НФ: Альманах научной фантастики. Операция на совести - Зиновий Юрьев

— Роб-ерта, я люблю тебя! Хочешь выйти за меня замуж?

— Дорогой… а протезы?

— Мы с тобой в одинаковом положении, любимая. Да и важно ли это вообще? А потом, учитывая, какое теперь движение на улицах…

Они обнялись.

Тр-рикк — щелкнуло что-то в ней.

Дзиньк — звякнуло в нем.

Их переполняло счастье, и они не обратили на эти звуки никакого внимания. Они оба люди, а не роботы — это было самое главное.

Солнце исчезало за деревьями парка.

Такими изумрудными газоны не были еще никогда.

Дэймон Найт

Кукловод

Когда в дверь ввалился здоровенный детина, обстановка мгновенно изменилась: все, кто был в зале, точно сделали стойку, как охотничьи собаки на дичь. Талер перестал барабанить по клавишам, двое пьянчуг, горланивших какую-то песню, мигом заткнулись, нарядные холеные люди со стаканами коктейля в руках прервали разговор. Утих смех.

— Пит! — взвизгнула женщина, что оказалась к нему ближе остальных, и детина, крепко прижимая к себе двух девушек, уверенно шагнул в зал.

— Как поживает моя цыпочка? До чего ж ты, Сьюзи, аппетитна, эх, слопал бы тебя, да таким блюдом я уже набил себе брюхо за завтраком. Джордж, пират этакий… — Он отпускает обеих девиц, притягивает к себе вспыхнувшего от смущения лысого коротышку и хлопает его по плечу. — Ну показал же ты класс. Дружище, ей-богу, истинный класс, слово даю. А теперь слушайте, что я скажу! — орет он, перекрывая голоса, спрашивающие, требующие: Пит это, Пит то.

Ему подносят стакан мартини, и он стоит, стиснув пальцами этот стакан, высокий, загорелый, в ладно сидящем смокинге, сверкая зубами, белоснежными, как манжеты его рубашки.

— Мы дали представление! — объявляет он им.

Вопль восторга, многоголосый гомон: "Да еще какое представление, послушай, Пит, Бог ты мой, вот это представление…"

Он поднимает руку.

— Представление что надо!

Снова тот же вопль, тот же гомон.

— Видать, хозяину оно пришлось по вкусу — враз подмахнул с нами контракт на осень!

Визг, рев, люди, запрыгав от радости, хлопают в ладоши. Детина явно намерен сказать еще что-то, но, осклабившись, сдается, а они, оттирая друг друга, толпятся вокруг него — кто хочет пожать ему руку, кто шепнуть что-то на ухо, кто обнять.

— Всех вас люблю, всех до единого! — зычно рявкает он. — А не встряхнуться ль нам чуток, как по-вашему?

Всплеск оживленного говора, публика начинает рассаживаться по местам. Со стороны бара доносится звяканье стаканов.

— О господи, Пит, — с благоговейным обожанием лепечет какой-то пучеглазый заморыш, — когда ты кокнул аквариум, я чуть было не уписался, ей-богу…

Детина радостно гогочет.

— Ага, ну и харя же у тебя была, как сейчас вижу! Да еще забыть не могу тех рыбешек, что расшлепались по всей сцене. А мне-то каково? Деваться некуда, становлюсь, значит, я на колени… — Детина опускается на колени, пригибается к полу, разглядывает воображаемых рыб, — …и говорю им: "Ну-ка, мальцы, живо назад в свои икринки!"

Под взрыв неудержимого хохота детина встает с пола. Зрители, устраиваясь поудобнее, располагаются вокруг него амфитеатром. Те, кто подальше, чтобы лучше видеть, влезают на диваны, на скамью перед фортепьяно. Тут раздается чей-то вопль:

— Пит, даешь песенку про золотую рыбку!

Одобрительный гул, крики: "Ну пожалуйста, Пит, про золотую рыбку, Пит!"

— Ладно, уговорили. — Детина, расплывшись в улыбке, садится на подлокотник кресла и поднимает свой стакан. — И рраз и два… а музыка-то куда подевалась?

Свалка возле фортепьяно. Наконец кто-то берет три-четыре аккорда. Детина корчит смешную рожу и поет:

— Эх, мне стать бы рыбкою… Рыбкой золотою… Как девчонку пригляну… Я ей хвостиком махну…

Хохот. Всех громче заливаются девушки, широко разинув яркие накрашенные рты. Одна багровая от смеха блондинка кладет на колено детины руку, другая усаживается почти к нему вплотную за его спиной.

— Но если по-серьезному… — начинает детина.

Еще взрыв хохота.

— Пусть это будет шутка, — произносит он вибрирующим голосом, когда стихает шум, — но я со всей серьезностью вам говорю, что не управился бы с этим в одиночку. Вот вижу я среди нас иностранных газетчиков, потому и хочется мне представить вам главных работяг, без которых я б далеко не уехал. Перво-наперво это Джордж, наш трехпалый руководитель джаза — он сегодня поддал такого жару, что на всем белом свете не сыскать парня, которому по плечу с ним тягаться. Ох и люблю же я тебя, Джордж!

Детина тискает заалевшего лысого коротышку.

— Потом — Рути, моя любовь до гроба… Эй, где ты там? Милочка, как же ты была хороша, ей-ей, лучше всех, детка, придраться не к чему, без дураков…

Целует темноволосую девушку в красном платье, которая, слабо вскрикнув, зарывается лицом в его широкое плечо.

— И Фрэнк… — нагнувшись, он хватает за рукав пучеглазого заморыша. А о тебе что сказать? Что я в тебе души не чаю?

Заморыш, поперхнувшись от счастья, безмолвно моргает. Детина награждает его дружеским тумаком.

— Сол, Эрни и Мак — мои писаки-драматурги. Их бы успех Шекспиру…

Детина выкликает имена, и они по очереди подходят и жмут ему руку. Впавшие в экстаз женщины, рыдая, целуют его.

— Мой дублер, — продолжает детина. — Мой мальчик на побегушках.

И…

— А сейчас, — произносит он, когда, надрав до боли глотки, раскрасневшаяся от возбуждения публика переводит дух, — я хочу представить вам моего кукловода.

В зале наступает тишина. На лице детины задумчивое и несколько испуганное выражение, словно он внезапно почувствовал приступ боли. Он уже не двигается. Сидит, не дыша, с остекленевшими глазами. Чуть погодя у него начинает подергиваться спина. Девушка, сидевшая на подлокотнике кресла, встает и входит в глубь зала. Ткань на спине его смокинга как бы лопается сверху вниз, и из образовавшейся прорехи вылезает какой-то маленький человечек. У него землистое, блестящее от пота лицо, а над ним копна черных волос. Он очень мал ростом, почти карлик, узкоплеч и сутул. На нем коричневая, вся в пятнах лота фуфайка и шорты. Выбравшись из тела детины, он аккуратно прикрывает разрез в смокинге. Детина сидит неподвижно с тупым, ничего не выражающим лицом.

Маленький человечек, нервно облизывая губы, слезает с кресла на пол.

— Привет, Фред, — бросает кое-кто из присутствующих.

— Привет, — отвечает Фред и машет рукой.

Ему лет сорок. Лицо — с крупным носом и большими темными кроткими глазами. Его надтреснутый голос звучит неуверенно:

— А представление-то у нас и вправду неплохо получилось, ведь верно?