невозмутимо. — Все сорвалось и закончилось плачевно, как и в случае с Апихетепом.

Военачальник направился к двери и остановился на пороге:

— Необходимо похоронить этот кошмар, — сказал он, обращаясь к Шабаке и указывая на отрубленную голову.

Затем он вышел, оставив троих мужчин в подавленном состоянии.

Шакал получил взбучку.

34

ПРИКАЗ, ОТДАННЫЙ ЛЬВОМ

Мутнехмет, Сати и повитуха находились у изголовья Анкесенамон. Лежа с приоткрытыми глазами, та слабо дышала.

На рассвете у нее случился выкидыш.

Сати первой услышала стоны и ринулась к постели царицы. Она сразу же поняла, что произошло непоправимое. Она подобрала недоношенного ребенка, проделала необходимые процедуры, затем позвала на помощь. Прибежала служанка, они подняли неподвижно лежавшую царицу и перенесли ее на ложе.

Сати вызвала Сеферхора и повитуху. Лекарь прописал царице целебные снадобья и сам принялся за работу: с помощью трубочки из золота он ввел во влагалище порцию воды Туерис, то есть экстракта лишайника, фиалки и белой ивы с очищенной водой. Затем заставил царицу выпить смесь вытяжек из хмеля и мака, успокаивающих душу и сердце и оказывающих снотворное действие.

Дрожь и сильное потоотделение, мучившее царицу в течение первых утренних часов, уменьшились. Частота дыхания замедлилась. Но царица оставалась очень бледной. Могло отказать сердце.

Мутнехмет, пришедшая выразить царю свою преданность и возмущение совершенным покушением, узнала, что царица, ее племянница, больна. Она поднялась наверх, чтобы повидать ее, и узнала о несчастье.

Анкесенамон взглянула на лица трех женщин, стоявших возле ее ложа. Никто не мог представить себе ее горе. Она отняла руку, за которую ее взяла Мутнехмет, и сказала со слабой улыбкой, что хочет спать.

В действительности она желала вечного сна.

Сати проводила Мутнехмет и повитуху до двери. Увидела мельком в коридоре царевен, которые пришли узнать, могут ли они повидать сестру.

— Позже. Сейчас она отдыхает.

«Ей необходим долгий отдых, — говорила она себе, — чтобы восстановить силы». Уж она-то знала, насколько слаба царица.

Она отправилась в свою комнату и подняла корзину с кобрами. Одна из взрослых кобр устремила на нее любопытный взгляд.

— Я вас просила защитить ее, — сказала Сати. — Надо было понять, что вы должны защищать также того, кого она носила в себе и кого любила. Это — несчастье, — добавила она со слезами на глазах. — Очень большое несчастье.

Показались слезы и из глаз рептилий, которые смотрели на Сати, словно они были в отчаянии.

Нет, они ничего не поняли.

Большой зал дворца и Зал судебных заседаний были заполнены знатью, высокопоставленными особами и послами иностранных государств, пришедшими засвидетельствовать свою скорбь. Секретари и писцы не знали, куда складывать послания и подношения, и когда царь, опираясь на трость, появился ненадолго, чтобы выразить благодарность собравшимся, его осыпали уверениями в верности, криками горя и возмущения и призывами наказать виновников. Без конца целовали его руки и платье. Сопровождаемый Главным распорядителем церемоний Уадхом Менехом, еще более безутешным, чем когда-либо, а также Тхуту, своим секретарем Итшаном и носителями опахал, он говорил слова утешения и благодарности.

Для провозглашения его совершеннолетия обстановка была подходящей.

Но он желал это сделать при других обстоятельствах, не таких трагических. Он поднялся на верхний этаж и стал беседовать с Сеферхором.

— Государь, — сказал лекарь, — Ее величество спит, и я постарался сделать так, чтобы она спала как можно дольше. Сон — отрада для души. Я не думаю, что она поправится раньше, чем через несколько дней.

После этого царь отправился в гарем. Там царила гнетущая тишина. Место плотских удовольствий стало местом траура. При появлении царя наложницы поднялись. Затем они стали падать ниц, целуя его ступни и обнимая ноги. Они сетовали по поводу несчастного случая и ликовали из-за того, что божественные силы спасли его.

— Где Таемуадхису? — спросил он.

— Возле покойника.

Тогда он пересек дворец, чтобы попасть в то крыло, где находились покои Начальника конюшен. Там было людно, родители и друзья, рыдая, окружили ложе покойника, прежде чем его телом займутся бальзамировщики. Все расступились, чтобы дать дорогу царю. Матрона гарема с большим усилием, шатаясь, поднялась на ноги.

— Не вставай, — велел ей царь.

Она упала на колени и схватила руку, протянутую ей царем, целуя ее и покрывая слезами.

— Я словно потерял брата, — сказал он.

— Какая честь, твое величество…

Она не смогла закончить фразу, залилась слезами. Знала ли она, что ее траур был двойным? Ведь она потеряла и внука. Но царю не надлежало сообщать ей об этом.

Он долго рассматривал лицо Пасара.

Если его супруга любила этого человека, значит, он также должен испытывать к нему любовь и печалиться по поводу его утраты. Кроме того, Пасар был его товарищем, они вместе проводили счастливые деньки. Царь ему часто завидовал, но никогда не ненавидел.

Он был молод. Осирис снова и снова падал под ударами Сета.

— Я построю храм в его честь, — сказал царь.

Она покачала головой. Храм. Тело одного из двух ее сыновей через два дня будет передано бальзамировщикам.

Тутанхамон покинул ее. Ему хотелось поместить в сундук не только голову Смотрителя охоты, но также голову свергнутого регента.

Вечера стали вдвое длиннее в отсутствие Анкесенамон и Пасара. Не считая редких официальных ужинов, Тутанхамон чаще всего трапезничал вечером в обществе Итшана, единственного оставшегося близкого друга, и царевен. После одной или двух партий в шашки, сопровождавшихся рассуждениями о событиях дня, о продвижении строительства того или иного храма, о талантах скульптора, золотых и серебряных дел мастера или еще кого-нибудь, а также о закупке лошадей или борзых, царь уходил, справлялся о здоровье Анкесенамон и ложился спать.

Иногда Итшан украдкой наблюдал за ним. Он изучал маску, доброжелательную по отношению к нему, но царь всегда держался отстраненно. «Соблюдал ли царь обет жреца?» — спрашивал он себя. Спал он один, посещал гарем только по обязанности, а со времени несчастного случая больше вообще не показывался там. Только однажды вечером он позволил себе высказать свои соображения.

— Боги возвысили мою семью и заменили мне ее собой.