Скульптор твоего тела - Игорь Евгеньевич Журавлёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я честно задумался и ответил:
— Наверное, важно. Я хочу знать правду.
— Правду? — весело рассмеялся отец. Странный он какой-то. — Правд много, какую предпочитаешь?
— Ту, которая настоящая, — с сомнением ответил я.
— Они все настоящие,— махнул рукой отец.
— Это как?
— Да вот так! Не знаю, поймешь ли ты сейчас и примешь ли то, что я могу тебе сказать. Я знаю, что ты слышал от Ивана ту историю мира, которую он тебе выдал. Я там некоторым образом — не полностью, но присутствовал. Я всегда некоторым образом там, где ты, мы с тобой связаны. Так вот. То, что он тебе рассказал, это правда. Но лишь на определенном уровне познания. И одновременно полная ерунда — на другом уровне познания. Зависит от того, какую версию ты примешь, та и будет правильной для тебя и не только для тебя, но и вообще — в принципе. Понимаешь?
— Нет, — не стал скрывать я очевидного.
— Ну и хорошо, — отец опять улыбнулся. — Давай, я скажу так: есть мнение, что правда в том, что ничего нет. Вообще нет. Нет этого мира, нет тебя и меня.
— А что есть? — не то, чтобы я был удивлен, каких только теорий я не слышал!
Отец почесал бровь (совсем как я, таким же точно жестом!):
— Некоторые называют это иллюзией, которую мы сами для себя создаем.
— Кто же тогда мы и где мы?
— Вот это я и пытаюсь узнать, Олег. Это и является предметом моей, если можно так выразиться, исследовательской деятельности. Пока получается, что мы никто и нигде, но при этом можем быть кем и где угодно.
— Да уж, — высказал я свое мнение об услышанном. — На научную теорию вообще не похоже.
— То, что сейчас в этом мире или, если угодно, на данном пласте бытия называется наукой, это еще не наука в полном смысле этого слова. Это пока только самые ее зачатки. Со временем представления о том, что научно, а что нет, будут неизбежно меняться, как они, собственно, и менялись всегда до этого. Говорить о научной точке зрения вообще можно лишь с привязкой к определенному временному отрезку. То, что когда-то считалось ненаучным, сегодня вполне себе научно и наоборот. И так было всегда и так будет всегда. Люди только начали изучать мир. На некоторых планах бытия наука достигла такого уровня, что ничем не отличается от представлений о волшебстве на этом плане.
— Ладно, — хлопнул я ладонью по колену. — Это все философия, пока для меня непонятная. Что с моей участью?
— Ну, смотри, Олег, — папаня оживился, — все зависит от тебя самого. Теоретически, возможно все, что ты только можешь себе представить. Любой вариант развития событий.
— А практически? — уточнил я.
— А практически, — подмигнул отец, — у тебя еще нет к этому навыков. Но я тебе помогу. Готов?
— Всегда!
— Итак, твое желание в том, чтобы продолжать свою новую жизнь Скульптора и наслаждаться тем, что дает тебе твой дар?
— Ну, в целом, так и есть.
— А не скучно, сынок? — вдруг подмигнул мужик, оказавшийся моим отцом. — Может, интереснее было бы жить с приключениями? Как долго тебя еще будет устраивать работа по лепке из старух липовых красавиц?
— Почему это липовых? — возмутился я. — Они настоящие!
— Только телом, — ответил папаша, — только телом, сынок. Мозги ты им на молодые не переделаешь.
— Все равно! — заупрямился я.
— Молодец! — парадоксально похвалил он. — Умеешь настоять на своем. Но иногда стоит и думать.
И папаня вновь заразительно засмеялся. Так, что я невольно тоже улыбнулся, глядя на его довольную физиономию. Похоже, мой предок человек веселый. Нет, не человек, конечно, адам. Впрочем, моя мама может не согласиться с такой оценкой. Потому что она знает его лучше, или потому что у них были противоречия еще до того, как отец ушел? Это большой вопрос. От чего зависит та или иная наша оценка других людей и что на нее влияет? Впрочем, я, кажется, отвлекся.
— Ты пойми, Олег, все вокруг — это лишь игры твоего сознания. Учись управлять собой, и ты сможешь управлять миром вокруг себя. Нет никакой камеры вокруг, ты сейчас у себя в квартире. Ну, если хочешь, конечно. Хочешь?
— Хочу! — воскликнул я.
И вдруг понял, что вокруг меня привычный интерьер снимаемой мной хаты. Я стою посреди комнаты, отец рядом. Я прошелся вокруг и все ощупал, все было настоящее. Подошел к двери на балкон и вышел на улицу. Все настоящее и это пугает.
— Может, кофейком угостишь нерадивого предка? — донесся из квартиры голос отца.
Я молча пошел в сторону кухни, на ходу отмечая, что обувь на мне. Я помнил, что я разувался и во время нашего разговора с отцом в камере, был в одних носках. Но раз так, то я завернул в прихожую, где увидел висящую на вешалке куртку, которую у меня отобрали там, в Конторе, перед тем, как закрыть в камере. Пожав плечами, надел домашние тапки. Удивляться уже надоело.
Через десять минут мы сидели с отцом за кухонным столом, пили кофе с бутербродами и молчали. И я поймал себя на мысли о том, что я уже почти не понимаю, где настоящее, а где нет. Может, не было сегодня никакой поездки в Контору и ареста? Кажется, я пришел с работы, а потом в дверь позвонил отец. И с тех пор мы с ним общаемся на разные темы.
Отец, молча поглядывающий на меня время от времени, заговорил:
— Чувствуешь, да?
— Чувствую, — машинально кивнул и тут же опомнился, — что чувствую, ты о чем?
— Чувствуешь смещение реальностей, как одна постепенно заменяет другую. Пройдет еще немного времени, и ты забудешь о том, что было сегодня вечером на том плане. Если захочешь. А если не захочешь, то будешь помнить, надо лишь не дать иллюзии поглотить сознание, немножко, так сказать, напрячь мозги и заставить себя все помнить.
— Хорошо, а-а-а…
— А конторщики на этом плане бытия тебя сегодня
