Добро пожаловать! - Ольга Табоякова

----

- По какому делу? - бодро спросили два деревянных рта телепузиков.

- Ммм, я от Маринэ к Сандавану, - я точно знал, что телепузики не пропустят, если сказать неправду.

Эти пузатые стражи помолчали, а потом грянули:

- Пропустить!

Я прошел в резные двери и поднялся по лестнице:

- Прошу в башню, - с поклоном пророкотало откуда-то слева. Я кивнул и свернул, куда указали.

Сандаван нашелся, праздно валяющимся в лежаке, и смог мне рассказать все то, что я уже знал о себе.

- Так она только о тебе и расспрашивала. В основном о твоем родном мире. Я туда ее и отправил. Мои ребята заберут ее к вечеру из твоего бара.

Сандаван отправил меня в любимый бар "Лирейд". Там оказался весьма успешно действующий контрабандный путь. Но мне было не до этого. Да, и я служил в "Прогрессе", а не в "Тамдире".

Дара пришлось строго предупредить, чтобы был только собакой и не пугал окружающих.

После разговора с барменом я знал, где искать Амели. Красная Площадь, вот уж не думал, что наша встреча может быть здесь.

Я удивлен, что она приехала на Лирейд. И главное я не понимаю, с чего ее потянуло на Красную Площадь. А здесь какие-то праздники. Весна же. Начало мая. Народа больше, чем много. Найти человека в этой толпе нелегко, но возможно.

Я открыл свое сердце этому миру и стал звать Амели. Звать очень просто, почти так же как и слушать. Этому научил меня наставник. Правильный, то есть слышимый зов, это крик, звать надо на пределе возможностей. Когда я смог этому научиться, то почувствовал свободу. Мне понравилось кричать, а уж ее звать я мог бы не переставая. Я кричу и слышу отклик.

Она где-то здесь, у башни с часами. Я обогнул какую-то приезжую группу с носами и в шарфах. Они смеялись и фотографировались. Потом еще группа с экскурсоводом. Потом еще и еще люди.

Наконец, я ее увидел. Вот она стоит и улыбается. Ей здесь нравится.

Я сделал несколько шагов и окликнул ее. В это толпе мы оказались в одиночестве, хотя я бы предпочел сказать, что мы остались вдвоем.

Мы смотрели друг на друга. Я так долго ее искал, а вот теперь не знал, что могу ей сказать. Я не мог ничего говорить, хоть и долго репетировал свою речь.

Сильно глупо себя чувствую. Очень. Растеряно. И отчаянно.

Я смотрел на нее, и казалось бы, всегда смотрел. Сегодня, прямо сейчас я мог смотреть не таясь. Я же таился со своей любовью, хотя выходит, что не так уж и таился.

Мне нравилось видеть, какая она красивая, какая женственная. Ветер ласкает волосы. Длинный шарф того и гляди улетит. А в глазах тревога. И я причина этой тревоги.

- Амели, - я хотел было прикоснуться к ней. А потом не стал даже шевелиться. Я не могу.

- Да? - она сильно побледнела.

- Амели, я люблю тебя, - я собирался сказать совершенно другое.

Я хотел сначала объяснить. Я много чего хотел, а вот сказал про любовь. Я ее испугал. Придурок жалкий. Идиот. Кретин.

- Я знаю, - она была неестественно спокойной. - Во мне же живет часть твоей души. Я все про тебя знаю. И про любовь тоже знаю. - Она стал многословной. Я сам таким становлюсь, когда не слышу себя. Я волнуюсь, я схожу с ума от волнения и тревоги. Главное больше не пугать ее. Надо сказать что-то. Она ждет.

- Прости меня за нее, - я помедлил, а потом добавил, - и спасибо за твою, - я опять таки сказал совсем не то, что собирался.

- Это лишнее, - она неопределенно махнула рукой.

Мы все еще стояли друг напротив друга. И ни назад, ни вперед.

- Амели, а ты любишь меня? - я несу какую-то хрень. Я собирался пригласить ее куда-нибудь, заговорить о ребенке, о поездке, о земле, о чем угодно, а здесь... Свет еще не видал большего идиота, чем я.

- Я долго думала, что я очарована тобой, - она сделала шаг вперед. Мы в одном шаге друг от друга. Я тоже сделал шаг. Она не отпрянула.

- А теперь?

- Я влюблена в тебя, - очень просто призналась она. - Но я совсем тебя не знаю.....Хоть и знаю. Я не могу любить чужого. Ты понимаешь?

Я думал, что я умру, когда она скажет, что я ей друг, но тут я понял, что я умру, когда услышал о ее отношении ко мне, а еще я понимал про "чужого". Но здесь такая надежда затопила меня, что я чуть не упал. Ноги не держали.

Мы опять молчали, но это было уже совсем другое молчание. Это было молчание на будущее. Слово-то какое хорошее "будущее". Я притих, стараясь не спугнуть это мгновение, минуты и сложить их в твердую уверенность. Я и не думал, что перед Амели я буду так беззащитен.

"Это и есть любовь, мастер", - выдал наставник, а дальше будто пропал. Я знал, что он спит. Очень крепко спит. И это правильно. Это я ее люблю, а не он. И я не хочу делить свою любовь с ним.

Дальше стало легче. Мы смогли, преодолели первую неловкость, а потом заговорили. Она рассказала, как испугалась в пещере, а потом, как пыталась освоиться с частью моей души. Она много чего узнала, много о чем догадалась.

За разговором мы вышли в Александровский Сад, а там уселись прямо на траве.

Мы говорили. Пожалуй, сейчас это стоит написать большими буквами. МЫ ГОВОРИЛИ. Думаю, что те, которые любили, поймут о чем я пишу сейчас.

Теперь я мог подумать, пока только подумать, но не сказать вслух: "Мы вдвоем". Но я скажу, скоро скажу.

Дело восьмое "Старая история"

"Старыми истории не бывают никогда. Они бывают лишь несвоевременными".

/Просто мудрость прошедшего дня./

Тот разговор изменил мою жизнь. Знаете, как все становится яснее и четче.

- Я сначала решила, что надо понять, как жить с чужими чувствами внутри. А потом пошли всякие разные сны. Это из твоей жизни. Ведь так? Мне снился Фаган. У тебя хороший дом, но такой неухоженный. Ты там мало живешь? Совсем мало? А мне было страшно, что я не смогу жить с твоими чувствами и снами, - здесь она сказала "твоими", а не "чужими". Я возликовал. - А потом мне было также страшно, что это все станет и мной. У меня ведь нет твоего жизнелюбия. Я очень спокойно отношусь к жизни. Мне проще жить, чем тебе. Я верю, что все уже расписано, нам надо лишь наслаждаться жизнью. Я же виэнка, - она улыбнулась мне. Знаете, как улыбаться можно только одному человеку в мире, вот я и получил такую улыбку. - А затем я перестала бояться. Тогда перестала, когда поговорила с Калченом. У тебя такие хорошие друзья, Жень. Калчен мне знаешь, как про тебя рассказывал.

- Не знаю, но догадываюсь. Калчен, он, очень добрый, Амели, - я старался быть мягким и тихим. Меньше всего ей нужна моя грубая натура. Я привык к тому, что могу быть жестоким или может жестким, грубым и циничным. Я привык, что я сам себе хозяин. А вот в отношениях двоих этого не может быть изначально. Здесь надо думать не только о себе, то есть не сколько о себе, сколько о том, кого любишь. Ох, и запутался я. Но четко знал, что мне надо дать ей выговориться. - Калчен очень интересный тип. Мне он рассказывал, что прежде, чем стать воспитателем в саду для детей и воинов, он некоторое время содержал таверну, а еще гостиницу, а до этого водил по мирам караваны.