Зелёная земля - Евгений Клюев

Вот он отдал приказ: всем стоять – и ни с места!

Это значит, что в спичечной лёгкой карете

королева и парочка принцев желают

пересечь перекрёсток Да Сколько Же Можно

в неурочное – некоролевское – время.

И, сметая барьеры (дома и заборы),

горожане, разрушив фактически Город,

вмиг слетаются все на старинный фонарик

с запалённой внутри стеариновой свечкой -

под немножко поехавшей крышей кареты:

Королеве – виват, принцам – многая лета!

У-го-раз-ди-ло же тебя здесь оказаться

в это грозное время народного чувства!

Что ж… теперь куролесь по товарным задворкам -

среди тары добротной и мусорных баков,

меж набитых контейнеров, запертых складов

и тинейджеров – с тайною тягой к граффити

и скуластыми ликами homo erectus.

И почти не представить себе, что однажды -

не теперь: через век, через два или больше! -

ты внезапно окажешься снова на воле,

прямо перед проездом Куда Ж Вы Несётесь.

X

Ох, Куда Ж Вы Несётесь, Куда Ж Вы Несётесь!

Если знал бы – сказал, но – увы… не придётся

ни сказать, ни понять: это, видимо, годы -

и не то чтоб мои, просто годы – как годы,

и как воды… и, может быть, даже как Веды:

Гимн, Мелодия, Жертва и… да, Заклинанье.

Тут и жить бы жрецам – в состояньи проезда

от одной остановки к другой остановке,

между чем-то и чем-то – непринципиально,

чем и чем… просто между: в глуши промежутка.

Может быть, и живут они тут – кто ж их знает? -

и Иохансен (над дверью табличка – «Иохансен»)

никакой не Иохансен: зачем бы иначе

его светлому имени быть на санскрите,

то есть как бы в секрете от непосвящённых?

Подозрительно это, товарищ Иохансен.

Или вот для чего многорукому Шиве

танцевать на окне у фру Якобсен, скажем?

Он бы мог вообще танцевать где угодно,

но танцует ведь именно здесь, а не где-то!

И потом – магазин под названьем «Веданта»:

он единственный, кстати, в Куда Ж Вы Несётесь -

и стоит себе как бы совсем на отшибе,

а зайдёшь – продавца никогда нет на месте:

набирай себе книг и иди восвояси -

и никто не окликнет… (проверено трижды).

В общем, что говорить… если время смещаться

со своей на другую, чужую орбиту, -

не заметишь и сам, что уже превратился

в тонкий выдох брахмана… Куда Ж Вы Несётесь

в общем маленьком вихре – машины и люди,

львы, орлы, куропатки, рогатые гуси

и – стрекозка по имени Метемпсихоза?

Y

Как-то всё тут ужасно поспешно минует

поминутно – и ты (если «ты» существует)

обнаружишь себя через миг возле замка,

возле древнего замка Подумайте Только

(прямо, наискосок – и два шага обратно).

Этот замок ничей – или твой, если хочешь:

род, владевший им, вымер, наследников нету,

а купить его… да у кого ж его купишь?

Забирай просто так – вот и все разговоры!

…вообще, тут к нему полагается некий

длинный список нагрузок: от предков запойных

до соседей воинственных… список включает

также пару угодий, совсем не пригодных

ни на что, пруд размером с кофейное блюдце,

диких уток (полдюжины), двух привидений

(графа с девкой сенной, обесчещенной графом)

и подвальчик с прокисшими винами в бочках.

Что касается сада, его планировка

такова, что однажды, в саду потерявшись,

ты уже никогда не вернёшься из сада -

вот такая досада… но это неважно:

можно в сад не ходить – пить прокисшие вина

с привиденьями вместе, трепаться о чести

(чести девки сенной, обесчещенной графом:

тема, так сказать, быстрая – и из пикантных).

Вот… А если случатся какие туристы -

пнуть ногой под… уздцы и сказать: я не в духе.

Вообще говоря, всё неплохо, но как-то

на любителя… Жалко, что ты не любитель.

Z

И опять ты уходишь: всё время уходишь -

от друзей, от наград… от винта, от ответа,

и тебя уже можно увидеть идущим

по дороге, ведущей к жилому кварталу

с невесёлым названьем Вы Не Изменились.

Здесь и твой дом – средь прочего… нет, между прочим:

дом, который ты как-то всегда огибаешь,

обходя стороной непонятное имя

на табличке, прибитой тобой вверх ногами.

Тут давно не живут – и звонить бесполезно:

колокольчик, звонок ли, скворец ли при двери

(свил гнездо и поёт… ну и что ж теперь делать?)…

есть ещё металлический рог: для упорных -

тех, что любят трубить от зари до заката,

но и им не откроют – хозяев нет дома.

Говорят, что когда-то тут было возможно

получить чашку кофе с берлинским печеньем,

но, должно быть, не в этом году, потому что

у скворца уже внуки – и немолодые.

Проходя по касательной к этому дому

ты – единственное – заберёшь свою почту

из почтового ящика, полного дряни,

чтобы где-нибудь бросить во время прогулки

в направлении к центру – по улочке тихой

Мы Ещё С Вами Встретимся, Но Ненадолго.

Записка первая,

другу

Датские зелёные купола и башни

похожи на только что вынутые из моря:

грациозные обломки, которые день вчерашний

выбросил на берег, перефразируя Снорри.

Тебе, конечно, понятно, какого Снорри, -

если же нет, то и я не знаю:

ты однажды употребил это слово в споре…

правда, тема, помнится, была иная.

Впрочем, это я так. Лучше сразу о деле:

я хотел сообщить, что сегодня снова

не застал тебя дома, как и на той неделе,

и черкнуть записку – коротко, два-три слова.

В общем, так я и делаю. Вот и поговорили.

Это первый раз за последних четыре года.

Я пойду посижу сейчас в каком-нибудь гриле,

закажу себе минеральную «датскую воду» -

и начну извлекать из воды купола и башни,

купола и башни зелёного, вчерашнего цвета,

и раскладывать их по столу на бумажке -

в честь хотя бы и Снорри, хоть я и забыл, кто это.

То-то Снорри обрадуется и ахнет,

то-то даст мне мёду за эту идею!..

Что до поэзии, то ею здесь и не пахнет.

Обнимаю. Увидимся через неделю.

Записка вторая,

налоговому инспектору

Срезанные цветы действуют мне на нервы,

поэтому я в мою жизнь их не допускаю.

И хотя у меня есть тончайшая ваза из Севра,

она прекрасна сама собой и стоит пустая.

Я вообще считаю (если говорить честно),

что отнюдь не здорово быть свидетелем кончины,

восхищаясь тем, что пока не исчезло,

но исчезнет, как бы ни ухаживали и ни лечили.

Понятное дело, всё в мире довольно тленно

(я и сам охотно цитирую Екклесиаста),

но строить на этом концепцию жизни и вселенной,

полагая, что жизнь как раз потому и прекрасна -

это я нахожу, извините, несколько глуповатым

и, с Вашего разрешения, несколько страусиным…

Впрочем, в соответствии с заведенным мною порядком,

я давно не путешествую по философским трясинам.

Так о чём я, собственно… Ах да, о налоге:

с ним теперь всё в норме, как и следует из квитанций.

(Кстати, звонок Ваш застиг медведя в берлоге

прямо за этим самым намерением – расквитаться!)

Что ж, я весь не умру: сохранятся мои бумаги:

счета, расписки и прочая абракадабра -

богатый архив весельчака и бродяги:

смешное моё, нелепое моё завтра и послезавтра!

Закон сохраненья материи – прекрасная штука.

Он тот же буддизм: всех обманет и всех утешит.

До встречи, дружище… да продлится наша разлука!

Отчасти всё-таки Ваш,

Налогоплательщик.

Записка третья,

врачу

Я прийти не смогу: дела… то одни, то другие.

Мне теперь хорошо помогает зубная паста.

Невралгия моя, или как её… ностальгия,

развивается благополучно, но не опасно.

У меня отвращенье почти к любым препаратам,

и потом… я считаю Ваш труд не большим искусством.

Например, я вчера побеседовал с Гиппократом -

он хороший врач, он сказал: всё пройдёт, клянусь Вам.

Он не то что Вы – с Вашей клизмой и Вашей линзой!

…между прочим, на днях, по пути повреждая голень,

я украл из приёмной истории всех болезней -

Вы теперь ни в жизнь не узнаете, кто чем болен!

Я читаю их как романы, но – будь я Вами -

я бы многое изменил и отбросил даже,

ибо натурализм Ваш не объяснить словами,

а от этого плоские получаются персонажи.

Они часто болеют, представлены в мрачном свете,

скоро все перемрут… и какая же в этом тайна?

Это каждому ясно: в конце концов, мы не дети.

Но нельзя же смотреть на жизнь, так сказать, летально!

Скучно пишем, голубчик… Язык безнадёжно вязок.