Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941—1944 - Борис Ковалев

Однако 1941 год принёс и позитивные результаты: Советский Союз сорвал планы молниеносной войны, и поэтому оккупанты были вынуждены перестраивать свою пропагандистскую работу. Партизаны и подпольщики получили первоначальный опыт в проведении идеологических акций.

Реально начало всесторонней борьбы с немецко-фашистской идеологией можно отнести к концу осени 1941 года. Оно связано, в первую очередь, с партизанскими рейдами из-за линии фронта. Народные мстители обнаружили, что советской литературы: газет, листовок — поступает явно недостаточно. Жители некоторых деревень не видели её с начала оккупации. Население высказывало жалобы, что ограниченное количество советской прессы разбрасывалось самолётами в прифронтовой зоне, откуда местные жители обычно были выселены34.

Первые месяцы войны вскрыли важнейшие недостатки советской пропаганды: её абстрактность и неоперативность. Они были связаны с отсутствием у пропагандистов практического опыта ведения аргументированной дискуссии с идеологическим противником в предвоенные годы, а также страхом допустить при самостоятельной работе политическую ошибку. Партизаны и подпольщики не имели опыта практической контрпропагандистской работы, а предвоенные наработки и штампы оказались не только ненужными, но и нанесли заметный вред в процессе организации пропагандистской деятельности. Отсутствие у народных мстителей постоянной связи с центром мешало им организовывать акции по разоблачению деятельности нацистских служб.

Кроме этого, эффективность и успехи нацистской пропаганды на первом этапе войны зависели в основном от трёх условий:

1) дезориентации значительной части населения на оккупированной территории;

2) обеспечения относительной монополии в области информации;

3) подкрепления пропагандистских акций практическими успехами на фронтах.

Как видно, немецко-фашистская пропаганда на начальном этапе была неразрывно связана с осуществлением плана молниеносной войны. Хотя ей удалось через местную администрацию и свои подразделения охватить значительную часть населения оккупированных областей России (разовый тираж коллаборационистских газет насчитывал сотни тысяч экземпляров), оно стало быстро разочаровываться в формах и методах проведения оккупационной политики. Изменившийся характер войны требовал от нацистов перестройки их деятельности. Зима 1941–1942 годов, стабилизация линии фронта и, как следствие этого, частичный отвод подразделений вермахта в тыл значительно усложнили положение сил сопротивления.

К весне 1942 года оккупантами разрабатывается новая программа пропагандистского воздействия на население. Она предусматривала следующие направления. Предполагалось внушить населению мысль, что русский народ сможет получить свободу и благосостояние только после победы Германии, которая предрешена — это только вопрос времени. Резко активизировалась реклама жизненного уровня в Германии. В ней обещалось, что после войны русские крестьяне и рабочие будут жить не хуже. Жителей предупреждали, что поскольку бандиты-партизаны продлевают войну и являются врагами мирного труда, любая связь с ними приведёт к расстрелу виновных и сожжению их домов35.

Новые задачи требовали расширения пропагандистской и осведомительной сети, в первую очередь, за счёт привлечения коренного населения. На него оккупанты собирались переложить как пропагандистские, так и полицейско-карательные функции. Патриотизм в 1942 году провозглашался коллаборационистской печатью как противостояние русского народа «Сталину, развалившему страну, армию репрессиями, а теперь призывающему бороться с немцами, которые помогают крестьянам семенами, инвентарём и т. д., когда комиссары при отступлении поджигали поля… Патриотизм — это славная борьба с большевизмом»36.

По-прежнему из номера в номер шли публикации о непобедимости немецкой армии и её союзников. Затянувшуюся войну объясняли тем, что коммунисты, не жалея свой народ, без конца бросают его в эту бессмысленную мясорубку37.

Министерство пропаганды подготовило «Предложения по составлению листовок для войск противника» в которых говорилось о том, что «пропаганда разложения — грязное дело, не имеющая ничего общего с верой или мировоззрением. В этом деле решающим является только сам результат. Если нам удастся завоевать доверие противника тем, что мы обольем грязью своего фюрера, свои методы и свое мировоззрение, и если нам удастся проникнуть в души солдат противника, заронить в них разлагающие их лозунги, — совершенно безразлично, будут ли это марксистские, еврейские или интеллигентские лозунги, лишь бы они были действенны!»38

Безусловно, эти рекомендации нельзя воспринимать буквально. Геббельс просто напоминал своим подчиненным, что для пропагандиста в его работе подходят все методы, если они способствуют достижению цели. В своих прокламациях нацисты писали о Гитлере, национал-социализме и Германии в восторженных тонах.

Несмотря на возросшее качество, немецко-фашистские пропагандистские акции во многом нейтрализовывались деятельностью партизан и подпольщиков.

Вести свою работу народные мстители реально могли лишь вдали от крупных населённых пунктов и расположенных там вражеских гарнизонов. В тех местах, где их появление было невозможно, пропагандистские функции перекладывались на патриотически настроенную сельскую интеллигенцию и старост, сочувствующих народной борьбе с фашизмом. Ими расклеивались рукописные листовки о положении дел на фронтах, о том, что Красная Армия не разбита и о том, что не надо верить фашистской пропаганде.

Подобное положение вещей заставило нацистов решить задачу, которая заключалась в том, чтобы лишить пропаганду противника всякой почвы раньше, чем его сообщения смогут достичь слушателей или читателей. Для этого оккупационная печать стала ссылаться не только на сводки германского командования, но и на Совинформбюро. При этом советские материалы подавались только с критической точки зрения. Их обвиняли в предвзятости и неоперативности в освещении хода военных действий. Коллаборационистские журналисты насмехались над «бессмысленно-лживым описанием несуществующих немецких зверств», убожеством описаний «героических» подвигов красноармейцев, единолично уничтожающих целые колонны немецких танков»39.

Анализируя заявления советской стороны об «экономической депрессии Германии и её союзников», оккупационные средства массовой информации не только опровергали это, но и утверждали, что «Все случаи краха экономики явно списаны с каких-нибудь предприятий на Урале или Средней Азии»40.

Но поскольку все же советские листовки стали реальной силой, с которой нацистским пропагандистам приходилось считаться, они организовали выпуск поддельных «Вестей с советской Родины». Сделаны они были исключительно качественно: бумага, шрифты, лексика, выходные данные полностью соответствовали советскому оригиналу. В тексте отсутствовали малейшие проявления антикоммунизма и антисемитизма. Приводились подлинные цитаты из сводок Совинформбюро, выступлений И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова. Разница заключалась лишь в публикации завышенного числа советских потерь. Предполагалось, что «эти факты (потерь) должны распространять главным образом члены партии, а то разочарование в том, что Красная Армия не продвигается вперёд, будет слишком велико»41.

Советская власть, сопротивление нацистскому режиму, коммунистическая партия и ее руководство подвергались уничижающей критике. Во многих российских проблемах обвинялись евреи. Но к одним из наиболее опасных противников нацисты относили сотрудников советских органов государственной безопасности. Советские чекисты противопоставлялись всему остальному населению СССР42. Главный редактор газеты «Речь» Михаил Октан пошел еще дальше. В своей брошюре «Евреи и большевики», которая была выпущена ко дню рождения Адольфа Гитлера 20 апреля 1942 года, он утверждал, что «так называемое ГПУ-НКВД на самом деле является марионеткой в руках мировой закулисы — еврейского заговора, цель которого — порабощение народов Европы»43.

Одним из направлений нацистской пропаганды было использование советских литературных произведений или советских литературных штампов. Когда говорилось об арестах и репрессиях против неповинных граждан, всячески подчеркивалось, что совершались и совершаются они «карающим мечом пролетарской революции — НКВД»44.

Некоторые пропагандистские документы оформлялись нацистами в виде трофейных документов НКВД. Причем имели место как фальшивки, так и подлинные документы. Так, широко распространялось «Дело № 18», построенное на трофейных докладных записках и спецсообщениях по особому отделу НКВД 4-го стрелкового корпуса Красной Армии.