Большая книга ужасов — 67 (сборник) - Мария Некрасова

Они перехитрили меня. Я бежала, почти не оглядываясь, иначе меня бы схватили. Я не видела, сколько их за мной гонится. Мы бежали очень тесно, и запах падали так забил мои ноздри, что я не слышала, сколько их. А когда мы выскочили на поляну всего в паре километров от кладбища, я обернулась и увидела.

Из тех, что гнались за мной, осталась ровно половина. Где остальные и куда они направляются, я знала и взвыла от ужаса и обиды. Потом развернулась и побежала к лагерю.

Петляя как заяц, я почти оторвалась от Падали и бежала, в надежде срезать путь. В голове стучало: успеть, успеть, а я уже знала, что не успею. Я бежала тысячу часов, и только запах падали, плотно стоящий в носу, говорил мне, что еще не поздно. У самого лагеря запах стал крепче. Они уже здесь.

Я совсем выдохлась. Перепрыгнула забор и несколько бесценных секунд стояла, прислонившись к решетке, пытаясь отдышаться. Они здесь. В лагере. Ветер доносил до меня запах падали сразу с трех сторон, значит, часть их еще за территорией. Но часть – здесь. Я потянула носом, но не услышала ни адреналина, ни крови. Пока еще не поздно. В горле будто застрял кусок наждачной бумаги. Так бывает, когда долго не можешь отдышаться. Я бежала в сторону корпусов и уже заранее боялась. Боец из меня аховый, когда одна против десятка. Надо всех будить. Если лагерь будет на ногах, Падаль не посмеет. Я так думала.

Больше всего боялась не удержать Тварь, но я уже лет пять этого боюсь, так что не считается. Сейчас, дорогая, ты увидишь большущий прилавок с аккуратно уложенным мясом, но ты держись. Надо.

Я выбежала к корпусам, с разбегу прыгнула в первое же открытое окно и завыла.

Запах теплого мяса оглушил меня еще на первом же вдохе. Сразу я почувствовала прилив новых сил и так хорошо знакомый восторг, после которого я обычно отключаюсь и побеждает Тварь. Я еще выла, а слюна уже заливала чьи-то простыни, и передняя лапа сама собой поднялась для удара. Двести тридцать четыре на четыреста девяносто два!..

Что было дальше, я плохо помню. Кричали. Много, со всех сторон. Я захлебывалась слюной и, кажется, вслух орала себе, что люди людей не едят.

Очнулась я на задворках столовой. Валялась в грязи, уткнувшись мордой в бачки с отходами, – наверное, успела в последний момент отбежать сюда, чтобы не слышать мясного запаха. В корпусе, где я была только что, горел свет. Маленькие фигурки людей суетились, бегали туда-сюда. Хорошо.

Не дав себе опомниться, я рванула к следующему корпусу. Прыгнула в окно, взвыла и опять захлебнулась слюной. Вспыхнул электрический свет, и он-то меня и спас: ослепил на пару секунд. Мне хватило, чтобы развернуть Тварь обратно на улицу.

У меня кружилась голова. Звериная эйфория нагнетала, вокруг пахло адреналином, от этого мне становилось плохо. Третьего раза могу не выдержать, отключусь. Адреналин просачивался в ноздри, даже перебивая запах падали. От этого сносило крышу. Я взвыла и побежала вдоль корпусов, голося на весь лагерь. Так было проще.

В окнах веером загорался свет. В свете мелькали фигурки. Тварь тянула меня туда, к людям, но я просто поворачивала морду на запах падали и бежала дальше за этим запахом, не забывая выть.

Уже через минуту из корпусов начали выходить сонные воспитатели, один даже был вооружен, он-то и погнался за мной. Я не видела, что такое у него в руках, но запах оружейного масла говорил сам за себя.

Лагерь проснулся. На улицу, галдя, выбегали ребята, воспитатели пытались загнать их обратно, этот с оружием гнался за мной – но куда ему! Хотя бежала я не быстро. Запах теплого мяса прокрадывался в ноздри, перебивая падаль. Это могло значить только одно: они уходили! Я шумно втянула воздух, чуть не захлебнулась слюной от теплого запаха и увидела, что на небе появилась ярко-розовая полоса.

Грохнул выстрел. Тварь вздрогнула, скакнула за сарай и только там почувствовала режущую боль в лопатке. Это стало последней каплей.

Я взвыла в голос, растянулась на траве и разревелась как девчонка. Потому что больно, потому что устала. Потому что неизвестно, что будет завтра, но точно, что ничего хорошего.

Когда ко мне подбежали, на мне уже не было шерсти. Слабое человеческое тело ныло от боли и усталости. Я растянулась на земле и от души ревела, зажимая рукой маленькую красную лунку от пневматики. Сейчас она затянется без следа, но легче мне не станет.

Вокруг меня уже собралось человек пять. Позорище-то какое! Этот, который в меня стрелял, вцепился в мое запястье, пытаясь отнять ладонь от раны. И вопил в самое ухо:

– Она укусила тебя?! Куда побежала?!

– Бешеная-бешеная, – рассуждали между собой две воспитательницы. – Лес же рядом, а там зверь. Покусает собаку больная лисица – и готово. Деревенские-то прививок не делают, им хоть кол на голове…

– Куда побежала, спрашиваю?!

Я махнула рукой себе за спину, чтобы этот с пневматикой отвязался. Он вскочил и удрал бегом. На его место тут же кто-то присел и принялся талдычить мне про изолятор и уколы. Я плохо слушала. Я ревела и орала в голос, что в лагере опасно, что надо уезжать, а остаться могут только чокнутые самоубийцы, которым не страшна никакая Падаль. Плохо помню. Вокруг меня быстро собралась куча народу, несмотря на ранний час, и я им все орала про опасность. Теоретически у таких, как я, не должно быть истерик – но кто проверял все эти дурацкие теории?

2 августа (утро)

От порции валерьянки в изоляторе мне как будто полегчало. Я сидела на кушетке и смотрела в окно, пока медсестра пыталась найти мою исчезнувшую царапину. Врать, что никто меня не кусал, было поздно: на футболке осталась дыра как от хорошего клыка, да еще и с пятнами крови. Эх, опасно мне попадаться врачам!

– Ничего не понимаю! – Медсестра задрала мне майку на голову, но это не помогло. – Она тебя укусила?

– Да, вот. – Я надавила пальцем на лопатку, чтобы след остался. – Синяк, наверное, будет.

– А кровь?

– Так стреляли-то в собаку! Ее и кровь.

– А… Ну радуйся тогда, укола не будет. Майку выкини. И не реви так больше, весь лагерь на уши подняла.

– В лагере правда опасно. – Вот этого говорить мне совсем не стоило. Во-первых, медсестра не поняла. А во-вторых, я опять разревелась, сама от себя не ждала. Если долго отжимать пружину, она в конце концов выстрелит. Тебе в лоб.

Медсестра сразу проснулась и развила бурную деятельность вокруг моего ревущего организма.

– Так, на-ка градусник. И дай сюда свой живот… Когда ела в последний раз?

Она меня теребила по-всякому: пальпация, температура, кардиограмма. А я все ревела. Знала, что нельзя, но как только я об этом вспоминала, реветь хотелось еще больше.