Весь этот джакч (дилогия) - Андрей Лазарчук

…с добычей, подумал Лимон. А это значит…

Нельзя сказать, что его застывший ужас стал сильнее. Нет. Но теперь Лимон не просто опасался, не просто догадывался, а почти знал наверняка: произошло самое страшное. И оставалось одно: не верить в это до самого конца.

Колонна уже скрылась за пологим склоном, а он всё не решался сказать Пороху: поехали. И сам Порох сидел какой-то пришибленный, вялый, безвольный, серый лицом…

– Что с тобой? – спросил Лимон.

– Плохо, – сказал Порох. – Тошнит… – он открыл свою дверь, свесился вниз и несколько раз тихонько вякнул. Потом снова сел, вытирая губы рукавом. – Но не рвёт. Да мы ведь и не ели, кажется, ничего?

– Поехали, – сказал Лимон. – Дома поедим.

– Думаешь?.. – как-то неуверенно спросил Порох, но мотор завёл и сразу тронулся – благо, под гору.

Дальше ехали молча. Совсем молча. Скоро показались высокие чернодревы, образующие густую тенистую аллею перед въездом в город. Эти деревья когда-то очень давно посадили купцы и солекопы – и для красоты, и против ветра: именно сюда зимой вырывался из ущелья Тиц ледяной тиц-конвестатль, названный так по имени горского бога злых зимних ветров; в старых книгах писали, что этот ветер за полчаса замораживал насмерть, превращая в ледяные фигуры, целые караваны – по-зимнему одетых людей и мохнатых горных буйволов. Впрочем, после войны настолько сильных и холодных ветров уже не было; не зря же долбили литиевыми – или кобальтовыми? – бомбами долину Зартак; так говорили старики.

Аллея тянулась километров на пять, немного не доходя до моста через Юю…

– Притормози, – сказал Лимон. Порох вяло остановил машину.

– Тебе опять что-то не нравится? – склочным голосом спросил Костыль. Ему было страшно, поэтому хотелось задираться.

– Да, – сказал Лимон. – На листья посмотрите.

– Массаракш, – на вдохе прошипел Костыль. Илли тихо присвистнула.

Кроны, которые должны были быть тёмно-зелёными, сейчас имели отчётливый ржавый налёт – как раз справа, со стороны, повёрнутой к ущелью. Множество листьев устилало дорожное полотно…

– Вот так, да? – сказал Порох.

– Что?

– Там же Пандея.

– Да. И что?

– Ну всё же понятно! – вдруг закричал он рвущимся голосом. – Ну всё же понятно! Они пустили газ! Газ! Нет никого в городе, все мёртвые там! Как возле башни! Нет никого! Незачем нам туда!..

– Порох, – сказал Лимон тихо. – Даже если газ. Зимний ветер проходит мимо города, потому город там и поставили – за ветром. Понимаешь? Если газ – он тоже мимо прошёл. Здесь он был, у башни был, новые шахты накрыло, наверное. А город остаётся в стороне. Поехали. Ну, может, край его зацепило. Потому и не до нас спасателям. Давай, жми. Жми. – И, обернувшись назад: – Костыль, дай мне один автомат. И сами возьмите – ты правую сторону держишь, Илли – левую. Илли, ты умеешь с автоматом обращаться, учили вас?

– Нет, у нас не было стрелковой, одна медицинская. Я только из спортивной винтовки стреляла.

– Сейчас покажу, – сказал Костыль. – Вот я тебе зарядил, поставил на одиночные, просто нажимай спуск. Отдачи никакой. Попробуй.

Гукнул негромкий выстрел.

– Вот так и стреляй. Если что…

– Если что – под ноги, – сказал Лимон. – Ну, сама сообразишь. А пока просто держи стволом кверху. Для авторитета.

Лимон, прикрыв глаза, отщёлкнул магазин, тронул пальцем шпенёк-индикатор, показывающий, что все патроны на месте, вогнал магазин в приёмную горловину, передёрнул затвор, опустил предохранитель. Выставил ствол в окошко – вперёд и вверх.

Порох порывисто вздохнул, тронул машину – и покатил вперёд, всё так же медленно и осторожно, будто не бетон был под колёсами, а ненадёжный мутный ноздреватый лёд. Листья очень слышно похрустывали: так хрустела бы яичная скорлупа. Или озёрные ракушки-кружевницы.

Было очень тихо.

Миновали поворот на новые шахты. Лимон вроде бы заметил вдали оранжевый солекопский грузовик, завалившийся в кювет. Но ничего не сказал; Костыль тоже промолчал. Может, и показалось. А если и не показалось – так ведь это, в конце концов, всего-навсего грузовик…

После поворота можно было считать, что они уже в городе, просто деревья и кусты надёжно заслоняли постройки. Справа лежал военный городок, слева – станционный посёлок. Если пешком, подумал Лимон, напрямик, то через десять минут будем дома. Если ехать – то через двадцать.

– О, джакч, – пробормотал Порох.

Въезд на перекрёсток перед мостом был перегорожен армейским пятнисто-зелёным бронетранспортёром; тонкое длинное жало пулемёта смотрело в небо; по обе стороны от машины высились кучи мешков с песком, из которых никто ничего не пытался соорудить.

Порох нажал на тормоз. Посмотрел на Лимона.

– Пойду посмотрю, – сказал Лимон.

– Сиди, ты раненый, – сказал Костыль. – Я сбегаю.

– Те грузовики как-то же проехали, – сказал Лимон. – Должна быть дырка.

– Я тоже так думаю…

Костыль неловко спрыгнул на землю. Потоптался.

– Ноги, – сказал он. – Не хотят идти.

И пошёл.

Медленно, как будто по колено в воде.

– Они могли свернуть с шахтной дороги, – сказал Порох.

– Наверное, – согласился Лимон.

Ему сейчас казалось, что и в нём самом кто-то нажал тормоз и оставил мотор на самых малых оборотах. Ничего не хотелось. Пока ехали, было сносно. А сейчас – свернуться бы в калачик и никого не видеть…

Почему-то сам себе он казался сейчас совсем маленьким. Меньше, чем Шило.

Как он там?..

Да уж с ним-то ничего не случится. Неистребимый говнюк.

Костыль с полдороги оглянулся. Развёл руками: ничего, мол, не вижу, – и хоть ещё медленнее, но двинулся дальше. Лимон хотел ему крикнуть: возвращайся, двинем в объезд! – но автомат мешал высунуться в окно. Он повернулся к Илли:

– Крикни ему, пусть возвращается.

Она сложила руки рупором:

– Ки-ий! Ки-и-ий!!!

И в этот момент Костыль испуганно подпрыгнул, повернулся вправо, пригнулся…

Вспышка была бело-лиловая, несильная, и тут же всё впереди заволокло сизым дымом. Лимон не мог бы сказать, слышал он какой-то звук или нет, просто мгновенно заложило уши. На ветровом стекле образовались две дырки, окружённые паутиной трещин.

Лимон никогда бы не подумал, что Костыль такой тяжёлый. За ним оставалась мокрая полоса. Свет мерк. Когда до машины оставалось шагов двадцать, Лимон упал сам. Потом он почувствовал, что и его тащат. Было всё так же темно, в голове звенело и гудело. Потом сквозь этот звон донеслось: «…ещё живой… в больницу… в госпиталь ближе…»

Он лежал и в то же время заваливался назад. На какой-то момент исчезло всё.

Пришёл в себя от тряски. Сел, хватаясь руками. Что-то стал понимать. Он ехал в кузове, спиной вперёд. Рядом на четвереньках стояла Илли, нависая над комом рваного тряпья. Одной рукой она опиралась на этот ком. Мимо уже проносились дома. Потом машину занесло на повороте, Лимон не удержался и упал на бок – и оказался лицом к лицу с Костылём. Половина лица Костыля была сплошной кровоподтёк, на лбу и щеках кровоточили крошечные ранки. Илли держала его за плечо – наверное, что-то там зажимая. Платка на ней не было, волосы растрепались.

Но смотрела она на Лимона, и он не мог понять её взгляд.

Раздался громкий удар, машину тряхнуло, потом она остановилась. Появился Порох.

– Понесли! – крикнул он.

– Ага, – и Лимон стал выбираться из кузова.

– Да ты лежи, опять свалишься…

– Не свалюсь…

Было муторно, но он всё же действительно не свалился.

Грузовичок стоял у короткого пандуса, ведущего к широким двустворчатым дверям. Лимон узнал это место: пограничный госпиталь, здесь ему не так давно вскрывали нарыв на локте. За этой дверью – приёмный покой, там врачи… Он побежал туда – то есть хотел побежать, на самом деле пошёл. Под конец – цепляясь за перила.

За дверью было полутемно. Стоял ряд пластиковых кресел – таких же, как в кинотеатре. Потом он увидел кресло на больших велосипедных колёсах, схватил его за ручки и выкатил наружу.

Порох и Илли уже подволокли неподвижного Костыля к самому краю кузова. Оба были перепачканы кровью.

Порох что-то сказал, Лимон то ли не расслышал, то ли не понял. Втроём они усадили тяжёлого и мягкого Костыля в кресло и покатили внутрь. Голова Костыля всё время падала то вперёд, то назад, Лимон пытался её поддерживать.

Внутри их никто не встретил. Но где-то рядом должна быть перевязочная, может быть, там…

В перевязочной на полу лежал человек в белом халате и маске. По полу были рассыпаны инструменты.

– Массаракш… – пробормотал Лимон.

Порох молча и деловито оттащил труп в сторону, чтобы кресло могло въехать внутрь. Они с Лимоном перетащили Костыля на перевязочный стол. Порох подобрал с пола большие ножницы и стал быстро разрезать рваную и обгорелую одежду, открывая голубовато-белое, перепачканное кровью, тело. Лимон увидел, что правое плечо Костыля перетянуто скрученным в жгут платком. Когда она успела? – не помню…