Последняя осень. Буря - Дарья Пырх
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты не согласна?
— С чем? — удивилась Маша.
— С наказанием для Яны, — вздохнула та. — По-твоему, мы должны отдать ей снимки и не высовываться?
— Тогда будем покрывать убийство.
— Мы столько горбатились, расследовали… Почему именно нас сделали виноватыми? — сердито скривилась Динара. — Паршивый осадок. Некоторые скелеты должны оставаться в шкафах.
— Забавно, что Волгин писал нечто похожее, — устало хмыкнула Маша и, вынув из кармана страницы рукописи, процитировала: — Иногда секреты не стоит раскапывать.
Динара встала рядом. Они принялись читать и погружаться в мрачную историю:
«…Пути назад нет. Я должен поведать миру о грехах Анатолия Волгина. Начну с его детства. В последний год жизни дед вел дневник, откуда я взял сведения. Должен предупредить, что некоторые факты могут быть ложью, потому что у меня нет иных источников, кроме записей убийцы.
Толя родился в сорок первом году в колхозе. Отец умер на войне, мать и бабушка едва тянули четверых детей, с малых лет приучали их к тяжелому и усердному труду. Когда мальчику исполнилось семь, его близкий друг утонул в реке. Толя пытался спасти приятеля, но не смог. Тихий ребенок стал еще более замкнутым, нелюдимым. Сверстники его сторонились, а взрослые не могли нарадоваться мальчику, ведь он всегда послушно выполнял то, что ему велели, не жаловался и не перечил старшим. В школе Толю хвалили за усердие, но братья смеялись над трусливым, болезненным толстячком. Примерно в девять лет он попал на петушиные бои. К сожалению, подробной информации о том, кто именно их устраивал, найти не удалось. Анатолий лишь упомянул, что его привели туда, чтобы «сделать мужчиной». Мальчика напугали крики зрителей, но ему не разрешили уйти, заставили смотреть. В момент, когда один петух до крови клюнул другого и алые капли брызнули на землю, Толя испытал нечто удивительное: ужас, волнение, прилив сил. Он вспотел и задрожал всем телом.
Повзрослев, Анатолий понял, что тогда, среди мужчин, жаждавших зрелища и крови, впервые пережил опыт половой жизни — оргазм, как сказали бы сейчас. Будучи ребенком, он не осознавал происходящего, стремился к жестокости, поэтому втайне измывался над цыплятами, забивал их камнями, желая вновь ощутить нечто подобное. Кровь быстро перестала будоражить, и он, случайно подглядев, как кто-то из соседей топит котят, вспомнил о гибели друга. Боязнь воды и возможность видеть, как мучительно умирают маленькие беззащитные существа, подарили ему новые впечатления. Когда и это наскучило, он стал бросаться на мальчиков помладше, сжимать их шеи руками, чтобы получать удовольствие. Пострадавшие пожаловались родителям, обидчика наказали, он затаился и пару раз тайно сорвал злость на соседских питомцах.
Пока Толя рос, зверь, запертый в его теле, требовал жертв, но боялся последствий. Чтобы не нарваться на неприятности, он погрузился в фантазии, где сначала топил обидчиков в реке, потом все чаще представлял удушение. Парни-ровесники встречались с девушками, но Толя сторонился женщин. В восемнадцать лет его чуть ли не насильно расписали с дочерью маминой подруги. Возможно, родные чувствовали, что с ним что-то не так, надеялись, будто семейная жизнь исправит странности мужчины. Этого не случилось. Он — согласно дневнику — не бил, но тихо ненавидел навязанную жену, брезговал ложиться с ней в одну кровать. Молодоженам пришлось завести ребенка. Чтобы меньше появляться дома, Анатолий задерживался на работе, занимался давним увлечением — футболом, словно преображался, когда бегал по полю с мячом. Усердные тренировки не прошли бесследно, его заметили, даже предложили переехать в город, приняли в сборную.
Анатолий ухватился за шанс, против воли перевез жену и сына в городскую коммунальную квартиру, отлично показал себя в матчах, но в двадцать шесть лет получил травму голени, ушел из спорта, затем окончил институт физической культуры и стал тренером. Работа в школе и пионерских лагерях пробудила в нем дремавшее чудовище. Первое убийство он совершил, когда приехал в родной дом на похороны матери. Увидев ее в гробу, Анатолий впал в лихорадочное состояние, ночью тихо выбрался на улицу, побродил по окрестностям и наткнулся на девятилетнего Ярика. Ребенок выглядел истощенным, побитым, жаловался доброму дяде на пьющих родителей, голод и жестокость. Анатолий без труда заманил его в лес, где велел раздеться, сделал из майки кляп, изнасиловал и задушил мальчика. Труп закопал под деревом, помолился о невинной душе, поклялся, что утром придет к участковому. Однако, проснувшись, он повременил с признанием. Через пару месяцев, узнав из письма, что Ярика даже не ищут, он почувствовал безнаказанность».
Рукопись не имела продолжения. Девушки шокированно молчали. Из пакета капала краска. Маша, заметив красные брызги, поежилась.
— Пять жертв, — тихо проговорила Динара, посмотрев на предыдущую страницу. — Жестоко убивал, а умер от старости. Почему его не поймали?
— Наверное, хорошо скрывался, — мрачно произнесла Маша.
— Очень жаль замученных ребят и всех, кому этот урод испортил жизнь.
Маша вспомнила слова Эмилии о том, что Глеб планировал издать и экранизировать биографию Анатолия. В мыслях заворошились сомнения.
— Вдруг Волгин соврал и выдумал деда-маньяка, чтобы заработать на громком деле?
Динара опешила, пробормотала:
— Но трофеи…
— Почти в каждой семье есть значок с олимпийским мишкой, — возразила Маша. — Кораблик из старой бумаги мог быть чьей-то старой поделкой, обрывок обугленной ткани в целом ничего не доказывает.
— Фотографии, — выпалила подруга.
— Вожатых тоже снимали вместе с пионерами, — сказала Маша. — Глеб мог найти подписанный снимок, запомнить мальчика рядом с дедом, раздобыть здесь, в «Буре», альбом с тем же ребенком или кем-то похожим, потом выдать его за Юру Воробьева, которого в реальности убил совсем другой человек.
— Как же имена остальных жертв, чувства маньяка? Такое нельзя выдумать.
— Глеб собирал уголовные дела и обожал криминальные хроники. Про детство и фантазии скопировал из протокола допроса какого-нибудь серийника, имена взял из нераскрытых убийств, создал ненастоящую серию, — предположила Маша. — Сама посуди: кто-то в советском колхозе устроил петушиные бои, повел туда ребенка, чтобы он «стал мужчиной». Разве не бред? К тому же зачем Анатолию под конец жизни раскаиваться, подробно описывать преступления?
— Многие серийники так поступают, — растерянно сказала Динара. — Специально вспоминают, что совершили, и кайфуют. Уроды.
— Кажется, на криминологии объясняли, что они делают это сразу после случившегося, сохраняют впечатления или вроде того. Анатолий почему-то ждал кучу времени, потом раскаялся, заботливо сложил все в рыбацкий ящик и скончался. Если бы ты искала информацию о родственнике, полезла бы в гараж?
— Вряд ли, — нахмурилась Динара, недолго помолчала, затем вздохнула: — Ой, еще несостыковка. Если Анатолий боялся
