Девушка из кошмаров - Кендари Блэйк

Я поворачиваюсь. Берк и Джестин повторяют за нами. Его кровь сверкает, оказываясь на румяной коже Джестин. Когда она поворачивается ко мне лицом, я борюсь с желанием немедленно ее стереть. Она тяжело сглатывает, пока загораются глаза азартом. Перед неизведанным адреналин выбрасывается в кровь, и наш мир окрашивается в тонко-яркие, непосредственные цвета. Это не похоже на то чувство, когда в моей руке находится атаме, но что-то близкое к этому. По кивку Берка остальные члены Ордена обнажают свои ножи. Кармел стоит на полшага от них, наблюдая, как они проделывают то же самое, что и мы. От муки боли ее глаза суживаются. Затем все, включая Томаса и Берка, возводят руки вверх, позволяя каплям крови достигать пола, забрызгивая бледно-желтую, ассиметрично выложенную мозаикой плитку. Когда брызги отскакивают в разные стороны, пламя свечей внезапно вспыхивает, и энергия в виде потоков волн устремляется к центру круга, высвобождаясь наружу. Я ощущаю ее силу. Она изменяет почву у меня под ногами. Очень трудно описать словами то, что сейчас со мной происходит. Словно земля под нами потихоньку исчезает. Словно в комнате пустеет, и мы теряемся в измерении. И вот теперь мы стоим на том, что нельзя назвать обычной поверхностью.

- Время настало, Кас, - проговаривает Джестин.

- Время, - повторяю я.

- Свою часть работы они выполнили, прокладывая нам путь. Дверь же они не смогут открыть. Это должен сделать ты.

От гребаного стремительного потока магии, проплывающего перед глазами, у меня кружится голова. Оглядываясь по сторонам, я едва могу отличить от остальных Кармел и Гидеона. Под капюшонами их черты лиц почти полностью расплываются. Затем перед глазами так четко вырисовывается Томас, словно тот сияет, и от этого в животе все переворачивается. Я двигаю рукой. Не понимая, что, собственно, творю, я тянусь за атаме, а затем опускаю взгляд на свечи, пламя которых окрашивает оранжевым лезвие.

- Я пойду первая, - сообщает Джестин.

Она стоит вровень со мной, а мое атаме нацелено в ее живот.

- Нет, - я оттаскиваю ее назад, но та хватает меня за плечо.

Я не знал, что именно это они имели в виду. Думал, это сделает Берк. Что будет всего лишь небольшой порез на руке. Не знаю, о чем я думал. Скорее, просто все игнорировал и ничего не хотел. Я делаю еще один шаг назад.

- Если пойдешь ты, то и я тоже, - сквозь стиснутые зубы шипит Джестин.

Прежде чем хоть как-то среагировать, она хватает меня за руку, в которой я удерживаю атаме, и глубоко погружает его в себя. Как во сне, медленным, но легким движением входит лезвие, словно рассекает воду. Когда я вытаскиваю его, тот уже окрашен ослепительно-ярким, красным цветом.

- Джестин, - зову я.

Мой крик приглушается и затихает. Стены здесь не отдаются эхом. Она складывается пополам, а затем опускается на колени. Она хватается за бок. Из-под пальцев едва заметна тоненькая струйка крови, но я знаю, что все намного серьезней, чем кажется.

Вытекает ее жизненная кровь.

Я наблюдаю, как она меняется в размере, становясь все меньше и меньше, как и окружающий нас воздух, а затем пол полностью исчезает под нашими ногами. Она испарилась, сумев пересечь границу. После себя она оставила лишь опустошение и ничего похожего на маркировочный знак.

Я загипнотизировано смотрю на то место, где только что была Джестин, направляя атаме лезвием на себя. Когда он вспарывает кожу, с губ слетает стон. Создается такое впечатление, словно мой рассудок выворачивает наизнанку. Я стискиваю челюсти и сильнее надавливаю на рану, размышляя о Джестин и Анне. От слабости я коленями опускаюсь на пол, и свет вокруг меня меркнет.

Глава 26

Здесь нет ничего хорошего. Никогда не было. Я лежу, прижимаясь щекой к не то холодной, не то четко-очерченной поверхности. Очень сложно так лежать. К чему бы я ни прикасался, все готово тут же разлететься вдребезги. Мы совершили ошибку. Нам здесь не место. Где бы мы ни находились, оно лишено всего. Здесь нет ни света, ни темноты. Ни воздуха, ни ощущения вкуса. Ничего нет. Лишь звенящая пустота.

Я больше не хочу ни о чем думать. Так как от этого глаза могут лопнуть, и я вовсе останусь без головы. При переходе я мог сломать челюсть о днище поверхности, поэтому прислушиваюсь ко всему пустому здесь, колеблясь, как ненужная яичная скорлупа.

(Кас, открой глаза).

Я открываю их. Ничего не вижу.

(Ты должен открыть глаза. Дыши глубже).

Это место – основа безумия. Тут нет ничего хорошего. Его даже на картах нет. Если вы пали духом, оно задушит вас и существует лишь как последствие пронзительного крика.

(Слушай мой голос. Слушай. Я здесь. Знаю, это трудно, но постарайся сделать это. Мысленно. Постарайся услышать меня мысленно).

Голова раскалывается. Я не в состоянии собрать все воедино. Проделал весь этот путь, чтобы отключиться и в результате забыться? Существует то, без чего люди не могут жить. Это вода. Воздух. Смех. Сила. Дыхание.

Дыхание.

- Вот и все, - говорит Джестин. – Только не торопись!

Ее лицо материализуется, как дымовая мгла в зеркале, и остальные части тела проявляются таким же образом, заполняя собой пространство, словно книжка-раскраска. Я лежу на чем-то сродни камню, как-то очутившись в гравитационной комнате; на череп давит тяжелая плотность, распространяясь также и на лопатки. Так, вероятно, чувствует себя выброшенная на пирс рыба, жабры и глаза которой вдавливаются в древесину, потому что ничего и никогда не касалось ее прежде. Ее пульсирующие жабры в таком случае просто бесполезны. Мои легкие, желающие насытится кислородом, по сути, тоже бесполезны. Они что-то поглощают, но уж точно не воздух. Знаете, нет того ощущения, когда питательные вещества насыщают вашу кровь. Я хватаюсь за грудь.

- Не паникуй на сей счет. Просто продолжай дышать. Не имеет значения, реально оно или нет. Но знакомо же ведь, правда?

Она берет меня за руки. Она такая теплая, намного теплее, чем была раньше. Не знаю, сколько мы провели здесь времени. Такое чувство, что прошли часы. А, может, секунды. Они могут быть и тем, и другим.

- Все дело в разуме, - сообщает она. – Вот какие мы. Смотри.

Когда она прикасается к моему животу, я непроизвольно морщусь, ожидая боли, но только ее не чувствую. Раны нет. А должна была быть. На белой коже должна быть дыра, скрывающаяся за футболкой, и кровь, бьющая ключом и омывающая края. И, самое главное, нож, торчащий из меня.

- Нет, не делай этого, - говорит она.

Я снова смотрю на себя. Там, где ничего только что не было, теперь заметен небольшой прорез и темное влажное пятно.

- Не делай этого, - снова говорит она. – Он все еще в тебе. Там. По другую сторону лежат наши тела, истекающие кровью. Если мы не вернемся назад прежде, чем вытечет вся наша кровь, то умрем.