Дипломатия Симона Боливара - А.Н.ГЛИНКИН

Окончательно спутала все карты война между Бразилией и Объединенными провинциями Ла-Платы, вспыхнувшая в декабре 1825 года. Сигналом к началу бразильской стороной военных действий послужило выступление уругвайских патриотов во главе с X. А. Лавальехой. Провозгласив независимость Восточного берега, они решили воссоединиться с Ла-Платой. В ходе трехлетней войны ни одна из сторон не смогла добиться успеха. При посредничестве Лондона Бразилия и Аргентина в 1828 году заключили мир, признав Уругвай независимым государством.

По вопросу участия в Панамском конгрессе аргентинское правительство длительное время занимало колеблющуюся позицию. Оно не давало окончательного согласия, но и не закрывало двери для переговоров. Боливар предпринимал усилия для того, чтобы выиграть дипломатическую битву за аргентинское участие. В письме, адресованном аргентинскому посланнику М. Диас-Велесу, Освободитель вновь высказывал убеждение в необходимости в интересах всех и каждого в отдельности независимого испаноамериканского государства осуществить федеративное объединение на континенте [356]. Гуаль в июле 1824 года дал указание колумбийскому представителю в Буэнос- Айресе Г. Фунесу активизировать диалог с местным правительством. После этого Фунес передал аргентинцам подробную информацию относительно проблем, намеченных для обсуждения на Панамском конгрессе.

Официальное приглашение поступило в Буэнос-Айрес в августе 1825 года. Глава правительства провинции Буэнос-Айрес генерал X. Г. Лас-Эрас, сподвижник Сан- Мартина в военных кампаниях в Чили и Перу, передал вопрос на рассмотрение Национального учредительного конгpecca Объединенных провинций Ла-Платы. В его сопроводительном послании нашла отражение двойственность аргентинской политической линии. С одной стороны, заявил Лас-Эрас, «причины, побудившие предшествующую администрацию (правительство Ривадавиа. – Авт.) дать отрицательный ответ на предложение (Колумбии.- Авт.), не потеряли своего значения в свете последующих событий». С другой стороны, он считал нежелательным «вступать в конфликт с другими республиками» [357]. Поэтому Лас-Эрас рекомендовал конгрессу одобрить посылку в Панаму одного или нескольких представителей для проведения переговоров о заключении договоров об оборонительном союзе с братскими странами.

В тот момент большинство членов Национального учредительного конгресса и правительства высказались за принятие приглашения Перу, хотя и выдвинули множество оговорок. Назревала война с Бразилией, и аргентинские деятели понимали, насколько опасно для Ла-Платы оказаться в дипломатической изоляции. В сентябре 1825 года Лас-Эрас официально известил Лиму о согласии конгресса «направить своих делегатов на Ассамблею, созываемую на Панамском перешейке». Однако тут же делалась оговорка, придававшая ответу уклончивый характер: заявлялось, что «трудности, связанные с расстоянием и климатическими условиями», не позволят аргентинским посланцам прибыть в Панаму в намеченный срок [358].

Дипломатические маневры властей Буэнос-Айреса объяснялись надеждами получить помощь Великой Колумбии в случае войны Аргентины с Бразилией. В августе 1825 года в Ла-Пас для встречи с Боливаром отправилась аргентинская делегация в составе генерала К. Альвеара и посланника М. Диас-Велеса. Боливар склонялся к оказанию военной помощи Объединенным провинциям Ла-Платы, если они подвергнутся бразильскому нападению [359]. Сантандер по-другому толковал аргентино-колумбийский договор 1823 года и считал его неприменимым в данном случае, так как речь шла о территориальном споре, не представлявшем угрозы независимости Буэнос- Айреса. Колумбийская сторона на переговорах с аргентинской делегацией выдвинула встречное предложение о посредничестве для урегулирования конфликта. Это предложение было принято как Буэнос-Айресом, так и Рио- де-Жанейро. После начала войны колумбийский дипломат Л. Паласиос встречался с императором Бразилии и вел с ним переговоры, положившие начало международному посредничеству в аргентино-бразильском конфликте.

Окончательный вердикт относительно участия Аргентины в Панамском конгрессе вынесло правительство Бернардино Ривадавиа, избранного президентом Объединенных провинций Ла-Платы в феврале 1826 года. Давний противник объединительной идеи Боливара, Ривадавиа принял решение воздержаться от посылки в Панаму Ди- ас-Велеса и Морено, назначенных ранее аргентинскими делегатами, на том основании, что договор между испано- американскими государствами «является преждевременным» и представляется «рискованным делом» [360]. Колумбийский историк X. Пачеко-Кинтеро связывает этот отказ с тем, что Ривадавиа возглавил правительство Объединенных провинций Ла-Платы после длительного пребывания в Лондоне в качестве дипломатического представителя при правительстве Великобритании и поэтому не мог сразу сориентироваться в сложной обстановке, порожденной военным конфликтом с Бразилией. Ривадавиа, утверждал Кинтеро, «несомненно, являлся жертвой сомнительных советников, которые заставили его поверить в несуществующие опасности для благополучия республики Ла-Платы» [361]. Видимо, это обстоятельство сыграло свою роль. Не случайно в аргентинской печати в это время появилась серия статей, на все лады расписывавших «трагические последствия» ограничения суверенитета Объединенных провинций в случае участия в Панамском конгрессе. Однако существовали и другие, более глубокие причины.

Влиятельные круги Буэнос-Айреса стремились превратить его в центр притяжения не только для всех провинций, входивших в состав бывшего вице-королевства Ла- Платы, но и для некоторых соседних стран. Создание конфедерации, предложенной Боливаром, и возможное усиление влияния Колумбии на континенте рассматривались ими как препятствие в осуществлении своих планов. Английский посланник В. Пэриш в своих донесениях министру иностранных дел Дж. Каннингу неоднократно сообщал о «симптомах ревности в отношении высокого авторитета Боливара» [362], которые можно было наблюдать в правительственных учреждениях Буэнос-Айреса.

Боливар с болью и грустью следил за этими событиями. В феврале 1826 года он писал колумбийскому министру иностранных дел X. Ревенге: «У меня нет ни малейшей надежды на вхождение Чили и Объединенных провинций Рио-де-Ла-Платы в конфедерацию или принятие ими проекта в том виде, как он был им представлен… Эти две страны находятся в плачевном состоянии и почти лишены руководства…» [363].

Так обстояло дело с наиболее крупными государствами. Межнациональные противоречия и всплески националистических страстей уже становились факторами принятия внешнеполитических решений.

Отношение Парагвая к созыву Панамского конгресса определялось особенностями внешнеполитического курса правительства во главе с доктором X. Г. Франсиа. Это правительство проводило политику самоизоляции республики, исходя из того, что для защиты обретенной независимости небольшой стране необходимо избегать вовлечения в конфликты между соседями-гигантами – Аргентиной и Бразилией в условиях, когда каждая из этих стран не скрывала своего намерения поглотить Парагвай. Асунсьон почти полностью прекратил сношения с внешним миром, границы страны были закрыты, а иностранцы, даже случайно попадавшие на парагвайскую территорию, интернировались властями. Так, известный французский исследователь-ботаник А. Бонплан много лет оставался пленником Асунсьона. Развитие событий в Парагвае, где освободительная революция, начавшаяся под лозунгами просвещения и демократии, привела в 1814- 1816 годах к установлению единоличной диктатуры доктора Франсиа и репрессиям в отношении ее противников, вызывало серьезную озабоченность Боливара. После окончательного разгрома испанских войск в битве при Аякучо.

Освободитель в 1825 году предложил Буэнос-Айресу организовать совместную военную экспедицию в Парагвай для освобождения народа этой страны от гнета жестокой тирании. О своих планах он поставил в известность Сантандера. Ни Буэнос-Айрес, ни Богота не согласились с предложением Боливара.

В это время Франсиа, верховный диктатор республики, встал на путь частичной либерализации своего режима, начал пересматривать политику самоизоляции и попытался завязать торговые и другие отношения с европейскими государствами и соседней Бразилией, провозгласившей в 1822 году свою независимость. Учитывая эти перемены, Боливар, согласно некоторым источникам, 15 июля 1825 г. направил Франсиа послание с предложением присоединиться к союзу южноамериканских республик. Это послание доставил в Асунсьон 23 августа 1825 г. капитан Хосе Руис. Но верховный диктатор даже не удостоил колумбийского гонца аудиенции. Франсиа решительно отклонил предложение Боливара. «Парагвай, – заявлялось в его ответном послании, – по крайней мере пока я нахожусь во главе его правительства, не изменит свою систему, даже если бы во имя этой священной цели пришлось обнажить меч справедливости». Некоторые современные историки считают недостоверными сведения об обмене посланиями между Боливаром и Франсиа в июле – августе 1825 года и ставят под сомнение подлинность этих документов, опубликованных только в середине 60-х годов XIX в. Многие же авторитетные исследователи Парагвая, Аргентины, США признают установленным факт обращения Боливара к Франсиа и не причисляют их послания к категории апокрифических документов [364].