Закон и честь - Максим Шторм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он начал подниматься, опираясь огромными заросшими чёрными волосами кулачищами о стол. Выпрямившись, пассажир едва не вонзился тульей высокой шляпы-цилиндра в оббитый бархатом потолок купе. Макинтош, изумлённо разинув рот, попятился назад. Этот тип был ну просто огромен! Рост футов семь, не меньше! Могучие плечи, длинные как у гориллы руки, вытянутое, заросшее жёсткой щетиной угловатое лицо, крючковатый нос, неприятно извивающиеся, словно живущие собственной жизнью губы, торчащие неопрятные бакенбарды… Встреть Макинтош этого детину в тёмном переулке глубокой ночью, точно бы наложил в штаны от страха. Но… Но здесь не тёмный переулок! Здесь шестое купе четвёртого вагона первого класса поезда «Столичный экспресс»! Здесь, чёрт возьми, этот здоровенный бугай находится на территории Дугласа Макинтоша, кондуктора, который является царём и богом для любого севшего на этот поезд человека. И никакому громадному заросшему детине не напугать его.
Макинтош остановил позорное продвижение назад, когда его спина почти упёрлась в закрытую дверь. Он бросил на заслонившего окошко здоровяка самый грозный из своих отрепетированных за двенадцать лет взглядов и строго сказал:
— Сэр, официально заявляю вам, что ни о каких попытках «договориться» речи быть не может. Или вы демонстрируете мне купленный в кассе билет или же мы будем разговаривать совсем по-другому. Билет, сэр, или я ссажу вас с поезда.
— Что я вижу, какой храбрый кондуктор! — хрипло воскликнул здоровяк, раскидывая ручищи в стороны. Потрясённому Дугласу показалось, что кончики толстых заскорузлых пальцев едва не коснулись противоположных друг дружке стен купе. — Вы отчаянный человек, сэр! Вы мне даже нравитесь.
Глумящийся детина мерзко хихикнул, обнажая в ухмылке крупные как у лошади желтоватые зубы, и подмигнул Макинтошу. И только сейчас Дуглас обратил внимание на его глаза… И понял, что дело обстоит намного серьёзнее, чем он поначалу представлял. Н-е-е-т, ну никак эта ситуация сама собой не разрешится, понял, как ясный день, Макинтош. С человеком, у которого такие глаза, невозможно ни о чём договориться… Дуглас прошиб холодный пот, он сделал ещё один позорный шаг назад, и его повлажневшая спина упёрлась в двери купе. А гигантский пассажир, похихикивая, медленно надвигался на него, вращая своими круглыми как у филина, огромными, на выкате, глазищами с багровыми прожилками и безумно блестящими вытянутыми точками чёрных зрачков.
— Ваш б-билет, сэр, — Макинтош начал заикаться. Прижимающий его к стене здоровяк пугал до дрожи в коленках и мокрых подштанников. Дуглас понял, что нарвался не на беззащитного «зайца», а на матёрого хищного волчару, который сам кого хочешь сожрёт. Господи помоги, мысленно взмолился Макинтош, с трудом сглатывая. Пересохшую от страха глотку словно тёркой резануло. Только бы успеть выскочить в коридор и добраться до стоп-крана! Но ему никогда этого не сделать, пока он безвольно подпирает защёлкнувшуюся на щеколду дверь.
Но… Но что же спящие пассажиры? Неужели они никак не проснутся? Да и как вообще они могут спать при поднятом в салоне шуме?! Кондуктор неверяще уставился на инертно подрагивающую в тон мерно трясущемуся на рельсах вагону дрыхнущую парочку. Стоящий посредине купе громила проследил за взглядом кондуктора и взмахнул в сторону супружеской пары левой ручищей.
— Да никак ты надеешься, что эти пташки проснутся и придут тебе на помощь? Ты вообще слышал, что я тебе говорил, мой храбрый контролёр? Этим ребяткам плохо, очень плохо. Так что не смотри на них, как голодный пёс на телячью вырезку! Поверь мне, им теперь не до нас с тобой, приятель!
На Макинтоша как будто снизошло озарение свыше, когда он понял, ЧТО имеет в виду этот страшный человек в плаще и цилиндре. А поняв, испугался так, что в глазах потемнело. Хотя, казалось бы, еще минуту назад, что больше испугаться уже невозможно!
А ещё Макинтош понял, что именно его смущало в спящих пассажирах. У каждого из них на груди расплывалось по бардовому пятну, пачкая сорочку и жилет мужчины, и кремовое, с высоким воротом платье женщины. Да это же кровь! Макинтошу стало совсем нехорошо, перед глазами у него поплыли размазанные тени, низ живота свело в жесточайшей ледяной судороге. Эти люди мертвы, чёрт возьми! Они вовсе не спят! Это самые настоящие покойники! В шестом купе четвёртого вагона первого класса… Кондуктор почувствовал, что ещё немножко, и он потеряет сознание. Ноги превратились в набитые ватой лишённые костей подпорки, грозящие в любую секунду разъехаться в разные стороны.
— А-а-а… Вижу, ты наконец-то понял, — здоровяк задёргал крючковатым носом, зашевелил ноздрями, словно животное. — Чую по запаху твоего страха… Все вы пахните одинаково, когда понимаете, что попались мне в руки… Все вы боитесь, все воняете, абсолютно все! А хочешь вонять ещё больше?
Огромный, страшный, пугающий Дугласа едва ли не до потери сознания человек резко подскочил к мёртвым людям и схватил их волосатыми ручищами за волосы, запрокидывая головы так, чтобы Макинтош смог увидеть их лица. Он и увидел. Белые, белее снега, с закатившимися глазами и синюшными губами. У обоих были вырваны глотки. Казалось, что какой-то зверь ударил когтистой лапой по шее, с мясом вырывая куски податливой плоти, обнажая белеющие в месиве окровавленных мышц шейные позвонки.
Здоровяк разжал пальцы, отпуская головы покойников. С головы мужчины упал котелок, обнажая рыжеватые, разделённые аккуратным косым пробором волосы. Шляпа на тёмно-каштановых кудрях женщины удержалась, лишь слабо колыхнув перьями. Детина повернулся к вжавшемуся в стену Дугласу и довольно сказал:
— А они неплохо смотрятся вместе, не так ли? В беде и горе, в жизни и смерти, кажется, так говорят священники?
А парализованный от страха Макинтош смотрел на руки этого чудовищного человека. Смотрел, не отрываясь, на толстые корявые пальцы с грязными, отросшими сверх всякого приличия ногтями, смотрел на запёкшуюся под ними кровь. Смотрел и ему становилось всё страшнее и страшнее.
— Да-да, вот этими самыми ручками! — правильно истолковав остекленевший взгляд едва живого от ужаса пожилого кондуктора, хихикнул громила. Он поднёс свои руки к физиономии Макинтоша и издевательски пошевелил пальцами. — Знаешь, всё никак не займусь своими ноготками! Постоянно недосуг!
Дуглас, не выдержав, зажмурился. Он ощущал острый запах соли и железа, идущий от толстых когтистых пальцев, к которому примешивалась вонь разложения. Господи, взмолился про себя кондуктор, избавь меня от этого монстра! И пусть я больше никогда не войду в этот поезд, пусть больше никогда в жизни мне не доведётся увидеть подобное! Макинтош был
