Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса - Генри Мортон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со временем я понял: это самое правильное отношение к Бен-Невису.
Внизу тепло, солнце вовсю сияет на небе. Стоящие в отдалении деревья радуют глаз своим золотым убором. Я следую извилистой горной тропой, и по мере подъема шум ручья, текущего по дну Глен-Невиса, становится все тише, пока наконец совсем не затихает.
Я остаюсь один на один с огромными холмами-великанами. Их склоны местами кажутся коричневыми от засохшего папоротника, местами же серебрятся шелестящим вереском. И почти всюду под растительным покровом обнаруживается болотистая, хлюпающая под ногами почва. Время от времени из вереска взлетают мелкие птички, пасущиеся овцы при моем приближении подымают свои мохнатые морды и, не обнаружив ничего интересного, возвращаются к своему первоначальному занятию. Маленький коричневый ручеек прокладывает себе путь по склону, образуя микроводопады там, где приходится перепрыгивать с одного валуна на другой.
Уже в процессе восхождения обнаружилось, что дорога на Бен-Невис сложена из самого твердого в мире кремнистого материала. Увы, я сильно промахнулся в выборе обуви. Похоже, что моим штиблетам, немало хаживавшим по Пикадилли и Бонд-стрит, пришел конец. Ну и поделом им! Я решаю устроить себе небольшой отдых — сбросить с плеч надоевший рюкзак и оглядеть оставшуюся внизу долину. Дорога, по которой я поднимался, кажется отсюда тонкой ленточкой, пришпиленной к склону холма. Ручей ослепительно блестит на солнце, обозначая крутые изгибы русла, пока не скрывается под ковром из осенних листьев. По склонам холмов лепятся случайные фермы, уменьшенные до размеров спичечного коробка.
Все это милые и привычные приметы человеческого быта. Но в каждом горном восхождении наступает миг, когда приходится отвернуться от них и обратиться лицом к суровым и неприветливым склонам, которые никогда не давали и не дадут человеку ни убежища, ни пищи. Склоны холмов наползают друг на друга, будто стремятся поскорее скрыть от ваших глаз обитаемую землю. Зато появляется возможность хорошенько разглядеть облака, которые теперь располагаются значительно ближе. Те из них, которые снизу смотрелись однородными желтоватыми подушками, неожиданно обретают фактуру, внутри них обнаруживаются прорехи и закрученные ветром спирали. Более темные облака шевелятся разорванными краями и грозят непролившимся дождем. Трава становится все более чахлой и уступает место скалам. К тому же дует холодный ветер.
Подъем дается нелегко. Но я медленно, ярд за ярдом, поднимаюсь по мрачной лощине с каменистыми склонами, по которым сбегает крохотный ручеек. Я уже поднялся выше окрестных гор и теперь могу заглянуть за их вершины. Там виднеются новые холмы, а за ними еще одни… и так до самого горизонта, где обнаруживается легкий намек на море.
По дороге мне встретилось небольшое каровое озеро, на берегу которого стояла каменная хижина без дверей.
Вокруг был разбросан мусор — верный свидетель недавнего человеческого пребывания. Здесь валялись апельсиновые корки, металлические пробки от бутылок и бумага, некогда служившая оберткой для сандвичей. Печальная картина, более уместная в обезьяньей клетке, служила лишним подтверждением дарвиновской теории. Зато отсюда открывался потрясающий вид на Бен-Невис…
Вот она, настоящая Шотландия! Только здесь вы увидите описанный в романах Хайленд. Прямо передо мной, за могучим горным кряжем лежало голубое, словно небо, озеро Лох-Линнхе. Справа между холмов пряталось Лох-Лохи. А еще дальше открывалась удивительно красивая долина, над которой висела радуга. По ней проходил Каледонский канал, он тянулся от озера к озеру и в конце концов приводил к Инвернессу.
Тропа становилась все круче, изобиловала зигзагами и неожиданными поворотами. Я шел, ощущая радостное возбуждение, холодный воздух пьянил, словно вино. Обернувшись, я замер, пораженный новым чудом — внезапным проблеском Атлантики поверх горной вершины. А вон те смутные голубые пики, что виднелись вдали, наверное, были Гебридами. А затем я внезапно очутился в долине смерти. Здесь ничего не росло. Горные склоны усеивали обломки скал. Облака были совсем близко, одно даже оказалось у меня под ногами — неуловимая серая субстанция, струившаяся по поверхности горы.
Привычный обитаемый мир остался далеко внизу, и даже солнечный свет не скрашивал моего одиночества. Со всех сторон меня окружали горы — жестокие и неумолимые. Во всем таилась неведомая угроза. Легкие золотистые облака, проплывавшие в непосредственной близости, при ближайшем рассмотрении превращались в таинственные видения, которые скрывали в себе нечто жуткое — такое, что могло в мгновение ока смахнуть человека с горного склона, подобно тому, как птица на лету склевывает зазевавшуюся муху.
Человек нигде не ощущает так болезненно свое одиночество, как высоко в горах.
Я продолжал подниматься, хотя легкие мои горели, сердце неистово колотилось, а сбитые в кровь ноги молили об отдыхе. Но я запрещал себе даже думать об этом. Меня подгоняла мысль, что вершина уже близко. Она просто не может быть далеко!
Внезапно дневной свет померк. Я вошел в полосу густого тумана и не сразу почувствовал, какой он холодный и влажный. Тело мое было разогрето долгим подъемом, и до определенного момента я не отдавал себе отчета, насколько понизилась окружающая температура. Внезапно из тумана выплыли две темные фигуры. Навстречу мне двигались мужчины, закутанные до самых глаз. Несмотря на теплые шарфы и рукавицы, они выглядели совершенно замерзшими. Их зубы выбивали дробь, носы покраснели, а уши торчали, будто ломти сырой говядины. Они попытались улыбнуться, но жалкие улыбки замерзли на их обледенелых щеках.
— Осталось еще полмили! — сообщили они и поинтересовались: — Там внизу по-прежнему хорошая погода?
— Да, светит солнце.
Они помахали руками, как это делают морозным утром кучеры. Затем, стащив рукавицы, подышали на пальцы в напрасной попытке их согреть.
— Не наваливайтесь на деревянные ограждения! — предупредили меня. — Они ненадежные. Удачи!
И мужчины пошли дальше, мгновенно растворившись в тумане. А я продолжил подъем. Местами мне попадались заснеженные полянки, где снег лежал в два-три дюйма толщиной. Нежданно-негаданно я угодил в самый разгар зимы. Дул сильный студеный ветер, швырявший в лицо клочья влажного тумана. Все накопленное тепло покинуло мое тело. Ссутулившись на ветру, я поспешил достать из рюкзака теплую куртку. Увы, она не сильно исправила положение. Мне по-прежнему было отчаянно холодно, ушей я не чувствовал, глаза болели и слезились.
Туман незаметно превратился в моросящий дождик, а дождь вскоре сменился снегом. Легкие снежинки кружились в воздухе, исполняя легкомысленный танец на ветру. Постепенно подъем стал более пологим. Вскоре сквозь снег я разглядел какое-то полуразрушенное строение и поспешил туда, чтобы хоть ненадолго укрыться от непогоды. Это оказались развалины каменного дома, с виду напоминавшие останки кораблекрушения. Здание выглядело так, будто над ним потрудилось целое полчище злобных демонов воздуха. Спрятавшись за жалкой, зиявшей сплошными дырами стеной, я прислушался к завыванию ветра, гулявшего на вершине Бен-Невиса. Это был ужасный звук, может быть, самый ужасный на земле. Негромкий, но угрожающе настойчивый — от него было никуда на спрятаться. Мне приходилось слушать этот дьявольский, злобный, проклятый звук. Он сам проникал мне в уши и холодил кровь. Более того, он притягивал меня и в конце концов заставил выйти наружу. Я подошел к краю пропасти и посмотрел вниз. Снег кружился над кромкой обрыва, казалось, будто он летит не вниз, а вверх.
Под ногами было полторы тысячи футов пустоты — страшная, головокружительная пропасть. Я поднял камень и бросил вниз. Прошло семь долгих секунд, затем откуда-то снизу донесся звук удара, ему ответило эхо… еще одно… и еще, еще.
Скованный пронизывающим холодом, я стоял на краю обрыва и наблюдал, как кружится и мечется снег на ветру. Временами его относило в сторону, и тогда обнажались грубые, зазубренные очертания утесов, темневшие на противоположной стороне расщелины. Можно было подумать, будто там притаились то ли люди, то ли привидения, то ли вообще какие-то неведомые бесформенные создания. И над всем разгуливал ужасный призрак ветра. Его заунывный вой разносился над пропастью, он стенал и жаловался, что-то рассказывал и обещал, куда-то звал — наверное, в далекие каменистые лощины, где сияет солнце. Порой в нем слышалось злорадное дьявольское веселье, заставлявшее сердце сжиматься от страха. Я не решался отвернуться от бездны. Меня не покидало ощущение, будто оттуда вот-вот появится некий неведомый враг, с которым мне придется сражаться.
Я бы долго еще стоял на краю пропасти, если бы не почувствовал, что промерз до самых костей; пальцы онемели и не слушались. Поэтому я повернулся и побрел прочь сквозь туман и мокрый снег. На обратном пути меня поджидал еще один сюрприз: в облаках внезапно образовалась огромная дыра, и сквозь нее открылась чудная панорама — заснеженные горные вершины, от которых расходились извилистые голубые трещины, а где-то далеко внизу под роскошной радугой синело Лох-Несское озеро. По его поверхности медленно перемещался крошечный, размером с муху, пароходик. Затем дыру вновь затянуло туманом, и я поплелся вниз, поминутно оступаясь на острых камнях и ругаясь на все корки. Я шел примерно с час, прежде чем туман начал редеть и рассеиваться. Вскоре над головой моей снова засияло солнце…