Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг. - Роберт Бартлетт

Если итальянские купцы на Средиземноморье ходили на своих судах вдоль берегов с уже развитой сетью городов, насчитывавших в ряде случаев тысячелетнюю историю, и лишь основывали в таких городах свои кварталы, то немцы, оказавшись в Восточной Прибалтике, обнаружили там обратную картину. Здесь города еще не получили широкого распространения. Здесь, вдоль своих торговых путей, они заложили города по образу и подобию Любека или Зёста — как с точки зрения топографии, так и в правовом смысле. Это были города колониальные — в средневековом значении слова «колония», то есть скорее новые поселения, нежели политически зависимые территории.

Хорошим примером может служить Рига. Приход первых немецких купцов в устье Двины описывается в летописи прибл. 1290 года под названием «Лифляндская хроника» в XIII веке (Livlandische Reimchronik). Этому источнику, более позднему и не лишенному украшательств, нельзя, однако, отказать в достоверности. (Речь о нем уже шла в Главе 4.) «Купцы, известные своим выдающимся богатством и благородством, решив снискать еще большей прибыли, подобно многим другим», прибывали в эти места и сталкивались первоначально с враждебной реакцией со стороны местных язычни-ковливонцев. «У них был богатый запас товара, который они продали здесь немного выгоднее, чем в других местах, и сердце их возрадовалось. Язычники предложили заключить мир и чтобы купцы приходили снова». Мир был подкреплен клятвой и ритуальным возлиянием, и купцы в самом деле вернулись и были приняты «как желанные гости». Они проникли в глубь материка, «где жило множество язычников, с которыми они стали торговать и оставались там так долго, что, с разрешения местных, построили себе укрепленное жилье на холме близ Двины»{644}. Это был Укскюлл, первый центр католической епархии в Ливонии.

Однако место было крайне уязвимо для набегов язычников, и кроме того, не самое удачное с точки зрения приема больших немецких когов. Альберт, третий по счету епископ Ливонский и бывший каноник торгового города Бремен, решил основать новый город, который одновременно выполнял бы функцию епископского престола и естественным образом притягивал купцов из Любека и Готланда. Место было выбрано в 1200 году, а на следующее лето «был построен город Рига в широком поле, выходившем к удобной бухте для обустройства гавани»{645}. Вскоре город был обнесен стеной, в нем появились церковные здания, в том числе штаб-квартира нового крестоносного военного братства, Ордена меченосцев, и предположительно — купеческие здания{646}. В документе 1209 года наряду с кафедральным собором упоминается уже и вторая церковь, посвященная св. Петру. За городской стеной в собственном селении жила местная коммуна. В 1211 году купцы, торговавшие в самой Риге и за ее пределами и поначалу жившие в городе лишь временно, получили от епископа Альберта особые льготы: они были освобождены от дорожной пошлины и от «Божьего суда» (ордалий), получили гарантии от разграбления на случай крушения, гарантии от односторонних финансовых притязаний епископа и от выплаты вергельда (компенсации за убийство свободного человека). Примечательно, что преступления, совершенные купцами, подлежали суду по законам их родного города, и им было запрещено создавать «общую гильдию». Позднее эти правила были сведены воедино в так называемом «Законе Готланда», то есть кодексе немецких купцов, в Висбю, главном городе Готланда. В 1255 году граждане получили возможность дополнять этот кодекс правом назначения собственного судьи{647}. В том же году город уже имел свою печать. На ней было изображение городской стены, креста и двух ключей (по всей видимости — св. Петра), а текст гласил: «Печать горожан, проживающих в Риге»{648}. В начале следующего года появилось первое письменное упоминание городского совета — консулов Риги (consules Rigenses){649}. Цитадель епископа и рыцарей-крестоносцев одновременно являлась и торговой коммуной, обладавшей правом самоуправления. В тот же период, и главным образом — после разрушительного пожара 1215 года, Рига была отстроена заново и расширила свои границы. Город отныне занимал всю территорию от Двины до речки Риге (см. карту 11). К 1230 году численность населения, благодаря притоку иммигрантов из Вестфалии и других областей Саксонии, достигла 2 или 3 тысяч человек{650}. Топонимический характер фамилий XIV–XV веков позволяет делать вывод, что рижские бюргеры — выходцы из Северной Германии, главным образом Вестфалии — составляли почти пятую часть общего числа жителей, если судить по их фамилиям{651}.

Следовательно, к 30-м годам XIII века, то есть спустя поколение после основания Риги в чистом поле, этот город, с увенчанными башнями стенами, выступающими силуэтами собора св. Марии и церквей св. Петра и св. Иакова, стоящими у берега под погрузкой и разгрузкой тяжелыми когами, звуками нижненемецкой речи на улицах, на первый взгляд был типичным северонемецким торговым городом. И во многих отношениях первое впечатление было бы справедливым. Тем не менее всего в нескольких днях пути от этого города жили язычники, которые охотно принесли бы любого христианина в жертву своим богам. Этот город был центром крупной миссионерской епархии и штаб-квартирой военного ордена, посвятившего себя священной войне. Фактически каждый год здесь высаживались на берег новые группы крестоносцев. Таким образом, Рига все же была типично колониальным, миссионерским городом, или, если выразиться иначе, «городом Божьим»{652}.

Особенность Риги заключалась в ее местоположении на дальних торговых путях, напротив Висбю и Любека, а по реке — в досягаемости не только от своих сельских окрестностей, но и от русских центров. Крупные поморские города являлись богатыми космополитическими центрами, связывавшими в единое целое дальние уголки северных и южных морей, так что известиями из Лондона и Риги, Валенсии и Трапезунда люди могли обмениваться и сопоставлять услышанное. Единство средневекового Запада отчасти строилось на единстве купеческом.

8. МЕЖЭТНИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ НА ГРАНИЦАХ ЛАТИНСКОЙ ЕВРОПЫ.

1) ЯЗЫК И ПРАВО

«Их следует судить по обычаю их народа и судом арбитра, избранного среди них самих»{653}.

Завоевание и колонизация привели к формированию на границах католического мира обществ, в которых жили бок о бок представители разных этнических групп, и повсюду в приграничных районах латинской Европы одной из центральных проблем были межнациональные отношения. Прежде всего надо подчеркнуть, что вопрос принадлежности к той или иной национальности в Средние века лежал в плоскости не биологической (как следовало бы из соответствующей лексики: gens, natio, кровь, племя и т.п.), а прежде всего культурной. Если взять классическую средневековую формулировку этнической принадлежности, данную канонистом Регино Прюмским примерно в 900 году, то мы увидим, что он предлагает для классификации этнических различий четыре критерия. «Разные нации, — пишет он, — отличаются друг от друга происхождением, нравами, языком и законом» (diversae nationes populomm inter se discrepant genere, moribus, lingua, legibus){654}. Первый из его критериев — «происхождение» — лежит в основе современных расистских теорий. Наиболее оголтелые расистские учения XX века либо основываются на внешних (как в первом случае) признаках различий — как цветной расизм в США, либо, в отсутствии явных внешних признаков, на невидимых биологических несовпадениях — как нацистский антисемитизм. В Средние века расизм такого рода встречался относительно редко. В этом смысле более важное значение приобретают другие обозначенные Регино критерии — «нравы, язык и закон». Именно они становятся главными признаками этнической принадлежности. В отличие от происхождения, эти признаки имеют одну общую особенность — они изменчивы. В самом деле, в разной степени они могут меняться не только от поколения к поколению, но и на протяжении жизни одного человека. Человек может овладеть новыми языками, оказаться в условиях иной системы права, приобщиться к новой культуре. Таким образом, в каком-то смысле этническая принадлежность в условиях Средневековья была скорее порождением социальным, нежели биологической данностью. Если, скажем, дать определение «немцу» или «славянину» исходя не из происхождения, а из нравов, языка и юстиции, то внуками славян могли быть немцы, а внуками немцев — славяне.

Когда мы рассматриваем межэтнические отношения в средневековой Европе, то ведем речь о контактах различных в языковом и культурном отношении групп, а не разных по крови народов.