Последний бой Лаврентия Берии - Елена Прудникова

Итак, как у нас нынче распределились роли? На месте прежней оппозиции теперь стоит партийная верхушка, не желающая терять власть. Ею руководят те самые «они», о которых говорил этот странный майор-чекист. Ха, как будто Молотов не знает всего этого и без майора! Действуют они в контакте с военными, как и тогда. Тут другой вопрос: это новые заговорщики или же недобитые в тридцать седьмом, уцелевшие и размножившиеся? В ЦК родом из тех времен, пожалуй, один Никита, остальные выдвинуты на высокие посты уже после чисток. Но Никита – он оттуда, и методы его – методы тех времен. Решительно и беспощадно, не смущаясь ничем, в том числе и судьбой страны.

А ведь тогда самые тщательные проверки ничего не дали. Неужели осталась какая-то группа, которую они не нашли? После войны были «ленинградцы», но Хрущев и по их показаниям даже не проходил. И тем не менее оказался во главе переворота. Так кто же он – случайная фигура, которой воспользовались заговорщики, или же новый Троцкий, научившийся на ошибках прежнего и закопавшийся так глубоко, что пока сам себя не проявил, никто о нем и не подозревал?

А военные? После дела Тухачевского немцы смеялись, говоря, что в Красной армии у них осталось почти столько же друзей, сколько и раньше. Не зря в сорок шестом Иосиф поставил на МГБ Абакумова и принялся выяснять военные дела. А сам Абакумов? Кто он? Тогда его обвиняли в «смазывании» политических дел, а сейчас, наоборот, в их фальсификации. Кто он – новый Ягода, выгораживавший друзей-заговорщиков, или новый Ежов, уничтожавший невинных? Или же Абакумов работал честно, а «они» хитроумно подставили опасного для них министра? Лаврентий, придя в НКВД, наверняка занимался абакумовским делом, и его можно об этом спросить, надо только поумнее зашифровать вопрос.

Следующий пункт – с кем заговорщики в контакте, что они получают из-за границы и чем собираются расплачиваться? Хотя за устранение Берии американцы должны Никиту до гробовой доски водкой поить – но не стоит думать, что наши западные друзья не постараются выставить себя благодетелями и потребовать признательности. Нет, на сей раз о территориях едва ли пойдет речь. Хотя, конечно, иметь четырнадцать окраин, которые в любой момент могут отделиться… Сколько раз Иосиф поминал черным словом проклятое конфедеративное устройство Советского Союза, и если…

Молотов вскочил, нашел на столе и расправил внезапно задрожавшими руками лист бумаги – записку Лаврентия. Раз, другой, третий прочел неровные, загибающиеся вниз строчки.

«Вячеслав! Моя позиция неизменна, и после визита в Германию я даже в ней укрепился. Немецкие товарищи совершили слишком много ошибок, и за ними плохо смотрели. Поэтому передай Маленкову: пусть он позаботится, чтобы впредь делами наших братьев, отделенных от нас границами, занимались компетентные люди…»

«Передай Маленкову…» Его еще удивило, почему он просит передать этот наказ Маленкову, ведь министр иностранных дел – он, Молотов. Так вот что Лаврентий имел в виду! «Братья, отделенные границами» – это не страны народной демократии, это братская семья народов Советского Союза! Да, если он это раскопал – за такое и вправду могли убить. В первую очередь потому, что сам Лаврентий за такое… не расстрелял бы, нет, публично повесил на Красной площади! Как бы узнать… Думай, Вячеслав! Ты – старый конспиратор, он – старый чекист, неужели же вы не поймете друг друга?..

Если хочешь спрятать что-либо, положи это у всех на виду. Помня это правило, Кудрявцев с Ренатом не шептались по углам, они, когда случалось совершенно одуреть от службы, откровенно сидели иной раз вечером в кафе неподалеку от Лубянской площади, за графином водки или коньяка. Ренат, этот татарин-полукровка, в том, что касается выпить, был более русским, чем сами русские: мог пить водку чуть ли не литрами и не пьянел. Не пьянел – но делал вид. Иногда это бывало полезно.

После первых двух стопок Кудрявцев незаметно обвел глазами зал, убедился, что никто на них не смотрит и, не меняя лениво расслабленного выражения лица, спросил:

– Узнал что-нибудь?

Ренату следить за выражением лица не было необходимости, в любой ситуации он оставался невозмутимым, как китайский болванчик.

– Узнал, – ответил он. – Ничего хорошего.

– Где они все – в Лефортово?

– Там, – Ренат закурил, выпустил колечко дыма и, созерцая его, поднял голову. – Кроме Лаврентия, само собой. Их всех собрали в отдельном коридоре. Охрана там не наша. Но, что интересно, это и не военные. Ходят в советской форме, знаки различия общевойсковые, но какая-то она им… неродная, что ли. Держатся они в ней не так. Между собой говорят по-украински, с нашими не разговаривают вообще, и неясно, почему – может быть, не велено им, а может, и потому, что язык плохо знают…

– Западные украинцы? – предположил Кудрявцев.

– Может, и так. А может, и западные, и украинцы, но другого рода…

– И что значит твой ребус?

– В Западной Европе полно украинских эмигрантов, еще с довоенных времен. Да и у Гитлера были целые украинские воинские части. Ты полагаешь, союзники нам их всех выдали?

– Я и без тебя знаю, нам отдали только тех, которые самим не нужны. Равно как и то, что к этому делу могли привлечь бандеровцев – каналы есть. Ну, если это так – бедные ребята, страшно подумать, как им достается… Но на допросы-то их водят? Как они выглядят, как держатся?

– Допрашивают в том же коридоре. Как выглядят? А как они могут выглядеть, когда допросы такие, что на весь этаж слышно? Наш человек видел краем глаза, как кого-то после допроса волоком тащили по коридору. И ты думаешь, из них такими методами выбивают компромат на Лаврентия?

– Я ничего не думаю, – генерал быстро и зло погасил папиросу. – Вытащить их оттуда возможно?

– Нет.

– Передать яд?

– Нет.

– Пищу отравить при раздаче?

– Нет. Разве что со всей тюрьмой.

Генерал молчал. Еще выпил, не наливая собеседнику и не чокаясь, взял папиросу, неумело затянулся, закашлялся.

– Не мучай себя, – сказал Ренат. – Мы делаем все, что можем. Это не только твои товарищи, но и наши.

– По крайней мере, одно мы установили, – медленно проговорил Кудрявцев. – Если их так содержат, то спрашивают явно не о Лаврентии…

Павлу стало доставлять определенное удовольствие наблюдать за своим подследственным. Немного его изучив, он уже улавливал не только те мгновенные перемены настроения, которые отражались на лице, но и тщательно запрятанные под обычно равнодушной… нет, сегодня пожалуй, под самоуглубленной маской.

– …Товарищ Молотов снова задал вопрос по Германии. И вопрос довольно странный. Не показалось ли вам, что контрреволюционные силы в ГДР пытаются осторожно разделить экономику шести восточногерманских земель?

– Как вы сказали? – Берия, чуть вздрогнув, вскинул голову. – Простите, задумался…

– Вячеслав Михайлович допускает, что некие силы могут попытаться разделить Восточную Германию на несколько отдельных государств. Лично мне странно это слышать, но товарищ Молотов интересуется, не показалось ли вам нечто подобное?

– Что же тут странного? В свое время на территории Германии было несколько десятков самостоятельных государств. А раз есть прецедент, то всегда возможно и его повторение. Для наших бывших союзников это было бы идеальным решением германской проблемы. Страна вроде бы есть, и страны нет. Мы тратим множество сил на контроль всех этих карликов, при практически нулевой отдаче, а американцы преспокойно обделывают свои дела. Отвечаю: нет, ничего подобного я не заметил, хотя и ничего нереального здесь тоже не вижу. Дело ведь не в экономическом разделении, а в политическом, которое удобно произвести на волне хозяйственного кризиса. Экономически они могут на первых порах действовать как единый организм и разделиться уже потом… при помощи Запада, разумеется. А помощь Запада, я уверен, в этом случае будет. Поэтому надо присматривать, и получше.

Берия внутренне улыбнулся. Наконец-то Молотов его понял. А Никита – поймет ли он? Проклятое устройство Союза! Самоопределение вплоть до отделения – священный ленинский принцип. Интересно, долго ли проживет тот, кто попытается его уничтожить?

Павел тоже думал, но не о Германии, не о странных идеях Молотова, а о не менее странном совпадении. С позапрошлого вечера он ломал голову, как бы узнать у Берии что-нибудь про Абакумова, и тут, как по заказу, эта фамилия прозвучала еще в одном вопросе Молотова.

– У меня к Лаврентию личный вопрос, – понизив голос, сказал тот. – Спросите, пожалуйста, встречался ли он этой весной с Абакумовым. И если да, то что говорил этот мерзавец о деле моей жены. Фальсифицировал ли он его по собственному почину или по чьему-либо указанию? – Молотов поморщился и недовольно добавил: – Поясняю и надеюсь на вашу скромность. Разумеется, дело было направлено не против нее, а против меня, и мне хотелось бы знать своих врагов. Пожалуйста, задайте вопрос в точности и так же в точности принесите мне ответ.