Зелёная земля - Евгений Клюев

В общем, всё бы тут надо давно переделать,

да подумаешь: Вас Только Недоставало! —

и пойдёшь, нет, поскачешь себе восвояси

в направленьи канала, ведущего на фиг…

L

У канала названье Почти Доконали -

и оно не подходит, но так получилось,

что сначала нелепое дали названье,

а потом вдруг опомнились: «Чёрт, не подходит!..»

Впрочем, что ж… и три четверти прочих названий

никуда не годятся, да что ж тут попишешь -

не крестить же по новой три четверти мира!

На Совсем Доконали под парусом чинным

допотопный фрегат носом черпает воду,

но считает, что держится, в сущности, браво

и кокетничает с мимолётной лодчонкой,

ускользающей вправо – и сразу же влево.

А поблизости можно в пластмассовом кресле

утопить свои мысли в глубоком бокале,

например, божоле – если хочешь, конечно,

а не хочешь – топи в чём угодно, хоть в пепси

(только в пепси, пожалуй, они не утонут:

слишком лёгкий напиток, чья лживая сущность

пузырьками исходит – и нету напитка).

Но зато божоле – это верное дело:

мысль оттуда уже нипочём не достанешь -

и тогда, растянувшись в пластмассовом кресле

(сыром в масле и даже без признака мысли),

можно просто следить за томительной сменой

бликов нерасторопных в Совсем Доконали

или за мельтешеньем единственной мошки

с брюшком в виде гитары над полым бокалом.

А уставши следить, расплатиться внезапно

с допотопным фрегатом и – медленным шагом -

удалиться по улице Дело Не В Этом.

М

Ибо дело не в этом всегда, ибо дело

в том, другом или третьем, но только не в этом -

и уж кто как не улица Дело Не В Этом,

знает, в чём же оно, наконец, но – скрывает!

Есть такие вот скрытные улицы в мире:

все в гардинах и шторах, опущенных долу…

Что уж там происходит, за этой завесой,

только Богу известно и, может быть, чёрту.

Но оттуда доносится смех непрерывный,

и смеются над нами – кому ж непонятно! -

надо всей нашей, стало быть, жизнью снаружи -

слишком внешней, и видной, и, может быть, глупой…

ну, не глупой – наивной, как детский рисунок,

где все женщины в буклях, а каждый мужчина

с бородой и усами (поскольку мужчина!)

Номеров на строениях нет и в помине -

настроенье от этого очень плохое,

потому что не знаешь, где право – где лево,

где вперёд – где назад… и живут ли тут люди

или только смешливые праздные тени

бесконечно пируют, кутят, озоруют,

издеваючись над человечеством в целом,

под прицелом держа его, – а не стреляют.

Даже в баре тут нет ни души, но сквозь шторы

видно, как над столами вздымаются штофы

с тёмным пивом, которое медленно пьётся,

только кем неизвестно – ан пьётся исправно!

И пыхтят толстопузые трубки углями

по углам, и порхают салфетки в пространстве -

беспристрастные, словно бумажные птицы…

И за всем этим кто-то стоит, несомненно,

запуская движенье, но дело не в этом,

потому что пустынная улица с ходу

прекращается – пересекаясь другою.

N

На табличке усталая надпись: Бог С Ними.

На Бог С Ними живут в основном нувориши

или просто воришки – и дружат домами,

и дома ходят в гости друг к другу, и это

создаёт в нумерации видимый хаос.

После дома четыре идёт тридцать девять

и за ним – двадцать восемь, бок о бок с пятнадцать,

дальше номер сто сорок и сразу – сто галок,

пятьдесят журавлей, девяносто горошин

и так далее, то есть уже без разбора.

Разумеется, из уважения к плану,

и хотели б дома возвращаться на место,

но отчасти пьяны, а отчасти беспечны,

да и прежнее место отнюдь не пустует -

так имеет ли смысл тащиться обратно,

если там уже, как бы сказать, не свободно?

Так что стой где стоишь: где застал тебя случай

(поджидаючи нового случая, значит)!

Ибо хаос есть хаос – и даже природа

тут запуталась намертво в видах и формах:

безучастная к миру цветёт винослива

с черноградом под ручку, а ближе к востоку

шизмарин переходит в колючий роповник -

и поют воровьи солобьям на потеху,

а кухарка из дома под номером десять

представляется всем как Карл-Эрик-Шарлотта

и подносит гостям кока-швепс на подносе

(и при этом усы у кухарки – в помаде).

…мир плывёт пред глазами – и ты, Царь Вселенной,

вдруг роняешь Вселенную на мостовую,

и Вселенная множеством мелких осколков

разлетается в стороны… эти осколки

можно было б собрать, но ты больше не помнишь,

как всё было до этого – тут, на Бог С Ними.

О

Между тем, чуть вдали – в стороне от Вселенной -

разноцветные возгласы с детской площадки

не дают тебе права совсем растеряться -

и ведь ты попадёшься на удочку эту:

мы ведь знаем тебя, престарелый ребёнок!

А тем паче – названье у места такое,

то есть Снова-Здорово, такое названье…

Так на чём ты поскачешь – на красной жирафе?

на зелёном слоне? на лиловом верблюде?

Люди вряд ли поймут, но чего это ради

людям всё понимать, извините за дерзость!

Здравствуй, стало быть, здравствуй, магический циркуль,

чья надёжная, чья центробежная сила

крепче няньки любой держит тело и душу

в состояньи оседлости на карусели!

И зачем тебе знать, чья рука в поднебесьи

чертит круг, охраняющий детство от жизни,

если тёмные силы из внешнего мира

всё равно меловой не нарушат границы,

если ты в безопасности – рядом с жирафой,

со слоном и верблюдом… и все-то вы вместе!

И с горячей своей, своей точной орбиты

ты всё машешь и машешь стоящим у бровки -

кто там? – мама и папа да папа и мама,

снова мама и папа да мапа и пама…

памамапа, мапапа, памама, мапама -

всё сливается и постепенно теряет

очертанья сначала, а после – значенье,

и мотает тебя, и уже не отпустит

карусельная музыка, злое веселье -

и ты видишь себя же в слепой перспективе:

ты верхом на жирафе, слоне и верблюде

и на всём, на чём скачут верхом и не скачут, -

ты везде! И от ужаса этой картины

ты готов разрыдаться… но длань в поднебесьи

о-ста-нав-ли-ва-ет свой магический циркуль,

обрывается музыка – и остаются

только мама и папа, одни в целом мире.

Р

Ах, по жёлтой дорожке, по жёлтой дорожке -

не всерьёз, понарошку, играючи будто -

к высоченным воротам с высоким узором,

распахнувшимся в сторону площади Как Бы!

Как бы всё хорошо, как бы нет оснований

пересматривать то, что уже состоялось,

как бы ты принимаешь за некую данность -

так сказать, мирозданность – явленья и вещи,

и чего ж ещё проще, чем это решенье!

Ну а то, что ты служишь мишенью для разных,

в том числе и для грязных, чужих предложений,

тут вина не твоя: ты на площади Как Бы -

значит, как бы всё это и за-ко-но-мер-но.

Тут район продающих себя по дешёвке -

ни за грош! – расторопным, но мрачным торговцам,

остро пахнущим сладкой бессовестной травкой

из страны под названием Как Вам Не Стыдно.

Говорят, эта травка – ужасная лгунья:

наболтает с три короба и исчезает

иллюзорным колечком – колечком-малечком:

всем мерещилось, да никому не досталось!..

А ещё говорят, что в погоне за травкой

тут легко набрести на блюстителя власти:

он, конечно, придёт сюда переодетым -

например, в капитана заморского судна,

в Арлекина, в Пьеро или в Серого Волка,

если не в Белоснежку… а то и в Семь Гномов -

так что знай: если встретишь Семь Гномов толпою -

не Семь Гномов они, но Один Полицейский.

Q

Прочь отсюда, пожалуй: совсем по соседству

расположен (и можно пробраться дворами)

совершенный тупик под прелестным названьем -

Всё Ещё Образуется, Честное Слово!

И оно бы, конечно бы, образовалось,

если только не это бы честное слово

и не эта бы милая фрекен Рулетка,

что живёт в казино Не Хотите Ли Денег.

В гости к ней приезжают в тяжёлых машинах,

в бриллиантах, в мехах – это всё вечерами,

а уходят под утро, под честное слово,

подшофе и – ногами (нередко нагими);

и забавно смотреть, как костлявые дамы -

при мужьях в одеяньях Адама – грохочут

белой костью о кость, в одеяниях Евы.

А смешливая фрекен Рулетка не знает,

что ещё предпринять, и скучает с мартини,

дожидаясь кого-нибудь в смокинге, взятом

напрокат, чтоб понравиться фрекен Рулетке.

Но так поздно приходят лишь американцы

в пиджаках залихватских, чьи крупные клетки

ослепляют крупье – и крупье, ошибаясь,