Толковая Библия. Том 6 - Александр Лопухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10
Свиток развертывается перед глазами пророка, чтобы он наперед увидел его содержание. Он был исписан, вопреки обыкновению, на обеих сторонах, как и скрижали завета (Исх. XXXII:15), в знак полноты и многосодержательности (м. б. указание также на продолжительность пророческой деятельности Иезекииля — более 20 лет) и содержал исключительно плач (как и будущая книга Иезекииля, в которой есть много речей, прямо надписанных "плач": XIX:1, XXVI:17 и др.), по временам переходящий даже в стон боли и вопли отчаяния ("горе", по-евр. "ги". д. б. междометие). Содержание свитка Иезекииль может обозреть одним взглядом, потому что он находится в состоянии сверхчувственной реальности. Из взгляда на свиток пророк мог, заключить, какая будет его проповедь со стороны содержания, о котором ему еще ничего не говорилось (отсюда это обозрение отнесено ко II гл., а съедение к III, говорящей о вступлении пророка в его служение). т.о. служение пророка, тяжелое со стороны народа, будет тяжело и со стороны самого содержания проповеди.
Глава III. Вступление пророка в служение. 1-3. Съедение свитка. 4-11. Успокоительное ободрение пророка к принятию призвания. 12-15. Удаление Божественного явления и перенесение пророка в Тел-Авив. 16-21. Новые разъяснения насчет пророческого призвания. 22-27. Внешнее состояние пророка в течение последующих предсказаний
1-3
Господь отвлекает пророка от разглядывания свитка, напоминая ему свое требование съесть его с настойчивостью ("съешь — съешь" = ну съешь же; в слав. 1 раз, ст. 1), и пророк берет свиток в губы (ст. 2), все еще не решаясь проглотить его; но Господь ясно и определенно требует именно последнего (в третий раз). Это в знак, конечно, того, что сообщаемое ему слово Божие он должен внутренне усваивать, как бы претворять в плоть и кровь свою, чтобы потом при проповеди извлекать его изнутри себя и говорить неистощимо. Съев свиток пророк вопреки ожиданию нашел его сладким и не просто сладким, но чрезвычайно, — как мед. Это было знаком того, что слово Божие, которое содержал свиток, всегда бывает для человека "в радость и веселье сердца" (Иер. XV:16; Пс. CXVIII:103), что "бесконечно приятно быть орудием и вещанием Всевышнего и самые тяжелые божественные истины для человека с духовным разумением имеют отрадные и успокоительные стороны" (Генгстенберг). "Съедение свитка не столь странный символ для древности и востока, как для нас. Мы резко различаем между телесной и духовной жизнью и думаем, что питание служит поддержанию только первой; для древнего же человека еда была больше, чем физическое подкрепление; в древней Аравии общение в еде служило началом и для общения в жизни, связывая едящих и в духовных стремлениях; еда — это непосредственное питание крови, которая с своей стороны есть седалище души; припомним, что через вкушение плода с древа райского можно было достигнуть обладания духовными познаниями; можно указать, наконец, и на христианскую идею вечери в царствии небесном" (Бертолет). LXX в 1 ст. не имеют евр. предложения: "съешь этот свиток", почему его считают глоссой по Иер. XV:18, а в 3 ст. вместо "чрева" имеют "уста", что, вероятно, ошибка переписчика: στόμαχον — στόμα σου.
4
Теперь уже Иезекииль посвящен в пророка, почему тотчас слышит из уст Божиих торжественную стереотипную формулу, употреблявшуюся при посольстве пророков (Исх. III:10; Ис. VI; 8, 9; Иер. I:7).
5
Уже сладость, которую ощутил пророк по съедении свитка и которая показывала ему, что сама проповедь будет давать ему благодатное утешение, должна была успокоить его насчет тяжести его служения; но Господь прибавляет еще, что и отношения его к народу — нельзя сказать, что будут до невероятности тяжелы: ему придется иметь дело во всяком случае не с каким-либо чужим народом, которого и языка он не понимал бы. "С речью невнятною и непонятным языком"; букв. "с глубокими губами (слав. "глубокоречивым", которые потому говорят тихо) и тяжелым, т. е. тяжело движущимся (слав. "косноязычным") языком". Здесь может быть указано на то, что круг слушателей пророка будет лучшая часть иудейского населения (которая именно и переселена была в Вавилонию ним и Иехониею), а не простонародье с своим варварским жаргоном и соответствующим развитием, тогда как в 6 ст. речь о чужих языках и народах.
6
Кругом деятельности пророка будет не народы иноязычные (как у Ионы) и не целый ряд их, а один родственный народ. Язык — наиболее бросающийся в глаза признак народа (отсюда общее название для того и другого в славянском языке — "язык"), и еврей степень отчужденности и враждебности к себе известного народа измерял мерою непонятности и странности его языка: Ис. XXXIII:19. Кроме чисто физического затруднения ("которых слов ты не разумел бы") такая миссия была бы и нравственно тяжела: ее не воодушевляла бы любовь и духовная близость к слушателям. Но Господь с горечью замечает, что миссия пророка и в столь неблагоприятных условиях имела бы больше успеха, чем среди Израиля. История апостолов показала впоследствии это. "До того дошло уже тогда во Израиле: пророк как бы предчувствует будущего Павла" (Эвальд). Мысль, что от язычников можно ждать меньше худого, чем от Израиля, проводится не раз Иезекиилем: V:6; XVI:27, 48; XXIII:45. — В этом стихе буквально повторены из предыдущего слова: "с невнятною речью и непонятным языком", без которых легко обойтись и которые ослабляют мысль: "которых слов ты не разумел бы"; почему эти слова считают прибавкой из 5 ст.; их нет в Пешито.
7
Если тем не менее народ Израильский не станет слушать пророка, то причина этому другая. "Дом Израилев не захочет слушать тебя, ибо они не хотят слушать Меня". С такою же трогательностью Бог утешал некогда Самуила (1 Цар. VIII:7, 8) и Спаситель — апостолов (Лк. X:16). Более же глубокая причина этого коренится в природных душевных свойствах Израиля: это народ с "крепким лбом (подобно бодающимся животным; LXX: φιλόνεικοι "непокориви", потому что читали вместо "мацах" — "лоб" "маца" — "ссора") и жестоким (черствым) сердцем". — Несмотря на близость выражения к II:4, мысль здесь другая: здесь характеристика Израиля с психологической стороны, там с исторической ("они и отцы их").
8
Упорству народа Бог противопоставит такое же упорство пророка, упорство, конечно, "в благородном смысле истинно пророческого мужества, не позволяющего сломить себя ничем в борьбе" (Эвальд).
9
LXX читали вместо "шамир" — "алмаз" похожее по начертание наречие "тамид" — "всегда", а вместо "мацах" — "лоб" "маца" — "ссора": "и будет всегда крепчае камене дах прю твою", т. е. крепче камня будет твоя пастырско-пророческая борьба с их упорством.
10
Ободрив и вооружив пророка на борьбу с препятствиями, Господь напоминает ему о первом условии надлежащего прохождения пророческого служения — внимательном отношении к получаемым откровениям. "Прими сердцем и выслушай ушами" — риторический оборот ύστερον πρότερον (заднее впереди) как Ис. LXIV:4.
11
В заключение призывной речи Господа пророку указывается ближайший круг его служения: переселенцы, сыны народа твоего (недостойного уже называться Моим). Следовательно, Иезекииль был не писателем — пророком только.
12
Повеление идти к Израильскому народу тотчас же и осуществляется на пророке тем, что "дух" поднимает его и, как видно из ст. 14 и 15, переносит в Тел-Авив. Вместе с тем видение исчезает пред ним; но это происходит так, что сам пророк удаляется высшей силой от него, так что оно оказывается сзади его ("позади меня"); как он не из себя произвел видение, так не может он своей волей и удержать его; он находится всецело во власти ранее упомянутого "духа" (см. ст. 2). Объятый духом, готовый начать дорогу, пророк слышит позади себя "великий громовый голос" (букв. голос великого землетрясения), говоривший (слав. "глаголющих", т. е. животным; в евр. нет): "благословенна слава Господа от места своего". Кому принадлежал голос не сказано; на основании Откр IV:8; Ис. VI:6 думают, что четырем животным, и что с их стороны это была хвалебная или благодарственная за призвание пророка песнь. Подлинный текст производит впечатление, что это был голос самой земли, как бы пришедшей в потрясение, в восторг от остановки на этом месте ее Славы Божией. Голос объяснил пророку кое-что в видении: Шехину, которую бывший священник привык представлять себе во мраке Святаго Cвятых, он видит теперь вне храма; так пусть он знает, что храм не есть исключительное и даже главное место ее обитания; она полнее открывается в другой таинственной области жизни и бытия, где у нее есть более достойные носители, где ее благословляют достойнее, чем "благословен Господь от Сиона" (Пс. CXXXIV:21).